«Это тяжело, но мы должны знать, как это было…»
А.Я. Разумов
Интернет-журнал Данилова ставропигиального мужского монастыря Москвы «Прихожанин» продолжает серию публикаций археолога, редактора-составителя «Ленинградского мартиролога» Анатолия Яковлевича Разумова. 35 лет своей жизни он посвятил составлению книги памяти жертв политических репрессий в Ленинграде и Ленинградской области. Александр Яковлевич также принимал участие в раскопках на многих местах массовых захоронений расстрелянных в 30-е гг. прошлого века людей. На основании архивных материалов и своих наблюдений во время раскопок А.Я. Разумов воспроизводит весь страшный конвейер смерти. Это нельзя замалчивать, об этом нельзя забывать, это страшно и тяжело читать, но мы должны знать, как все это было, потому что, только по-настоящему ужаснувшись, каждый из нас постарается сделать хоть что-нибудь для того, чтобы больше этого не повторилось.
Судьба священника Александра Логиневского
Отец Александр Логиневский был какое-то время армейским священником. Пришла революция. Храм при полигоне, естественно, закрыли, а полигон перешел в ведение Красной армии и Красного флота. Служить там стало невозможно, и тогда он стал служить рядом с полигоном – во Всеволожске, сейчас это довольно известный город, поскольку там завод Форда. Его дважды арестовывали. Сначала будто бы в 1921-м, как и всех подозрительных в год Кронштадтского восстания (в доносе секретного осведомителя говорится, что нашли у него тогда «ящик оружия (леворверы, винтовки и шашки)». Затем – за хранение мелких серебряных монет – была такая кампания по изъятию ценностей. «Жертвуют на Церковь, – значит, у священников деньги есть. А мы у них все отберем». Это было в начале 30-х годов. Поскольку он служил когда-то на царском полигоне, и общался с военными, и веровал, и не перестал быть священником, и его любили в приходе – на него были донесения. О донесениях лучше говорить именно такого рода, которые подписаны псевдонимами секретных сотрудников НКВД, и на него такие хранились. Но они просто лежали как компромат, лежали до определенного времени.
Пришел 1937 год. План на расстрелы. Как раз таких людей, как отец Александр, и арестовывали. Брали тех, кто был на учете. Его взяли, арестовали. Достаточно формальное дело образца 1937 года, сработанное по образцу, разосланному вместе с приказом из Москвы о проведении карательной операции. Логиневский был расстрелян в ночь на 2 января 1938 года. Я читал это дело, понимая фальшивость протоколов. Но все-таки именно это дело можно прокомментировать.
Видимо, Логиневский – ему тогда было шестьдесят четыре года – настолько мудро себя вел на следствии, что в деле, в общем-то, и нет ничего порочащего его и его близких, друзей. Ему вменяли в вину, по донесениям, что он до революции, мол, выдавал рабочих пороховых военных заводов, которые устраивали маевки, еще что-то там делали и т.д. Он объяснял: «Я никого не выдавал. Я помогал бедным рабочим, мы помогали из церковных средств». – «А почему Вы с полицейскими общались?» – «Общался по долгу службы. Они тоже ходили в мой храм». Он давал такого рода объяснения на все. «Почему Вы защищали такого-то помещика?» – «Это мой прихожанин. Я ему помогал, он входил в наш приход». Логиневского расстреляли. План по «первой категории». Не имело никакого значения, что он там пояснял.
Я пытался проанализировать: можно ли сказать, что дела верующих все же чем-то отличаются от других следственных дел? Да, мне кажется, немного отличаются. Дело вот в чем. Иногда так думают и задают вопросы: «Как это было? Что? Следователь требовал: “Откажись от веры, и ты будешь хорошо жить, и родственники будут жить, только откажись от своей веры”?» Нет, так вопрос не ставился. Он не мог так стоять в 1937 году. Это было бы нелепо. Людей арестовывали для того, чтобы распределить на две категории – первую и вторую, – то есть расстрелять или в тюрьму.
