Принцы датские. Истории из девяностых. Часть вторая
Владимир Малягин
Продолжение. См.: начало
2. Кругом Гамлеты
Второй день начался в 8 утра, когда меня подняли и представили жене и детям. Семья тут же убежала на работу и в школу, а мы скромно позавтракали и поехали на вокзал. Оказалось – поезд на Ольборг вот-вот отправится! Нам пришлось бежать, куда-то ехать на электричках, но за минуту до отправления мы все же сидели на своих местах в поезде дальнего следования.
Шесть часов я дремал сидя, исключая время переправы на пароме через пролив, когда пассажирам надо было выйти из вагонов. В первый раз поговорили наконец и о делах. Выяснилось, что сегодня же вечером после спектакля Поль вернется в Копенгаген, а я останусь еще на сутки. Зачем? Что мне делать одному в чужом городе? Но ведь театр выдаст деньги за спектакли (те самые «шесть процентов»), и можно будет купить запчасти для моего пожилого «фольксвагена», купленного в прошлом году в Германии. Ну что ж, это тоже дело.
В Ольборг приехали в 4-м часу, сели на такси, но поехали не в театр, где я рассчитывал поселиться (отель, по словам Поля, как-то не выгорал), а домой к «помощнику шефа». «Помощник шефа» лет 25 встретила нас у дома почему-то босиком («октябрь уж наступил»!), заплатила за такси. Нас уже ждал стол. Это, кстати, был единственный дом, где к нашему приезду специально готовились (может, сказывалось уважение всякой провинции к своей столице?). На столе были даже грибы и селедка. Подняв палец, Поль подчеркнул, что селедка – деликатес, который едят далеко не каждый день! Чтобы не спровоцировать международные трения, я не стал ему говорить, что у нас селедка – это, вообще-то, еда простонародья, а еще отличная закусь под водочку для наших классических пьяниц.
Разговор по-английски шел «без того же успеха». Питала меня теперь надежда: мне было обещано, что вечером в театре меня будет ждать переводчик.
И вот вечер наконец наступил. В театр мы поехали на такси; машины у наших хозяев не наблюдалось. Нас привезли в какой-то спортзал, находившийся в стадии реконструкции. Этот зал недавно отдали театру. А сам театр – не профессиональный, но и не самодеятельный, а нечто вроде учебного. Руководитель по имени Флеминг – учитель на ставке в отделе образования, юные актеры – безработная молодежь, мечтавшая стать профессиональными артистами.
Мне подарили две майки с эмблемой театра. Пошли в зал, где будет играться моя пьеса. Зал оказался подвалом какого-то отеля. «1 ночь – 600 крон» (то есть 100 долларов) – гласила надпись у входа.
Суровая действительность разворачивалась передо мной и раскрывала свои тайны. Зальчик мест на 50, из которых заполняется чуть больше половины – интересно, сколько же составят пресловутые шесть процентов? Я начинал понимать, что ждут меня сущие копейки, хотя и датские.
А вот и избавление мое, пусть ненадолго – переводчица по имени Ирина. Четыре года как вышла замуж за датчанина, три с половиной года живет здесь, но паспорт смогла получить лишь полгода назад, в Питере. До прихода режиссера разговариваем с Полем. У него – новая идея: из тех денег, которые я должен получить, 400-500 долларов отдать за перевод моей пьесы на английский, причем сделать перевод в Москве (дешевле!). Так получается, долларов на 400 я все же смогу рассчитывать?
Но вот наконец появляется Флеминг, режиссер. Ба, да это же настоящий принц датский! Лицо задумчивое и даже унылое, толком даже гостю не улыбнулся, что для иностранцев, согласитесь, не характерно, руку подал безвольную и мягкую как тесто. Весьма неприятное рукопожатие, но, наверное, Гамлет и не может быть иным?.. О делах он категорически не мог говорить, даже как-то отворачивался. За него объяснили: очень переживает за возможный провал.
Но вот мы в зале, и спектакль начался. Самодеятельность – везде самодеятельность, даже и в Дании. А может – тем более в Дании. Но как искренне они старались походить на настоящих артистов! В общем, свое «спасибо» они заслужили.
После спектакля актеры пригласили меня «пить пиво». Оказалось, пиво пить надо в их молодежной забегаловке, в подвальчике, в такой удушливой табачной тесноте, что и дышать трудно. Гамлет наш даже и пиво умудрился пить с задумчиво-печальным гамлетовским видом, решая всю ту же экзистенциально-онтологическую проблему, которой прославился шекспировский прототип. (А вот интересно: настоящий Гамлет пиво пил? Ведь пил же наверняка, недаром по пьесе был тучен. Но Шекспир это приятное занятие оставил, очевидно, себе, а Гамлету уступил отравленное вино. Так, кстати, многие авторы поступают со своими героями, даже любимыми.)
