Куда уходят лишние люди?

Владимир Малягин

Сколько часов потратили все мы в советской школе на изучение «лишних людей» великой русской литературы – Онегина, Печорина, Рудина… Сколько внимания отдали Чацкому и его «горю от ума» среди скучающих великосветских особ… И до сих пор, когда ты уже подошел к концу земного существования, в твоей памяти живут те школьные установки. Слава Богу, что за свою жизнь ты кое-что узнал самостоятельно, и картина исторической русской действительности предстает тебе в более правдивом и более сбалансированном виде. Но в юном возрасте как ты можешь не доверять любимым своим учителям?

Может, вы думаете, что сейчас, через 30 лет после насильственной смерти СССР, для нынешних школьников что-то существенно изменилось? Ничего подобного! Они и сегодня учат и повторяют белинско-чернышевские мантры о том, что Онегин и Печорин – это что ни на есть «типичные представители» русского общества. Цитирую отрывочек из сочинения сегодняшней десятиклассницы, наверняка отличницы, наверняка получившей за свою старательную работу наивысшую оценку:

«В.Г. Белинский писал, что Пушкин смог ухватить «суть жизни» в своем романе. Его герой – первый подлинный национальный характер. Само произведение «Евгений Онегин» – глубоко оригинальное и обладающее непреходящей исторической и художественной ценностью. Его герой – типичный русский характер. Главная беда Онегина – отрыв от жизни. Он умен, наблюдателен, нелицемерен, обладает огромными задатками. Но вся его жизнь – страдание. И на это страдание обрекло его само общество, само устройство жизни. Евгений – один из многих типичный представитель своего общества, своего времени. Подобный ему герой – Печорин – поставлен в такие же условия.»

Прошу, не подумайте только, что я хочу как-то посмеяться над юной отличницей. Она пока что ребенок, повторяет то, чему ее научили старшие, повторяет старательно и аккуратно, за это ей  уважение и почет. Но научили ее, заметим, именно этому.

Итак, значит, общество виновато в судьбах онегиных и печориных. Задатки-то были большие, да вот русское общество оказалось недостойно этих удивительных талантов. Но может, и еще есть виноватые – что-то или кто-то? Открываем Википедию – инструмент, как всем известно, наш, родной до мозга костей, американский, больше всего озабоченный возвеличиванием и прославлением России и русского человека. Что там говорится насчет наших российских лишних людей?

«Ли́шний челове́к – литературный герой, характерный для произведений русских писателей 1840-х и 1850-х гг. Обычно это человек значительных способностей, который не может реализовать свои таланты на официальном поприще России времен Николая I.»

Ну да, ну да, куда же без этого, как же мы главного виновника-то забыли? Россия времен Николая I виновата, вот кто! Даже и не знаю, кто виноват больше – сам Николай или Россия? А впрочем, какая разница, кто там нынче в руководителях! Россия времен Николая… Россия времен Ивана Грозного… Россия времен Петра Первого… Россия времен Иосифа Сталина… Россия времен Владимира Путина… Видите, даже правители меняются, а уж Россия – величина постоянная, вечная! Да и когда она вообще не была виновата, эта самая Россия?! Да если бы не она, мы бы, конечно, приложили все свои силы! Мы бы, конечно, потрудились на славу! Мы бы вам такие горы свернули! Но вот эта вечно виноватая Россия, в которой же невозможно сделать ничего хорошего (а потому мы и не пробуем!)…

А ведь у заправил Википедии можно и нужно учиться. Посмотрите, как тонко и глубоко проводится абсолютная, вечная линия русофобии, посмотрите, какое осуществляется в тексте легкое, невесомое, почти неощутимое, но очень действенное воспитание: во всех ваших личных бедах, бедные молодые русские люди, виноваты не вы – в них виновата ваша нынешняя власть и вообще вся эта дикая, глупая, несчастная и бессмысленная страна под названием Россия…

Итак, наших детей и сегодня учат, что Онегин – «подлинный национальный характер», «типичный русский характер». Учат их этому Белинский и Чернышевский, которых по-прежнему подобострастно слушает наша школа. И все вроде бы давно забыли, что это за люди у нас до сих пор в учителях. Забыли, что  белинским и чернышевским важно было раскачать русскую жизнь до такой степени, чтобы потом уронить ее, а дальше, чтобы ее растоптать до основанья. Поэтому, имея такие разрушительные задачи, они и вешали на «русский национальный характер» всех возможных и уж совсем немыслимых и не существующих в природе собак.