Вера, активная церковная жизнь – это уже было контрреволюционным преступлением, потому что еще в 1929 году из Конституции убрали возможность ведения религиозной пропаганды. Пропаганда могла быть только антирелигиозной. Одновременно было принято постановление Совнаркома и ВЦИК о религиозных объединениях, согласно которому в церковной жизни не допускалось никаких форм самоорганизации – ни кассы взаимопомощи, ни собирать деньги, ни помогать друг другу. А как жить людям? Естественно, это в каких-то формах существовало и все уже противоречило Конституции, правилам, закону – любые проявления церковной жизни уже были отчасти антисоветской контрреволюционной деятельностью. Поэтому очень легко было с этим расправляться. Ведь верующие не могли отрицать, что они веровали, ходили на службу, занимались церковными делами. Они это признавали, в этой части следственные дела правдивы. Верующие не понимали, что приговор уже вынесен. Перед нами подвиг, настоящий подвиг. Люди не отказывались от веры, они говорили. Подозревали, что все плохо, но никто из них не отрекался, не отказывался от веры как таковой. И это, конечно, потрясающе.
Второй вопрос, который часто слышу от людей со скептическим складом ума: «Но ведь террор 1937 года был тотальный. Расстреливали и верующих, и маловерующих, и неверующих – всех».
В 2014 году, 30 октября, городское начальство в Петербурге впервые разрешило читать имена расстрелянных. Читали на Троицкой площади у Петропавловской крепости, и я был ответственным за чтение. Решил, что начнем с Большого террора 1937 года. Там рядом, у Головкина бастиона, идут гигантские исследования, раскопки. Самое важное событие городской жизни последних лет. При этом горожане о нем не знают. Никто толком об этом ничего не знает, и ни у кого это не вызывает ни малейшего интереса. Даже если кто и знает, туда не ходит. Место не стало местом почитания. Там, случайно при прокладке дороги для экскурсионных автобусов нашли могилы расстрелянных в 1918 году. Это были первые расстрелы заложников. Уже нашли около ста останков в этих могилах. Набросано, примерно, по 25–27 человек в большую яму. Одного опознали. Удивительный, фантастический случай. Генетическая экспертиза полностью подтвердила: останки генерала флота Рыкова. Это дает надежду на будущее. (В день памяти Красного террора, 5 сентября 2015 года, у Головкина бастиона был установлен временный памятник «Памяти первых жертв советского террора»).
Потому в октябре 2014-го я решил: сначала будем читать имена заложников 1918 года, затем 21-й год – дело Гумилева-Таганцева, затем 37-й год. Оказалось, что это производит невероятное впечатление на собравшихся и на тех, кто читает. Одни готовы слышать имена казненных в 18-м году, другие – только более позднего времени. Некоторые просили прочитать листки с именами из разных лет. И люди поняли. Мне потом рассказывали, что кто-то заметил: «Боже мой, сначала расстреливали одних – министров, духовенство, представителей монархических партий, эсеров, и все были сплошь мужчины. Затем прибавились женщины, врачи, преподаватели – 21-й год, и, наконец, в 1937 году пошли вообще все сплошь: крестьяне, рабочие…». Да, так, примерно, и есть.
Еще и такой задают вопрос: «А вы не слишком преувеличиваете гонения против Православной Церкви и верующих?» Нет, не слишком.
В этом году нам удалось издать замечательную книжку. Она, с моей точки зрения, – сильнейший аргумент в любом диалоге. Но только с теми, кто слышит, конечно. С теми, кто не слышит, считаю, не надо говорить об этих проблемах, не надо спорить о беде.
Сохранилась до наших дней конторская книга, в которой митрополит Алексий (Симанский) вел учет клира Ленинградской области. Епархия была объединенной, поскольку не было тогда ни Новгородской, ни Псковской, и часть Вологодской области еще входила в Ленинградскую область, и Мурманская – это все было в его ведении, и он учитывал церковнослужителей и священнослужителей на этой территории. На 1 мая 1937 года учтены 1272 имени, и напротив многих пометки: «37 выбыл». Составители современной книги А.А. Бовкало и А.К. Галкин тщательнейшим образом исследовали биографии. Установили биографии тысячи священно- и церковнослужителей Ленинградской области, которые пропали, которые были арестованы. Из этой тысячи – 804 расстреляны.
Это для того, чтобы иметь представление о сталинском гонении на Церковь. Оно было тотальным.
Подготовила к публикации Петрова Т.В.
«Это тяжело, но мы должны знать, как это было…», часть 1
«Это тяжело, но мы должны знать, как это было…», часть 2
«Это тяжело, но мы должны знать, как это было…», часть 3
«Это тяжело, но мы должны знать, как это было…», часть 4
