Сельская Пасха 1995 года
Но козы козами, хлеб насущный – хлебом насущным, а человек, как-никак, существо гораздо более сложное и многосоставное, чем просто биологический объект. А Свечкины к тому же были еще и верующими людьми, значит, имели понятия о духовной сфере бытия.
Прошло с полгода их деревенской жизни – и к ним в дом пришел местный священник отец Сергий, о котором мы уже говорили на наших страницах. Пришел не один, а с двумя музыкальными людьми, рогожинскими клубными работниками – Сергеем Матвеевичем и Риммой Ивановной. Они были мужем и женой, людьми, уже входившими в церковную жизнь, поэтому все друг друга понимали.
Обстоятельства были такими: некоторое время назад Церкви отдали храм в селе Васюткине, километрах в шести от Рогожина. И хотя на нем извечно висела табличка о том, что он охраняется государством и является памятником культуры, состояние его было таким неприличным, что сразу было понятно: государство наше – плохой сторож. Нерадивый и пьющий. Особенно и прежде всего, если дело касается именно церковных зданий.
Сколько таких развалившихся церквей «красовалось» тогда по всей бескрайней шири русской земли, никто никогда не считал, поскольку они никому и не были нужны. А их постепенное уничтожение от времени было весьма кстати и укладывалось в общую политику партии и правительства – ведь все советские люди семимильными шагами стремились к коммунизму и избавлялись от религиозного дурмана…
И вот тогда, когда люди уже почти совсем от этого дурмана избавились и весьма успешно озверели, Господь в Своих таинственных Судах решил, что час спасения пробил. И время вдруг повернулось. И то, что вчера для подавляющего большинства было ненавистным и вражеским, сегодня стало сначала любопытным, потом допустимым, а вскоре и просто необходимым. Ну хотя бы для того, чтобы служить воспитанию лояльного гражданина государства.
В общем, перемены наступили. Храмы начали возвращать Церкви. Возвращали их совсем не в том состоянии, в каком когда-то отбирали. Всюду царили запустение и разруха. В монастырях очень часто были устроены квартиры и жили простые люди – жилищный кризис ведь никто и никогда не мог отменить. И это был далеко не худший вариант – иногда Церкви возвращали просто развалины.
И хотя в той же Москве, например, существовал официальный список церквей, которые восстанавливали на государственные деньги (первым номером в этом списке шел Казанский собор на Красной площади, вторым – храм Вознесения Господня (Малое Вознесение) на Большой Никитской и т.д.), бесчисленные тысячи и десятки тысяч простых русских храмов отдавались в руинообразном состоянии.
Но Церковь и верующие люди были рады и такому положению дел: уже само возвращение храмов из небытия было победой. Победой здравого смысла над семидесятилетним атеистическим безумием и беснованием.
…Итак, к Свечкиным пришли священник и первые прихожане, чтобы попросить их о помощи. Надо было подготовиться к грядущей Пасхе, до которой оставалось несколько месяцев. Пасхе 1995 года. А Свечкины при их давней церковности и некотором наличии слуха и голоса вполне могли стать певчими клироса под руководством того самого Сергея Матвеевича, который в клубе многие годы руководил хором.
Спевки скоро начались. Они проходили прямо в доме Свечкиных, в самой большой комнате, поскольку более подходящего помещения ни у кого не было, а храм так и вообще не отапливался. Начали с Литургии. Напевы песнопений выбирали и собирали по крупицам – из того, что слышали Свечкины как более старые прихожане в разных православных храмах за тринадцать лет своей церковной жизни.
Зима за спевками пролетела быстро, как пролетает вообще любое человеческое время. Наступила весна, Пасха потихоньку, но неотвратимо приближалась.
Свечкины видели, как вокруг Храма Пресвятой Троицы в Васюткине постепенно собирается церковный актив, если можно употребить такое выражение. Кто-то разбирает мусор в левом приделе, где и должна состояться первая служба, кто-то навешивает дверь, кто-то благоустраивает алтарь. Женщин было больше, мужчины были редки, а потому – весьма ценны.
Первая служба была назначена на Великую Субботу, потом в течение дня – освящение яиц и куличей, а в ночь – Пасхальная заутреня с Литургией. Весь церковный актив, конечно, волновался – как все пройдет? Как споем? Не опозоримся ли?..
