О благословении преподобного Амвросия, дипломатии и православном первомае

Мария Мономенова

Серия очерков о жизни православных христиан в Сирии. Часть четвертая.

Продолжение. См. начало

«Прихожанин» продолжает цикл публикаций Марии Мономеновой о пребывании в Сирии. В последние годы жизнь христиан на Ближнем Востоке протекала в суровых условиях кровопролитных войн и гонений на веру. Но самые стойкие из них уверены, что война дана им, чтобы стать еще сильнее. И Господь не оставляет Своей помощью верных чад, являя по молитвам мучеников чудеса для укрепления веры.
«В военный штаб сирийской армии, базировавшейся под Хамой, пришел некий Ибрагим, уроженец Афганистана. Он был одним из тех головорезов из "Нусры", которые устраивали жестокие казни над "неверными". Ибрагим настойчиво просил сирийских военных скорее отвести его к русским генералам, служившим на тот момент в связке с правительственной армией. Выяснилось, что бандит явился с повинной, причиной которой стала удивительная история. Его, бездушного головореза, зашедшего в разоренный его бандой православный храм, вдруг ослепил яркий свет, и точно с неба раздался громкий голос: "Не убивай христиан на Моей земле, Ибрагим!" Произошедшее событие буквально перевернуло сознание убийцы и гонителя христиан».

Первое мая… И наше первое занятие русским  языком – таково мое послушание! Мои ученицы: замечательные хаджи Лукия тот самый «ангел», что встречал меня в первый день в главном храме монастыря, хаджи Ефросинья, или Фрусинья, как она сама себя называла, и старшие девочки сиротского приюта. Лукия самозабвенно влюблена в Россию и во все русское: точно бесценное сокровище для наших занятий она принесла русско-арабский самоучитель, в котором я обнаружила старую и полувыцветшую репродукцию иконы… кого бы вы думали?  – батюшки Амвросия Оптинского! И это было самое лучшее благословение из всех возможных благословений в мире!

Наше первое занятие русским языком: хаджи Фрусинья – слева, хаджи Лукия – справа

После первого и, нужно признаться, весьма странного урока наподобие «моя твоя не понимай» мне передали, что со мной хотела бы познакомиться самая старая монахиня монастыря мать Анастасия. Маленькая старушка с огромными и добрыми, как у черепахи Тортиллы, глазами, зазвав в свою крошечную, но очень уютную келию и усадив на низкий табурет, самым основательным образом принялась меня рассматривать, обходя кругом точно новогоднюю елку. Было неловко, но я терпела. После долгого – из-за плохого зрения – разглядывания моего лица мать Анастасия похоже осталась довольна: «Хабиби Мария», – воскликнула она, ущипнув меня за щеку, что обозначало высшую степень признания.

Моё знакомство со старейшей монахиней монастыря хаджи Анастасией

– Тлате руси! – громко сказала старушка прямо мне в ухо, показывая три кривых пальца левой руки, после чего расхохоталась заразительным смехом.
– Вахед, тнен, тлате… – говорила она нараспев, загибая по очереди пальцы.
– Да троих русских матушка крестила, – заходя в келию, разъяснила сестра Сэйди. – Она очень любит русских и всегда молится за Россию. Матушка рада Вас видеть в  нашем монастыре. Добро пожаловать, Мария!

