«Но так-то зачем?..»
Мы уже говорили, что все соседи Свечкиных были людьми в целом и общем хорошими. И от слов своих не собираемся отказываться, потому что это правда. Людей хороших вообще гораздо больше, чем плохих, как бы по-советски банально и плакатно это ни звучало. Хороших в том смысле, что они не желают сознательно зла другому человеку. Просто бывают ситуации и даже целые длинные судьбы, когда то хорошее, что есть в человеке, остается почему-то невостребованным и к окружающим этот человек может поворачиваться отнюдь не лучшей своей стороной. В общем, как говорит в одном из своих посланий мудрый апостол, худые сообщества развращают добрые нравы (или, по крайней мере, не дают им по-настоящему реализоваться).
Но определение хороший – это совсем не синоним слова простой. И соседи Свечкиных порой были весьма непростыми людьми. Про одного такого хорошего непростого человека обязательно стоит рассказать.
Сосед этот (назовем его Савва) был на несколько лет старше Петра Петровича. Жизнь свою он посвятил нелегкой государственной военизированной службе по охране порядка, и ко времени переезда Свечкиных в деревню уже был пенсионером. От этой самой нелегкой службы осталось у Саввы некоторое нервное расстройство, которое он порой мог подавлять внутри себя, порой срывал на семье, не задевая окрестностей, а порой лечил успокаивающими таблетками.
Для Петра Петровича как для человека миролюбивого было очень важно, чтобы мирные отношения сложились со всеми окружающими. Поначалу и с Саввой отношения эти складывались вполне нормально. Да, собственно, и впоследствии тоже.
Но бывали моменты, когда тень досады и даже боли появлялась на лице Петра Петровича. Ну, например, в погожие весенние денечки, когда все работают на своих грядках, копая, сажая и обихаживая огороды, Савва любил включить погромче свою музыкальную технику – и по окрестным огородам разносились песни, что называется, для бедных. В лучшем случае это были шлягеры так называемой новой российской эстрады про куклу Машу и куклу Дашу, а в худшем – блатное творчество, залившее наше медиапространство в те самые девяностые широким, глубоким и мутным потоком.
Петру Петровичу пошлость и вообще-то была не очень близка, но в деле воспитания детей (а их, как мы помним, у Свечкиных было трое, и они тоже работали с родителями на грядках в эти весенние погожие деньки) она его категорически не устраивала. К тому же, если учесть, что Свечкин обладал довольно-таки развитым художественным вкусом, можно представить, какие душевные страдания доставляла ему такая музыка.
Надо было как-то противостоять. Но как?
Попытка противопоставить собственный слабенький магнитофончик с православными песнями успехом не увенчалась: как известно, православные песни – тягучие, заунывные, целиком построенные на покаянном чувстве, которое прямо-таки переполняет православных авторов и исполнителей, изливаясь наружу правильным, но скучноватым и жалковатым ручейком. Ну куда им, этим кающимся, плачущим и бесконечно страдающим от собственной неизбывной греховности праведникам тягаться с громким, всепобедительным и жизнеутверждающим блатняком?..
Попытки поговорить с Саввой и призвать бывшего государственного служащего к человеческой умеренности действовали, но только на короткое время. Видимо, в глубине души он просто искренне не понимал, чем недоволен его новый сосед, – ведь песни-то хорошие! А душа его, как душа всякого человека, а особенно русского человека, время от времени требовала песни, музыки – той музыки, которую он мог понять и привык понимать.
Но конечно же, отношения двух соседей были вовсе не такими однозначно унылыми. Ведь и Петр Петрович, как мы говорили, был человеком миролюбивым, и Савва был вовсе не злым по своей природе. Бывало, соседи встречались на границе участков и могли проговорить час, а то и полтора на самую интересную и животрепещущую тему – за жизнь. Рассказывали по очереди о себе, спрашивали другого о фактах его биографии – в общем было им о чем поговорить. Поэтому в целом никак нельзя было сказать, что отношения двух соседей плохие. Нет, они были именно хорошие, но осложненные, скажем так, некоторыми нюансами. А покажите мне людей, чьи отношения никакими нюансами вообще не осложнены! То-то и оно…
Так они и жили – по-соседски терпя и по-своему любя друг друга. До определенного момента.