И ведь как будто не было в нашей истории ХХ века. А в нем – хотя бы такого яркого и самостоятельного мыслителя, как Иван Лукьянович Солоневич. Который давно увидел и оценил проблему объективности литературы. Вот что пишет он в своей главной книге «Народная монархия»:

«Русская литература отразила много слабостей России и не отразила ни одной из ее сильных сторон. Да и слабости-то были выдуманные. И когда страшные годы военных и революционных испытаний смыли с поверхности народной жизни накипь литературного словоблудия, то из-под художественной бутафории Маниловых и Обломовых, Каратаевых и Безуховых, Гамлетов Щигровского уезда и москвичей в гарольдовом плаще, лишних людей и босяков – откуда-то возникли совершенно непредусмотренные литературой люди железной воли. Откуда они взялись? Неужели их раньше и вовсе не было? Неужели сверхчеловечское упорство обоих лагерей нашей гражданской войны, и белого и красного, родилось только 25 октября 1917 года? И никакого железа в русском народном характере не смог раньше обнаружить самый тщательный литературный анализ?»

Но ведь сказанное литературой слово сильнее пули и бомбы. А в век атомных бомб слово сильнее и их. Не бомбы, даже атомные, повелевают словами – слова всегда и везде повелевают бомбами и пулями. И эта, мягко говоря, необъективность нашей литературы, когда мы в чужом глазу и гнилого бревна не хотим видеть, зато в своем с удовольствием замечаем самую мелкую соринку (и уж мы ее не простим!), играет в нашей жизни весьма плохую, и даже кровавую роль. Солоневич, живший перед Второй Мировой в Германии, пытался убедить высоколобых немецких ученых, которые по заданию вождя Третьего рейха готовили анализ моральной готовности СССР к войне, что Россия – совсем не колосс на глиняных ногах, а русский человек – это не Онегин, Манилов или Безухов. Что есть в России люди железной воли, и они сдаваться никакому захватчику не намерены. Нет, не поверили педантичные немецкие ученые, что национальная литература может до такой степени искажать картину реальной жизни. А результатом стала самая кровавая для нашего народа война. И что, нет тут никакой вины нашей же литературы?

«Мимо настоящей русской жизни русская литература прошла совсем стороной. Ни нашего государственного строительства, ни нашей военной мощи, ни наших организационных талантов, ни наших беспримерных в истории человечества воли, настойчивости и упорства – ничего этого наша литература не заметила вовсе. По всему миру – да и по нашему собственному сознанию – тоже получила хождение этакая уродистая карикатура… И эта карикатура, пройдя по всем иностранным рынкам, создала уродливое представление о России, психологически решившее начало Второй Мировой войны, а может быть, и Первой.»

А что изменилось сейчас? Почему, например, возможен такой высокий, такой зашкаливающий градус русофобии в сегодняшней западной политике? В том числе потому, что и сегодня на запад поставляются исключительно русофобские поделки наших «выдающихся писателей». Они же и награждаются «международным признанием». Не пушкины, конечно, талантом, не толстые, даже не глебы успенские, – зато и русофобия погуще, понаваристей. Но, наступая на те же грабли оплёвывания самих себя, своей великой страны, своей славной истории, какого ответа мы ждем от тех, перед кем так заискиваем и унижаемся?..

***

Если бы иностранец начал изучать русского человека и его характер (а он и изучал, как мы видим!) по великой русской литературе первой половины XIX века – что бы он мог узнать? Что «типичный» русский человек – это великосветский бездельник, прожигающий жизнь в удовольствиях, не привыкший ни в чем себе отказывать, не желающий при этом брать на себя никакой ответственности, думающий «о красе ногтей» гораздо больше, чем об овладении каким-нибудь ремеслом, владеющий французским языком гораздо лучше, чем родным русским. И такой-то человек, не желающий знать свою страну, не желающий ударить для нее палец о палец, зато исправно сосущий соки из своих крепостных, чтобы пропить, проблудить и проиграть их в парижах и венах, построил великую Российскую империю, раскинувшуюся на полмира? Да полно, разве такое возможно хотя бы логически?