Ну а дальше после недолгого «пинг-понга» словами любезности наша беседа плавно начала переходить в фазу «угощений», отказываться от которых было никак нельзя, иначе – обида. Сначала были поданы наперсточки душистого арабского кофе, потом свежий «фаляфель» – что-то типа пончиков из нута, далее горячие «манаишь» – традиционные лепешки с травами «затер» и каким-то особенным сыром местного приготовления, затем принесли вкуснейшее ливанское печенье с молочным пудингом, а в завершение снова кофе, фруктовое желе, сушеные яблоки, орехи и пасхальные шоколадки «с собой в келию». Нужно сказать, что последние годы со снедью в монастыре, слава Богу, наладилось. В постные дни здесь постились строго, в непостные же устраивали пир на весь мир, причем сестрам, занятым на трудных послушаниях, матушка благословляет даже мясо. Одним словом, после таких щедрот, прощались мы с хаджи Анастасией уже как с бабушкой Настей, троекратно целуясь, ибо, как объяснила любвеобильная старушка, именно так все делают в России! Отныне, лишь завидев меня на горизонте, матушка будет раскидывать руки крестом, чтобы непременно обнять и трижды расцеловать!

В гостях у хаджи Теодотти

Впрочем, пока мы общались со старейшей монахиней Сайднаи, по мою душу готовилась целая серия «организованных захватов»! Лишь стоило мне покинуть келию гостеприимной хаджи, как к себе в гости меня зазвала «старшая по рангу» хаджи Параскева. После хаджи Параскевы – хаджи Мария. После хаджи Марии – хаджи Дотти. После хаджи Дотти – хаджи Марина и так далее. Одним словом, в этот день я так обпилась кофе и объелась всевозможных арабских вкусностей, что могла не есть целую неделю. И как хорошо, что из России я привезла кое-какие сладости и небольшие иконы преподобных Оптинских старцев – благословения, как говорили сестры, «далекой православной империи», которым они были так искренне рады. Одним словом, дипломатическая часть была завершена и прошла на высшем организационном уровне. Правда несколькими днями позже я узнала, что тайным «режиссером» этого выглядевшего вполне стихийным «действа» была не кто иная, как мать Феврония, которая таким образом премудро решила  всех нас подружить. И подружила!   

А еще сегодня полдня до обеда непрестанно трезвонили все колокола Сайднаи. Казалось, что где-то случился пожар, или произошло какое-то ЧП. Выяснилось, что на первомай тут по традиции устраивают субботник. Звоня в колокола, монастыри приглашали всех желающих принять посильное участие в уборке храмов и близлежащих территорий. Вооруженные ведрами и швабрами сайднайцы с готовностью спешили послужить Богу, а за одно приятно провести время в компании старых друзей и родственников. Так, канувший в лету коммунистический праздник без лишних слов и мудрствований органично переродился здесь в общеправославный субботник.  

Православный первомай

Один день из жизни настоятельницы

2 мая

Весь сегодняшний день провела с матушкой игуменией: она расспрашивала о России, наших монастырях, обо мне самой; с интересом выслушивала, задавала вопросы, но на приглашение приехать в Россию ответила учтивым, но твердым отказом: «Игумения не может покидать свой монастырь долее, чем на три дня!» – объяснила матушка, и мне вспомнился оптинский наместник отец Венедикт, который в таких случаях говорил: «Наместник должен быть на месте!»

 После обеда мать Феврония принимала духовных чад и «захожан». Утешала, выслушивала, угощала сладостями. Сколько же в ней было участия, любви, неподдельного желания помочь и рассуждения! «Я молюсь, чтобы Господь посылал необходимые слова, ведь все очень разные и к каждому нужен особый подход…», – объясняла матушка во время крошечных перерывов между приемами посетителей.

В приёмной матушки всегда много молодёжи

Вот на коленях плачет беженка из Турции, жалуется, что христианам там совсем нет житья. Вот пришел юноша, его отец тяжело ранен и находится сейчас на смертном одре, матушка тот же час отправляет к нему сестер. Вот безутешно плачет молодая женщина, растирая тушь вокруг глаз, она становится похожей на горестного  Пьеро – ее муж изменил ей с мусульманкой. Вот в приемной целая семья: он хирург, она дантист, у них четверо детей, и все четверо прильнули к матушке как маленькие котята, а когда наступает время уходить, то их никак не получается увести, ведь здесь столько любви – детей не обманешь…

Чувствовалось, что мать Феврония уже сильно устала, что у нее болят ноги, но входят очередные гости, и она снова здорова и весела: «Месих кам!» – радостно приветствует входящих «Христос воскресе!» и одаривает своей незабываемой улыбкой… Вспоминалась Россия – полная боголюбивых паломников хибарка оптинского старца Амвросия.