А потом, как вы уже догадываетесь, вдруг, внезапно, в одночасье что-то случилось.
Петр Петрович, поздоровавшись в очередной раз с Саввой, то ли услышал в ответ что-то невразумительное, то ли вообще ничего не услышал. Это его немножко насторожило. Через некоторое время он поймал на себе явно не слишком добрый соседский взгляд исподлобья. Это его насторожило еще больше. Еще через некоторое время Савва просто демонстративно не ответил на приветствие и отвел глаза в сторону. Это насторожило нашего Свечкина уже по-настоящему. Учитывая, что Савва ко всему прочему был еще и охотником, мог выйти с ружьем на улицу и пострелять ворон просто в целях изгнания их со своей территории (в девяностые годы такая вольница в обращении с огнестрелом никого особо не удивляла), отношения соседей становились не такими уж и безопасными.
Петр Петрович посидел, повздыхал, подумал, но не придумал ровным счетом ничего. То есть ничего нового и оригинального. Он ведь и так знал одну простую вещь: для того, чтобы вылечить нарыв, надо его вскрыть. А для того, чтобы вскрыть, надо взять… – ну и так далее…
Петр Петрович выбрал подходящий весенний вечер (не знаю, правда, по каким критериям он его выбирал), собрался с духом и отправился к своему соседу. Взял он при этом бутылку водки или нет, он не помнит сейчас в точности, но вполне возможно, что и взял. Как-никак, неписаный мужской этикет нечто подобное предполагал.
Савва встретил соседа вполне нормально. Сели на кухне. Свечкин завел обычную интеллигентскую бодягу – то да се, может, я тебя чем-то обидел, а то смотрю, что ты вроде как на меня смотришь как-то не так… В общем проговорил все, что положено проговаривать в таких случаях – стандартный набор для подобных ситуаций, чтобы насущный разговор с чего-то начать.
Савва не запирался и в несознанку играть не стал:
– Нет, ты меня ничем не обидел, но так уж случилось… Мне тут один сон приснился про тебя. Я, правда, точно и не знаю – сон это был или не совсем сон…
– А что за сон?
– А сон был такой: будто заходишь ты ко мне, садишься вот как раз на это место, где теперь сидишь, а я сижу, где я вот сейчас сижу. И начинаешь ты меня в этом самом сне стыдить. Мол, посмотри, как ты живешь, Савва! Когда ты уже грешить перестанешь? Давно пора тебе в церковь пойти да покаяться во всем, что ты за свою жизнь натворил!.. Ну и все в таком роде, да так долго – ну невыносимо просто!.. Очень мне было обидно все это слушать, очень...
Петр Петрович, выслушав эту тираду, внутренне вздохнул с облегчением: все объяснилось в лучшем виде, он в реальности-то ведь ничем не обидел своего соседа, и сейчас это недоразумение окончательно рассеется.
– Но ты ведь понимаешь, Савва, что на самом-то деле не было ничего этого! И я к тебе не приходил, и не говорил тебе ничего!.. Да я бы никогда такого себе и не позволил. Сон и есть сон, мало ли что нам приснится!..
– Да я все это понимаю, – ответил Савва. – Это, конечно, был не ты, а просто сон. Но так-то зачем?..
…Выйдя от Саввы, Свечкин понял, что встреча эта его не слишком-то успокоила: перед ним был человек, который все-таки не отличал реальности от своих сновидений. И обличающий голос якобы Петра Петровича звучал в нем даже сейчас всерьез и по-настоящему. Точнее, это был, понятное дело, голос его совести, воплотившийся в образ реального человека. Но плохо было то, что совесть Саввы воплотилась по неведомым причинам именно в образ Петра Петровича Свечкина.