В этом шуме и гаме удалось хотя бы поговорить с Ириной. Ведь надо же было мне хоть что-то узнать о жизни, с которой я так внезапно и нежданно соприкоснулся! Итак, вот ее рассказ. Дания – страна с 12% безработных от общего числа населения (напомню, шел 1993 год), с очень высокими ценами (то, что всё гораздо дороже, чем в Германии, я уже успел понять по цифрам в витринах), но и с сильной социальной защитой, когда буквально каждый работающий участвует в содержании безработной массы. Даже сама Ирина с мизерной зарплаты преподавателя русского языка (дважды в неделю на курсах от муниципалитета) отдает в налоги почти половину. Поэтому один работающий супруг содержать семью не в состоянии, работают (если найдут работу) оба. А в целом – провинциальная, скучная, мещанская страна (это тоже ее слова). И еще я узнал кое-что о театре: актеры – не актеры, а безработные, но не просто, а, что называется, условно безработные. Пособие по безработице выплачивается им только при условии, что они не болтаются по улицам, а занимаются чем-то общественно-полезным. Ну, например, репетируют и играют в такой вот театральной студии.
Вдруг вскочил из-за стола Поль и галопом побежал на поезд: до отправления оставалось семь минут! Какая странная походка у этого человека, подумал я. Опаздывать на поезд – это, похоже, его постоянная манера действий. Было поздно, засобиралась и Ирина, но прежде мы все же решили выяснить денежный вопрос с Флемингом. Так какие же деньги должен получить автор?
Ответом было такое искреннее, такое чистосердечное изумление, что даже гамлетовский задумчивый и лиричный образ слетел с человека на несколько минут: деньги?.. Какие деньги?!. Все расчеты надо вести с Полем в Копенгагене (с тем самым Полем, который только что ускакал на поезд!), а у нас тут никаких денег нет, да и быть не может! Неужели вы сами этого не видите и не понимаете? Ну вот, наконец-то я и узнал, что же это такое – мои «шесть процентов от сбора»!
В виде утешения Флеминг сообщил, что нашел человека, который завтра поможет мне купить запчасти. Тут уж и я не сдержал изумления, а может, и возмущения: какие могут быть запчасти без денег?!
Впрочем, очень быстро выяснилось, что хорошую мину даже при такой плохой игре надо держать нам обоим.
Он: А где наш автор хочет остановиться на эту ночь: в отеле или у меня дома?
(В отеле? Да откуда у вас, у безработных, деньги на отель?.. Уж теперь-то я вижу, кто вы есть в реальности!)
Я: Как вам удобней. А мне все равно.
Он (с задумчивым гамлетовским видом, как бы размышляя): Мне кажется, в отеле не будет того домашнего уюта, которого… Который… Которым…
(Ну еще бы! Одна ночь – сто долларов! Ладно, идем в домашний уют!..)
Я: Ну значит, я остановлюсь у вас.
(Спать, спать, где угодно, только не на улице, а то сегодня холодно!..)
И вот мы идем в домашний гамлетовский уют. Вполне приличный парадный подъезд, но входим в квартиру – да что это?! Любая наша коммуналка лучше! Оборванные обои, обшарпанные полы и двери, кучи какого-то хлама по углам… Так это и есть домашний уют по-гамлетовски? Какое у них удивительное умение – обычную свою бедность и даже нищету подавать как домашний уют! Да видели ли вы вообще когда-нибудь настоящий домашний уют?..
Меня проводят в детскую (опять детская!), хозяин которой в этот момент смотрит телеящик. А где же кровать? А, вот она: если положить голову на ее спинку, то по длине может хватить. Широкий гамлетовский жест: вот здесь вы можете располагаться и отдыхать… Могу, но белье-то где? Белья, к сожалению, нет. Ну хоть подушка!.. И тут я ее увидел. Она была подоткнута за спинку и представляла собой носовой платок 20 на 20 см, только чуть потолще. Ну совсем чуть-чуть.
Что ж, все-таки не на улице, не на холодной скамейке в парке. Я прикрыл дверь в коридор – и обнаружил, что в ней отсутствует ровно половина. Но мне было уже все равно.
…На следующий день, проснувшись, я захотел принять душ. Тем более, что Флеминг с вечера показывал мне дверь из кухни в «бассрум». Я открыл ее – и остановился в недоумении. Помещение метр на метр, открытое окно на улицу (а там – градусов 7 тепла), всё пространство внизу занято пластиковым ящиком душа, возвышающимся над полом сантиметров на 60. А где, извиняюсь, раздевалка? Через дорогу, как в старинном российском анекдоте про баню?