Православная молодёжь Сайднаи в ожидании беседы с игуменией

А люди всё шли и шли – семьями или сами по себе, но, что удивляло, было очень много молодежи. Статные, крепко сложенные юноши в военном. Девушки очень красивые, но не как у нас в храмах: ходят без платков (у православных тут не принято покрывать голову), одеты нарочито по-европейски «модно» – дырявые джинсы, небрежно вытянутые толстовки, – на голове укладка с начесом, хорошо заметный глазу макияж, татуировки, иной раз даже сигарета в руке (в монастыре-то) – одним словом, курс на европейские ценности, эмансипацию и светскость, так христианки здесь нарочно подчеркивают свое отличие от излишне религиозных и на их взгляд «отсталых» мусульманок. Долго не могла привыкнуть к подобному параду моделей, но подкупали и умягчали сердце «окна души» – глаза модниц. По-детски наивные и очень внимательные, все эти несостоявшиеся Клаудии Шиффер и Джулии Робертс так искренне и с таким уважением внимали каждому слову «мамер», что всё нелепое «внешнее» будто бы само собой отходило на второй план, оставляя на первом лишь одно единственное и самое важное – сокровенный разговор души с душой. «Европейские ценности здесь весьма агрессивно насаждаются, но еще не проникли в души людей», – по истечении дня записала я красными чернилами на полях своего дневника.

А еще мне сегодня удалось записать один удивительный рассказ, поведанный «мамер» и произведший на меня большое впечатление.

«Се жизнь в костях мучеников, – писал преподобный Ефрем Сирин, – кто скажет, что они не живут? Они твердыни неприступные, куда разбойникам не войти, грады укрепленные, предателей не знающие, башни высокие и прочные для тех, кто в них укрылся, для убийц недоступные, смерть к ним не приближается». Как радостно, что эти слова, произнесенные в глубокой древности, не потеряли актуальности и в наше время.

Записанная мною история была рассказана матушке непосредственными участниками и очевидцами событий, и произошла она в Эпифанийской митрополии Антиохийской Церкви.

На протяжении всего 2017 года в Сирии наблюдалось усиление позиций террористов из «Джебхат ан-Нусры»: боевики взяли под контроль значительную часть провинции Идлиб, районы административных центров Кунейтра и Дераа, а также стремились усилить свое присутствие в провинциях Хомс и Хама.

23 марта 2017 года в военный штаб Сирийской арабской армии, базировавшейся под Хамой, пришел некий Ибрагим, уроженец Афганистана. Он был одним из тех головорезов из «Нусры», которые устраивали жестокие казни над «неверными» – христианами и мусульманами. Вид его был ошеломляющим: Ибрагим настойчиво просил сирийских военных скорее отвести его к русским генералам, служившим на тот момент в связке с правительственной армией. В разговоре с русскими выяснилось, что бандит пришел к ним с повинной, и что причиной его покаяния стала приключившаяся с ним совершенно удивительная история. Его, бездушного головореза, зашедшего в разоренный его бандой православный храм, вдруг ослепил яркий свет и точно с неба раздался громкий голос: «Не убивай христиан на Моей земле, Ибрагим!» Произошедшее событие буквально перевернуло сознание убийцы и гонителя христиан. «Мне говорили, – в заключение сообщила матушка, – этот Ибрагим потом даже крестился».

Убиенный отец Василий (Нассер)

Как мне удалось выяснить позже, чудесное происшествие в Хаме многие православные сирийцы связывают с именем некоего иеромонаха Василия (Нассер) – первого священника Антиохийской Церкви, погибшего в ходе настоящих военных событий. В 2012 году его убили в районе Аль-Джарайма во время вооруженного нападения исламистов.