Весть о том, что в Васюткине будут в этом году служить пасхальную службу, между тем, разлетелась широко по окрестностям. Как известно, даже в глухое советское время Пасха была тем единственным церковным праздником, про который наш народ никогда до конца не забывал. И хотя обычным делом было на Пасху катать яйца, потом напиться, а потом и подраться – это все же была не обычная обыденная драка, нет, это была драка пасхальная, а стало быть, в каком-то смысле даже некоторое приобщение к духовной жизни…
К середине девяностых в головах людей потихоньку начинала брезжить некая, пусть слабенькая, духовная заря. Выражалось это и в том, что тон СМИ стал явно сочувствующим Церкви, и в том, что первые лица, пусть и в полупьяном виде, стали появляться в интерьерах храмов на большие праздники со свечками в руках. А самое главное – это выражалось в массовом интересе, с которым почти все повернулись к Церкви и пристально смотрели на нее. Смотрели и чего-то ждали. Чего? Того ли, что она сейчас станет вожаком и поведет за собой народ? Того ли, что она начнет обличать словом истины проворовавшиеся власти и плотно окружающий их преступный мир, внезапно ставший новой российской элитой?
Трудно сказать. Но ожидания были, и это факт.
А потому и в Рогожине с его окрестностями этот день тоже не мог пройти незамеченным. Мало того, сам праздник был даже поддержан местными властями. Это выражалось в том, что администрация (в лице Валентины Дмитриевны, о которой мы тоже упоминали) даже выделила специальный автобус из Рогожина до Васюткина и обратно для тех безлошадных, которые иначе добраться до храма не могли.
И вот суббота наступила.
Утренняя служба прошла тихо и малолюдно – большинство местных ведь отлично знало, что главная служба будет ночью. Днем вокруг храма начался настоящий ажиотаж – люди повезли и понесли освящать куличи, яйца, пасхи. Отец Сергий только успевал поворачиваться. А машины все подъезжали, уезжали и подъезжали снова.
Но вот наступило некоторое затишье. Только хор пытался надышаться перед смертью и все повторял какие-то пасхальные песнопения.
…Храм, а вернее его реанимированный левый придел, начал наполняться чуть ли не за час до начала службы. Приходили все, и старые, и молодые. Большинству молодых, особенно парням, приходить в церковь было настолько непривычно и неудобно, что приходилось как-то взбодриться и влить в себя некоторое количество смелости, степень которой выражалась в граммах сорокапроцентного спирта. Глаза у молодых блестели, но при этом все, вроде, вели себя вполне прилично.
Впрочем, и некоторые взрослые люди тоже приняли для храбрости: идти в церковь для них было чуть ли не идти в разведку через линию фронта, а это, согласитесь, требует определенного мужества. Они стояли, смотрели по сторонам, и в глазах их ясно читался простой вопрос: а где тут у них Бог-то? Впрочем, это были как раз самые смелые; более робкие остались дожидаться своих жен и подруг в автомобилях вокруг храма.
Где-то к середине службы появилась и местная администрация. Поставила свечи, приложилась к иконам, постояла с печальным видом – и отбыла восвояси.
Служба, между тем, шла своим чередом. Вот и крестный ход прошел, вот и заутреня закончилась, вот и Литургия началась. К этому времени ряды молящихся и взирающих значительно поредели. Многие довольно быстро поняли, что вот сейчас, сию секунду, прямо на их глазах не ожидается явления какого-то исключительного чуда, а потому потеряли к дальнейшей службе интерес. Ведь бесконечное повторение «Господи, помилуй» и «Христос Воскресе», чем отличается пасхальная служба, для людей нецерковных быстро теряет новизну. Впрочем, такое явление происходило еще и десятилетия спустя и не только в сельской местности, но и в самых что ни на есть столичных храмах.
Служба подошла к концу. Все прошло хорошо. Многомесячная подготовка не пропала даром. После службы прихожане во главе с настоятелем сели за стол и наконец разговелись после долгого, бесконечного Великого поста.
Пришла пора прощаться. В предрассветной мгле после больших и благодарных трудов всех охватила какая-то усталая умиротворенность. Свечкины в такой умиротворенности вышли из храма (они были на службе в полном составе – взрослые и трое детей, младший – пятилетний Ванечка). Подошли к машине. И тут как будто наждачной бумагой провели по сердцу Петра Петровича: в его машине было выбито стекло задней двери. Осколки валялись внутри и снаружи, из салона машины было взято что-то буквально копеечное, но ради этой чепухи и была испорчена машина.
А может, вовсе и не ради чепухи? Конечно, нет. Свечкины, хоть и были не шибко духовными людьми, произошедшее оценили вполне верно: значит, злые силы посчитали, что они и вправду делали в эту ночь что-то хорошее. И поскольку не имели возможности помешать им в этом главном деле – напали, укусили, ущипнули там, где им это было попущено…
Ну что ж… Даже в пасхальную ночь мы здесь, на земле, не находимся в раю. Даже в пасхальную ночь нас могут поджидать искушения. Ведь искушения не страшны только бесстрастным – а где они, эти бесстрастные, покажите?
Но все это было полной ерундой по сравнению с тем испытанием, которое, еще невидимое для Свечкиных, уже начинало проступать на горизонте. Назовем его испытанием столбиками. Скоро поймете, почему именно так.