(Кстати, вспоминая опять сочинение десятиклассницы – а точнее, уроки ее учительницы, – Онегин «умен, наблюдателен, нелицемерен, обладает огромными задатками»… А где же хоть какие-то свидетельства этих утверждений? В чем, например, его ум проявляется? В дотошном и рабском следовании светским правилам? Ну и ум, извините. А наблюдательность? Он даже искренности и глубины Татьяны, силы ее души не смог оценить! А нелицемерность?  Ведь Онегин насквозь фальшивое и изолгавшееся существо! А огромные задатки, если и есть – то чего задатки? Абсолютно не понятно, не доказано, да и недоказуемо…)

А может, наши гениальные поэты Пушкин и Лермонтов писали вовсе не типичного русского героя? Может, они всего лишь первыми заметили и отразили ту болезнь тогдашнего высшего света, ту оторванность от реальной жизни и реального народа, тот синдром «лишнего человека», который наделал впоследствии немало бед в русской истории? Ведь если человек ощущает себя лишним в народной и государственной жизни – он никогда не сможет быть полноценным гражданином своей страны, никогда не захочет и не  сможет работать во благо других людей, живущих рядом с ним, а значит – будет всего лишь иждивенцем в обществе, и хуже того – болезненным нарывом на теле своего народа.

Надо, впрочем, оговориться, что и в чисто литературном смысле «лишние люди» не были открытием наших писателей. Чуть раньше  подобные типы заметили и описали во Франции Шатобриан (повесть «Рене»), а в Англии Байрон («Паломничество Чайльд-Гарольда»). Но если герой Шатобриана имел глубокие и морально обоснованные причины бежать от людей, то уж Чайльд-Гарольд был, что называется, классическим лишним человеком, эгоистом и эгоцентристом, которому все остальные просто надоели. Что тут было первичным для России – иностранные литературные образцы или появившиеся в нашей светской жизни последователи этих образцов – пожалуй, не так важно. А важно то, что не могли эти «лишние» люди стать подлинными народными героями. Не могли и никогда не были.

(Кстати, замечая в последние годы странную героизацию Ильи Ильича Обломова даже в церковной среде, не могу не выразить своего недоумения на этот счет. Слышу, что он, конечно, лежал на диване и предавался мечтаниям и снам, зато он не совершил никаких грехов! А какие хорошие, какие гармоничные были у него сны! Ведь во сне он пребывал, можно сказать, в раю!..

Простите, не понимаю. Лень, мечтательность, бездействие, неспособность даже принять необходимое для жизни решение, бесконечная ложь другим и самому себе, предательство женщины, которая тебя любит – это что, путь в Царствие Небесное? Или все же это тяжкие грехи для любого христианина? Или все же не лежанию на диване, а чему-то другому учит нас Евангелие? На мой-то взгляд именно обломовы позволили бесам взять в России духовную, а потом и политическую власть в свои руки.)

***

Но каков же наш настоящий типичный русский герой? Есть ли он? Был ли в нашей истории?

Слава Богу, были у нас в России не только чацкие, онегины, обломовы и печорины. Громадное большинство наших граждан были настоящими тружениками, деятелями, работниками, не боящимися никакого тяжелого труда. Первопроходцами, осваивающими новые земли. Они-то и построили за несколько веков величайшую мировую державу, которая к началу XX века стала несомненным европейским лидером по темпам экономического роста, но самое главное, самое важное – по темпам роста народонаселения.

Но даже среди этих великих тружеников выделяются люди, совершившие в своей жизни практически невозможное, выполнившие работу, превосходящую всякие человеческие силы. И возьмем сейчас пример почти наугад (хотя таких людей были десятки и сотни!) – святитель Иннокентий, митрополит Московский и Коломенский.

Чем же он так знаменит? А тем, что остался в истории Русской Церкви и нашего Отечества как духовный просветитель Америки (Аляски) и Сибири.