Во время протестных волнений в Сирии от членов вооруженной оппозиции уже с 2012 года исходил очень «характеризующий» лозунг, выражавший требования революционеров: «Асад аль обрут, месехии аль Бейрут», то есть «Асада – в могилу, христиан – в Бейрут». В ответ на что от проправительственно настроенных масс звучал не менее точный: «Джейш аль Хор харами, Бедна джейш назами», – в переводе: «Свободная армия – бандиты, мы хотим государственную власть!» Противостояние сторонников Президента и наемников Запада усиливалось в катастрофической прогрессии, политика проникала во все сферы жизни, а поэтому убийство священника из Хамы совершенно справедливо стали объяснять именно политическими мотивами, говоря, что он был зверски замучен боевиками во время военной кампании.

Погибшему от рук мятежников отцу Василию было всего 30 лет. Выросший в многодетной православной семье, он получил образование в Сирийском государственном университете, а затем решил получить богословское образование и уехал учиться в Ливанский университет в Баламанде. Вскоре отец Василий принял монашеский постриг и год трудился в ливанском монастыре Хаматура, где окормлялся у известного и почитаемого в Сирии и Западном Ливане старца отца Пантелеимона (Фарах), о котором мне еще не раз придется слышать из разных уст и на встречу с которым нам предстоит отправиться в Ливан. По свидетельству братии этого прославленного монастыря, отец Пантелеимон еще в те далекие годы предсказывал своему ученику мученическую кончину. А еще братия рассказывали, что у отца Василия был необыкновенной красоты голос, старец называл его «херувимом» и обучал церковному пению, а потом благословил подвязаться на Святой Горе Афон, где монах занимался переводами святых отцов на арабский язык и возрастал духовно. По возвращении в Сирию отец Василий был поставлен служить в свой родной город Хама, а также преподавал византийское пение в музыкальной школе святого Косьмы Маюмского, которую сам и создал в своей родной Эпифанийской митрополии. Молитвами отца Василия школа благополучно существует и по сей день.

Отец Василий (Нассер) в монастыре Хаматура (Ливан)	Отец Василий (Нассер) с духовным отцом архимандритом Пантелеимоном (Фарах)	Отец Василий (Нассер) с чадами в монастыре Сайдная, 2010 год

Матушка Феврония прекрасно помнила убиенного священника, который часто приезжал со своей паствой в Сайднайский монастырь к Шагуре. Скромный, внимательный, отзывчивый и очень чуткий, он никому не отказывал в помощи или совете, причем делал это совершенно бескорыстно.

После мученической смерти, отец Василий начал незримо помогать своим чадами и постепенно стал местночтимым святым, хоть пока и не канонизированным. Так вот, теперь-то и стали поговаривать, что тот сдавшийся с повинной русским генералам и обратившийся в православную веру бандит Ибрагим был не кто иной, как убийца отца Василия! Чудесное обращение мусульманина в православную веру чада батюшки связывают именно с тем, что любвеобильное сердце их почившего пастыря, сумело не только простить, но и посмертно вымолить своему палачу вечную жизнь…

Похороны отца Василия (Нассер)	Похороны отца Василия (Нассер) в Хаме	Убиенный во гробе...

А вообще о мучениках и пострадавших за веру в Сирии говорить не принято. Такова политика местной Церкви, старающейся не вступать в конфликт с правящим большинством из числа, пусть и правильных, но всё же мусульман. Да, официально мусульмане (и правильные и неправильные) христиан здесь не убивают, а живут в мире и согласии. До войны собственно все так и было: христианские приходы даже освобождались правительством от уплаты коммунальных услуг и существовали исключительно за счет государства. Но с войной все изменилось. Вот и появляются теперь «официальная» и «реальная» версии текущих событий. С головокружительной скоростью, как в одной большой деревне, «запрещенная тема» в Сирии разлетается по волнам универсального «сарафанного радио», возвещая о том, что «неодинаковы подвиги, но то же самое мужество; те – древние по времени, эти – юны и недавно убиты. Такова сокровищница Церкви: в ней есть новые и старые жемчужины», и Церковь воинствующая, как и тысячи лет назад, всё так же насмерть стоит на страже Церкви Небесной.  

