Тайна
«Странные вы люди: о смерти у вас говорить не принято, зато тайна супружеских отношений нарушается повсеместно!» – наверное, так сказал бы средневековый человек, попади он в наше время.
И действительно, нередко даже верующие супруги приходят к священнику с вопросом о том, насколько рекомендации Камасутры являются приемлемыми для христианина. И усталый батюшка, в который раз, принимается рассказывать известный случай с Марианной Австрийской.
Апостол ПавелКогда она стала невестой Филиппа IV, ее везли через территорию Франции с торжественной встречей в каждом городе. Мэр Лиона преподнёс Марианне дюжину шелковых чулок в качестве дара от местной промышленности, но королевский мажордом грубо оттолкнул подарок, заявив: «Господин мэр, запомните: у испанской королевы нет ног!» При этих словах несчастная девушка упала в обморок, решив, что в Мадриде ей, согласно испанскому этикету, ампутируют ноги.
Ситуация только на первый взгляд кажется нелепой. Мажордом был совершенно прав: действительно, не подобает даже мысленно задирать подол королевы, подходя к ней с таким подарком. Так же дело обстоит с тайной брачных отношений: то, что происходит между двумя, – должно остаться между ними.
Апостол Павел в Послании к Ефесянам так говорит о браке: «Тайна сия велика». Это совсем не означает, что христиане должны делать вид, будто они не знают, «откуда берутся дети». Тайна не есть нечто неизвестное. Тайна – это то, что не принято обсуждать. В тайну не подобает проникать любопытным взором. Например, исповедь является не только Таинством, но и тайной. И в этом жесте Церкви открывается подлинно христианская любовь к человеку: вся деревня знает, что натворил кающийся, но вспоминать и распространяться об этом после того, как бывший грешник вышел от священника, запрещено. Если Бог устами Своего апостола назвал брак тайной, можно предположить, что и Сам Он не заглядывает в спальню супругов. Так что вопрос о допустимости Камасутры является пустым по существу.
Королева Марианна АвстрийскаяХристианская культура не терпит свойственной язычеству манеры откровенно обсуждать вопросы пола. Это обстоятельство в глазах обывателя свидетельствует о том, что христианство якобы объявило женщину «сосудом нечистоты и всякия скверны», а половые отношения чем-то греховным и постыдным. «Мрачному» христианству, объявившему пол «вне закона», обыватель противопоставляет жизнеутверждающий дух язычества, культ плодородия, дионисийские празднества, обожествление женщины и самой способности к деторождению.
Между тем, подлинное освящение пола произошло именно тогда, когда «про это» перестали говорить. Или, точнее, когда «об этом» научились искусно молчать. Разница между языческим и христианским возвеличиванием пола сродни разнице между плохой и хорошей поэзией, грубой лестью и тонким комплиментом.
О половых отношениях не принято говорить потому, что интуитивно не хочется – так же, как и о любви. И в этом можно заметить проявление хорошего вкуса. «Легче камень поднять, чем имя твое повторить», – говорит о любви поэт Иосиф Мандельштам. Влюбленный юноша, понимает, насколько неполно слова способны выразить суть происходящего с ним. Он может позволить себе «заклинания» вроде «ты такая красивая!» или «какие у тебя необыкновенные глаза!», – только если еще не столкнулся с невыразимым, если не почувствовал лжи в изреченной мысли. Но именно в этой сфере способен родиться тонкий комплимент.
Монотеизм научил человека поэзии совершенной. Вера в познаваемость мира и непознаваемость Бога сделала очевидным то обстоятельство, что есть вещи, о которых можно говорить, и поэтому о них лучше всего говорить прямо, и есть вещи, о которых говорить невозможно, поэтому о них следует научиться искусно молчать...
Отвращение иудея, христианина или мусульманина к языческому культу плодородия имеет эстетическую природу: это неприязнь не к половым отношениям, а к плохой поэзии, которая не различает выразимого и невыразимого.
Христиане окружили вопросы пола молчанием, набросив на голое тело одежду. Это создало интригу и уникальную культуру брачных отношений. Вот как об этом сказал однажды Экзюпери: «Можешь тревожиться о неутоленной жажде любви, забыв, что суть любви – жажда. Знают об этом танцующие, танец сложен из приближений, а кто мешал бы им приникнуть друг к другу? Повторяю: драгоценна неосуществленная возможность. Нежность среди тюремных стен – великая нежность».
Мудрые оберегают тайну супружества, запирая уста и двери, а не только двери. Прогрессивные родители скажут: «Но как же быть с половым воспитанием детей? Неужели будет лучше, если они обо всем узнают в подворотне?»
Как известно, лейтмотивом всякой культуры является размежевание сакрального и профанного, то есть «священного и мирского». «Профанное», или «мирское», необязательно означает что-то грешное или беззаконное. Но его нельзя смешивать с «сакральным», то есть со «священным», не совершая противоестественного насилия. Завтрак в туалете или сожительство отца с дочерью вызывает чувство омерзения. Трапеза, как и дочернее чувство, относится к области высших смыслов, к полюсу священного. Супружеское желание или другое требование естества, хотя и представляет собой непредосудительное дело, тяготеет к иному полюсу. Нельзя повенчать «розу белую» с «черной жабой», по словам Сергея Есенина. Оттого педофилия и инцест относятся к числу самых отвратительных явлений.
«Откуда я взялся?» Попытки прогрессивных родителей откровенно ответить ребенку на этот вопрос напоминают подчас «инцест» словесный. Смутившись после подобного «ликбеза», маленький человек, скорее всего, подумает: «Уж лучше бы я узнал об этом в подворотне!»