Вдумайтесь только в эти внешне простые слова – «просветитель Америки и Сибири»! Что это такое – Америка и Сибирь? Представьте себе эти безграничные снеговые и ледяные просторы, которые тянутся на тысячи и десятки тысяч верст; представьте эти дикие народы, которые не только ничего не знают о Христианстве, но и не слышали ничего о современной  человеческой цивилизации. И вот эти-то просторы, эти-то народы ты должен научить, просветить, образовать (то есть придать им человеческий образ). Этим-то людям ты должен донести евангельскую весть о Христе, чтобы и им дать надежду на вечное спасение. А ведь ты – обычный человек, как и все твои ближние. У тебя всего лишь одна голова, две руки и две ноги, и одна человеческая жизнь. Как же за эту короткую жизнь просветить бескрайние, бесконечные, почти пустые пространства?..

Когда мы внимательно всматриваемся в образы подобных людей, мы особенно остро ощущаем, что все наши литературные онегины и печорины, не желающие даже знать собственного народа и своей страны, а не то что трудиться для их блага  – лишь случайная пыль на страницах истории. Сами же страницы написаны совершенно иными людьми. Такими, как просветитель Америки и Сибири митрополит Иннокентий.

И вот только несколько вех из этой большой и самоотверженной жизни.

Родился в 1797 году в Иркутской губернии, наречен Иоанном,  окончил Иркутскую семинарию, женился, служил священником в иркутском храме. Уже там начал обучать детей прихожан грамоте и Закону Божию. Был в почете у начальства и в любви у прихожан. И вдруг, услышав призыв свыше, бросил налаженную жизнь, чтобы поехать вместе с семьей на Аляску – просвещать христианским учением тамошних жителей, алеутов.

Пятнадцать месяцев длился путь от Иркутска до Аляски, которая была владением России. Вениаминовы прибыли на Уналашку, главный остров Аляски. Священника здесь видели в последний раз 30 лет назад. Началась новая жизнь, поначалу – в землянке. Но надо было строить храм и одновременно – учить алеутский язык. А строительных материалов здесь нет никаких. И отец Иоанн учит местных жителей делать кирпичи, плотничать, работать в кузне, а потом и складывать стены. Сам настоятель строит престол, иконостас, учит язык, служит в часовне уставные службы.

Через два года храм построен и освящен. Но есть еще шесть десятков островов, а на них – прихожане отца Иоанна. И всех надо объехать, исповедать, причастить, научить истинам веры. Если в пути заставала метель, суток двое-трое надо было спасаться в каком-то ущелье. Может, он унывал от такого количества дел? Но как раз в эти годы он пишет кому-то в письме: «Я настоящею участию моею могу быть совершенно доволен…»

А что такое «учить язык»? А это составить алфавит. Потом составить словарь. Потом создать грамматику. Итак, письменность для алеутов создана. А дальше? А дальше переводим Священное Писание на алеутский! Только и всего, ничего сложного…

Ну а попутно занимаемся научными изысканиями: географические, этнографические, метеорологические, антропологические описания островов и их жителей публиковались в научных журналах Германии и Франции и не потеряли своего научного значения до сего дня! Думаю, никто не будет удивляться, что Российская Академия наук избрала Вениаминова своим членом-корреспондентом. Ну а уж в совсем свободное время занятие любимым с юности делом: изготовление настенных часов, которые дарились всем, с кем сталкивала судьба будущего Московского владыку. Только бы не забыть, что образование-то у нашего героя невеликое – одна лишь Иркутская семинария…

После десяти лет просвещения алеутов – еще пять лет просвещения колошей на центральном острове Аляски – Ситха. Потом – путешествие в Петербург и Москву через два океана на корабле и одновременно – смерть супруги. За 15 лет, и это видел отец Иоанн, сделано много, но на фоне несделанного – капля в море! На всю Аляску – четверо священников. Да разве вчетвером осилить всю эту махину? (Вот сюда бы сейчас отца Григория Печорина с его любовью к пастырской психологии! Да еще бы батюшку Евгения Онегина с его легкостью и жизнерадостностью! Да еще попа Илью Обломова… Нет, этого, пожалуй, не надо – обузы в этой трудной жизни и без него  хватает…)

Визит в столицы 1839-40 годов – переломный. Отец Иоанн пострижен в монашество и становится Иннокентием, епископом Камчатским, Курильским и Алеутским. Он возвращается в Русскую Америку главой новой огромной епархии, получив благословение на это делание митрополита Филарета и императора Николая I. Сыновья и дочери определены в государственные учебные заведения. Открывается новая страница в духовном просвещении Дальнего Востока и Аляски.