Я была очень благодарна матушке за то, что сегодня она смогла мне уделить так много времени, сделав свидетельницей целого дня из жизни настоятельницы Сайднаи. Какой подарок! Но на этом откровения дня не завершились, и меня ожидал еще один прелюбопытный сюжет…

Уже смеркалось, когда в монастырь неожиданно приехала иностранная делегация. Все засуетились. Оказались французы. Серьезные мужчины в светском по-свойски расположились в кабинете «мамер» и принялись ее в чем-то настойчиво убеждать. Только что мирное лицо матушки на глазах делалось всё чернее и чернее. Наконец фитилек терпения догорел и произошел взрыв. Мощной взрывной волной иностранцев вынесло из кабинета.

– Я харам! Я харам! – хриплым грудным голосом стонала грозная «Васса», темпераментно вскидывая к небу правую руку с зажатым троеперстием. Сестры от души смеялись.
– Ватикан такой ма-а-а-ленький, а Россия такая большая… Интересно, кто же все-таки победит? – произнесла хажди Параскева бархатным певучим голосом, пристально всматриваясь в меня, будто бы я и была той самой «большой Россией», которой предстояло сразиться с Ватиканом.
– Мария, а может быть, большая Россия не прочь поцеловать туфлю Франциска? – едко спросил кто-то из присутствующих, неизвестно за какие такие прегрешения, желая вонзить «русской» вилку в бок.
– Мы открыты для всех, – обращаясь ко мне, вдруг принялась разъяснять мать Феврония, – и для мусульман, и для христиан других конфессий, Шагура всех принимает, всем готова помочь и даже этим людям, – мать Феврония властно указала пальцем на дверь, в которую несколько минут назад «вылетели» французы, – даже этим, из-за которых пала Маалюля… Мы готовы к диалогу, но до определенного предела. Мы поставлены здесь, чтобы сохранить святыню, а поэтому никого не пускаем в свои внутренние дела. Ты слышишь меня, Мария, ни-ко-го, – это было сказано так строго и так в глаза, будто бы «Васса» собиралась защищать святыню в том числе и от меня. –  Война нам послана Богом для того, чтобы мы стали сильнее, чтобы умудрились и были как змеи. 

Признаться, на тот момент я вообще мало чего понимала и вопросов у меня было значительно больше, чем ответов: что за французы, как из-за них могла пасть многострадальная Маалюля, что им было нужно от матушки и почему, в конце концов, они были в светском, если обращались друг к другу не иначе как «женераль». Но на самом интересном месте все как-то таинственно встали и разошлись… Будто бы и не было инцидента. Вопросы безнадежно зависли в воздухе.

В растерянных чувствах и с какой-то даже обидой на матушкино строгое «не пускаем ни-ко-го» я поднималась в свою келию, в которой меня ждал неожиданный и очень приятный сюрприз – огромная тарелка восточных сладостей от «мамер».

«Нет, наверное, мне всё-таки показалось, что меня уравняли с этими дурацкими "французами"… – где-то с пятой съеденной конфетой в моем сознании начали пробуждаться рассуждения более оптимистичных тонов, – это французы "не наши", а мы-то все вместе, все свои…».

Но для того, чтобы разобраться во всей этой темной «французской истории», мне предстояло прожить в Сирии еще долгих пять месяцев до того дня, когда в завершение своего странствия я наконец-то смогла попасть в знаменитый монастырь святой равноапостольной Феклы в Маалюле.

Продолжение следует