Впрочем, почему «по неведомым»? Приехала в Рогожино из столицы верующая семья, ходят с детьми в церковь, живут вроде как по-православному, да еще время от времени делают замечания: так вести себя нехорошо, музыку (любимую!) громко включать нехорошо, ну и т.д. Очень даже понятные причины!..
Но не соседи, конечно, были главным стержнем этого странного конфликта. Ведь и конфликт этот был прежде всего внутренним. Петр Петрович даже составил себе примерно такую внешне убедительную и благообразную историческую картину. Совесть русского человека, рожденного в православной (пусть исковерканной после революции) сельской среде, выросшего в невидимой, но ощущаемой атмосфере русской культуры (православной по сути своей и по своим истокам), была жива. Только и всего. Да, это было время очередного нервного обострения, и Савва опять пил свои таблетки (что это были за таблетки, Свечкин как-то не удосужился выяснить, да и неинтересно было). Но таблетки таблетками, а давно известно, что даже в горячечном бреду наружу выходит лишь то, что есть у нас внутри.
И то, что нас, пусть и в подсознании, тревожит, беспокоит и мучит…
Надо сказать, что нелегкий визит Петра Петровича к Савве все же несколько помог разрядить обстановку. Больше на эту тему никаких явных конфликтов между соседями не возникало. То ли Свечкин с этой поры перестал приходить к Савве в его снах (он-то бы и вообще никогда туда не ходил, если бы это было в его власти!), то ли Савва в этих своих снах научился ему достойно отвечать, а может, и просто пускать не дальше порога. То ли совесть Саввы перестала мучить его таким странным и необычным способом.
…Кстати сказать, со временем уверенность Петра Петровича, что это была именно совесть Саввы, как-то померкла. Он задумался и о другой версии. А вдруг это были известные всем верующим людям духовные сущности, главная задача которых во все времена была перессорить всех людей на земле и внести в их жизнь побольше хаоса, разлада, крови и страдания? А когда эти сущности вносят раздор между людьми с помощью внешне благочестивых поводов – разве не убивают они при этом сразу двух зайцев, бросая тень на христиан и христианство?..
…Ну а Савве оставалось жить не так уж долго, но еще пришлось пережить в этой жизни немало испытаний. Через несколько лет его взрослый сын – вполне успешный, женатый, имеющий ребенка – насмерть разбился на автомобиле со своим товарищем, возвращаясь со службы. Савва как-то быстро сдал, постарел, стал более задумчивым и менее шумным. Беды никогда не делают нас краше, но почти всегда делают мудрее. К счастью, остался еще старший сын, многодетный отец, преуспевающий бизнесмен, иначе боль от потери была бы почти невыносимой.
Вскоре случился инфаркт – обычная болезнь мужчин, привыкших по-мужски переживать все свои горести внутри себя. Но Савва все же выжил, выкарабкался, вернулся к почти нормальной жизни.
А еще через несколько лет, приехав из Москвы с детьми на выходные, Свечкины увидели толпу возле дома своего соседа –– Савву хоронили после очередного (и на этот раз смертельного) инфаркта. Точнее, уже похоронили и теперь поминали как всегда с русским размахом…
На этой печальной ноте можно было бы закончить, но это была бы не вся правда об этой семье. Настоящая правда заключается в том, что вдова Саввы, потеряв двух любимых мужчин в течение нескольких лет, стала старостой местного храма и молится за сына и мужа на каждой Литургии.
Так замкнулся круг Вечности, который у Господа заготовлен, наверное, для каждого из нас. Милосердный круг, из которого мы не можем вырваться, даже если хотим это сделать по своей дерзости, недалекости, слепоте или лености…
А Петр Петрович поминает душу своего соседа всякий раз, когда молится за своих усопших.