Впрочем, исхитрился раздеться, исхитрился и помыться. К счастью, одеться тоже исхитрился. В кухне за столом уже сидели сам Флеминг и его жена (та, что накануне дарила мне майки). Она не пошевелилась, не оторвалась от своей газеты. Стол был пуст, они сидели каждый со своей чашкой и что-то тихо жевали. Флеминг после паузы все же предложил мне «чай или кофе». Я выбрал кофе. Мне налили в большую кружку, поставили на стол. Следующий вопрос: с молоком или с сахаром? Интересный выбор. С молоком и с сахаром, – сказал я. Как? С молоком и с сахаром?.. Жена Гамлета наконец оторвалась от своей газеты. С молоком и с сахаром вместе?.. Что говорит этот человек? Да разве такое вообще возможно?! Ах да, ну он же из России, дикарь, – читалось в ее с легка расширенных глазах…
Молоко нашлось где-то поблизости, а вот сахар они начали искать чуть ли не вдвоем. Наконец и он нашелся на какой-то четвертой полке пятого шкафчика. Пара ложек сахарного песку завалялось в какой-то пластиковой коробке, очевидно, случайно оставшись от прожорливых детей. И когда я уже допил свою кружку, вдруг прозвучал вопрос: О, а может быть, вы хотите и поесть? Тогда вы можете сделать себе бутерброд. Вон там – хлеб, масло, сыр… (Вон там – это на дальнем столике рядом с мойкой. То есть я сам, будучи у них в гостях, должен пойти, отрезать себе хлеба, помазать маслом, сделать бутерброд с сыром…) Спасибо, не хочу. Тут в очередной раз просыпается жена Гамлета, отрываясь от своей газеты. Человек не хочет есть? Странно…
Представляю себя, принимающего таким же манером своих гостей (и не обязательно заграничных!). Мне кажется, я бы чувствовал себя полным хамом, моральным уродом, элементарно не позаботившись о человеке, который впервые посетил твой дом. А что чувствуют они? Что чувствует она, призванная соблюдать хоть какой-то домашний уют? Тот самый домашний уют, о котором мы говорим с ее Гамлетом?.. Или любые чувства – это уже не про них?..
Позавтракав таким образом, ухожу «гулять по городу» до 12. Ухожу с облегчением: можно, наконец, не имитируя общение, просто побыть одному…
В 12 я опять у Гамлета, и он, наконец, кормит меня. Набор продуктов у всех примерно одинаков (кстати, везде вместо масла на столе был маргарин), и вот я опять могу какое-то время жить дальше. Во время обеда набираюсь наглости и спрашиваю, чья это квартира и почему она в таком ужасном состоянии. Квартира Флеминга, но на ремонт нет денег. С моим английским и его акцентом улавливаю только общий жалобный тон.
Надо опять спасаться от бессмысленного общения, когда обоим нечего сказать друг другу, да и неинтересно что-то узнавать – настолько всё плоско, ясно и очевидно. Выход один – «гулять». Ухожу из этого удушающего «домашнего уюта», теперь уже до пяти. Бреду на другую сторону морского пролива по мосту, но не успеваю дойти до середины, как вдруг – замигали светофоры, загудели сирены, опустились шлагбаумы. Движение замерло, мост поднимается. Проходит несколько кораблей – и огромная махина опускается на свое место с точностью до миллиметра, так что невозможно увидеть шва…
И во время этих гуляний – интересный короткий диалог. Меня приметили местные пьяницы и решили, видимо, немножко пощипать. От наших они отличались более опрятным видом, но лица были весьма похожи. Заводилой, как это почти всегда бывает, выступил самый маленький и активный. Диалог, что естественно, шел по-английски.
– Добрый день! Я моряк. Мой корабль ушел под воду. Не могли бы вы чуть-чуть помочь моряку с утонувшего корабля?
– Добрый день. А я из России. У меня вся страна ушла под воду. Поэтому ничем не могу вам помочь.
– О, Россия? Ельцин – вери гуд!
– Я не знаю. Может, вери гуд, а может – вери бэд!
На этом разошлись восвояси…
В шестом часу Флеминг еще раз чем-то кормит меня. Теперь по программе, составленной нашим невидимым диспетчером Полем – поход в театр Ольборга (на этот раз в профессиональный городской). Спектакль по пьесе местного поэта. О войне, о датском сопротивлении. Оно было, конечно, датское сопротивление, но и в нем проявилась глубокая провинциальность этой страны. Особенно по сравнению с русскими масштабами. Спектакль получился тоже смешной, наивный, очень примитивный, но при этом, как ни странно – трогательный. Да и как тут не растрогаться, если в финале герои поют хором, пусть и по-датски, «Из-за острова на стрежень»…
Но вот и спектакль окончен, домой к Флемингу, сумки на плечо – и на вокзал, где уже ждет поезд. Наконец, наконец! Уже и возвращение в Копенгаген воспринимается почти как возвращение домой. Во всяком случае, как шаг по направлению к дому. На перроне, пока ждем посадки, последнее проявление гамлетовской утонченности. «Принц датский» дарит мне цветочек, который срывает тут же, на перроне, на жиденькой октябрьской клумбе. Кажется, это был последний цветочек на той клумбе… Художник… Сколько же здесь художников!.. Представляется иногда, что одни гамлеты кругом…
В поезде шесть спальных мест в купе, по три полки с каждой стороны. Тесно, но никто не пытается поменяться местами, как это почти всегда происходит у нас. Какая-то датская пенсионерка быстро лезет на третью полку – у нее такой билет, это ее место, законное место, и на лучшее она претендовать не имеет права, и она об этом отлично знает и не собирается претендовать. Я лежу на второй полке, один, ни с кем не надо разговаривать целую ночь, а значит – я почти счастлив. Прощай, Ольборг! Даст Бог, больше никогда не увидимся!