И снова далекий путь, который на этот раз длился «совсем недолго», всего 9 месяцев. Обустройство новой епархии, посещение недоступных мест на Камчатке, куда нога священника прежде никогда не ступала. А ведь ближе Камчатки лежит земля, которая тоже требует просвещения – Якутия! Летом 1852 года осуществляется давняя мечта владыки Иннокентия – Якутия официально присоединена к Камчатской епархии. Прибавилось 200 тысяч якутов, а еще несколько тысяч чукчей и тунгусов. Центр епархии теперь располагается в Якутске, но здесь владыку невозможно застать: он в объездах по своей епархии, которая раскинулась на несколько миллионов квадратных верст. Как правило, такие поездки сопряжены со смертельными опасностями, но мы-то знаем, что владыка, как и тот молодой отец Иоанн, настоящей своей участию совершенно доволен…

В 1867 году умирает митрополит Филарет Московский. И тогда взгляды духовных и светских руководителей государства обращаются к одному человеку – владыке Иннокентию. Он становится митрополитом Московским и Коломенским, то есть фактическим главой нашей Церкви. А в 1868 году Россия продает Аляску Америке, чтобы не потерять ее даром. Это, конечно, удар для человека, положившего всю жизнь на просвещение Русской Америки, но как всё, исходящее из рук Господа, владыка Иннокентий и это событие принимает со смирением. Но как же были потрясены американцы, когда встретили на Аляске настоящих христиан! Русский посланник в Вашингтоне передавал слова депутата Конгресса:

«Из дикарей они сделали христиан, из невежд – образованных; они строили церкви, основывали школы, и до сих пор еще лучи христианского света доходят до Аляски не из Вашингтона, а к стыду нашему, из Санкт-Петербурга и Москвы…»

В пореформенной России Церковь стараются всячески отодвинуть от настоящих государственных дел. Владыка умирает в 1879 году, совершив всё, что было ему завещано.

***

И все же повторю еще раз, повторю настойчиво:  этот великий человек был не один в России – их было много, таких русских великанов. А остальные, хотя и не сделали столько, но трудились не покладая рук от рождения до смерти. И никогда не были лишними людьми. Ведь если оглянуться вокруг, в любом месте и в любую эпоху – дел вокруг будет буквально невпроворот. Вот и спрашивается: а откуда взяться лишним людям, особенно в нашей стране с ее бескрайностью, особенно в наши времена, когда рук, сердец и голов так не хватает?

Ну а что же с лишними людьми?

А не надо изучать их в школе так, как они изучались в советское время и изучаются сейчас. Их надо анализировать не отдельно (как будто они из себя представляют нечто сверхценное), а вместе с теми, кто и творил реальную историю. И тогда, после сравнения с настоящими людьми, их человеческая ничтожность станет очевидной нашим детям. И дети наши поймут, что самое большое счастье для человека – это послужить своему народу и своему Отечеству. Да просто – другому человеку. Ближнему своему. И пора, честное слово, пора вычеркнуть белинских и чернышевских из школьной программы. И пора перестать называть бездельников и эгоистов, залетевших в нашу литературу из Франции и Англии, «типичными представителями русского народа».

Ведь эти шутки опасны. Они унижают нас и позволяют унижать нас другим. Не пора ли с этим кончать?

***

Ну и вопрос напоследок: куда идут после смерти онегины и печорины? Для нас, верующих людей, это насущный вопрос. Даже главный вопрос… Но если они не идут в Царство Небесное, то ведь другого места спасения для нас нет нигде. Так чему же мы до сих пор учим наших детей?..