Местные жители
Соседи Свечкиных были местными жителями, и это, в общем-то, естественно.
Петр Петрович поначалу, подстрекаемый и движимый своим писательским зудом, разговаривал с соседями не просто так, а выспрашивал их этак по-журналистски о том и о сем, а потом, наедине, даже делал некоторые заметки. Зарубки для памяти. Роман, что ли, собирался писать? Не знаю, таких интимных творческих секретов он мне не открывал. Только знаю, что никакого романа в результате не случилось.
Но постепенно его настроение менялось. Из человека постороннего, внешнего, он потихоньку тоже становился своим, местным как и они, и потому уже не мог отделять себя от своих соседей, не мог смотреть со стороны. Смотреть со стороны ему стало попросту неинтересно. Зато он потихоньку начал задумываться о том, что такое вообще местные жители? Что называется, местные жители как философская и онтологическая категория. И кто был на Земле первым местным жителем? И когда? И где?
Однажды он поделился со мной своими заветными мыслями об этом вопросе. Они оказались достаточно любопытны, и мне теперь хочется поделиться этими мыслями с вами.
…Получается, первым местным жителем был, все-таки, Адам. Он жил в Раю, для которого и был создан. А вернее – Рай был создан именно для него, Адама.
Жаловаться Адаму было абсолютно не на что; всё вокруг было к его услугам. Он бродил в окружении вечного благоуханного утра среди ласкавшихся к нему ягнят и львов, зайцев и гепардов, медведей и райских птиц (райских – в самом буквальном и совершенном смысле этого слова!). Да что там райских птиц – Адаму служили ангелы! А что, собственно, ангелы? Ведь он встречал лицом к лицу Самого Бога!..
Потом к одиночеству Адама добавилась прекрасная Ева, и райская жизнь среди райских птиц продолжалась.
Но однажды всё кончилось. Довольно сумбурно и как-то бесславно. Историю грехопадения пересказывать скучно и неинтересно, ее и так все знают. Ну или почти все. А кто не знает – пусть прочитает в интернете, этом универсальном кладезе подлинных знаний, сплетен, человеческих фантазий и прямой лжи.
Но мы про Адама. Где он? А вот же, вот!..
Существо, еще недавно беседовавшее с Создателем Вселенной и питавшееся нектаром цветов, теперь ковыляет за сохой, налегая на нее всею тяжестью тела, чтобы поднять эту каменистую, пустынную, почти бесплодную землю. И чтобы обеспечить скудным пропитанием до следующего урожая себя и свое семейство. Он терпит летом тяжкий сжигающий зной, а зимой - пронизывающий до самых костей влажный холод. По утрам он не может разогнуть свои изработанные заскорузлые руки, которыми прямо с утра надо снова браться за плуг, топор и все другие инструменты. А жить ему довольно долго. Девятьсот с лишним лет…
Но вот проходит одна сотня лет, другая, третья… Верит ли уже он сам в то, что когда-то переживал в Раю? Помнит ли он тех медведей и львов, которые ему служили и ласково лизали его руки, тогда еще мягкие и совершенно не знающие тяжелого физического труда? Помнит ли неизвестные нам запахи тех райских цветов? То нескончаемое росистое утро, тот великий и вечный покой, ту сокровенную тишину отеческой любви, что его тогда окружала? Помнит ли те встречи лицом к лицу и тихое веяние благодати, заполнявшей всё вокруг?
Да разве он может всё это забыть?!
За девятьсот с лишним лет сколько тысяч, нет, сколько миллионов раз он говорит или только думает про себя: «Я жил в Раю… Жил в Раю и видел Господа…»
А впереди, после почти тысячи лет трудовой и скудной жизни, его еще ждут несколько тысячелетий там, в адской бездне, среди отчаянных воплей, взаимных упреков, претензий и абсолютно безблагодатной нелюбви. Адаму еще надо дождаться своего далекого Потомка, Сына Человеческого, Который, когда исполнятся все времена и сроки (не раньше!), наконец выведет их из ада.
О чем несчастный Адам вспоминает там, в сжигающем душу холоде преисподней бездны, если он может там о чем-то вспоминать? О долгой земной жизни, своих сельскохозяйственных трудах и заработанном в поте лица хлебе? О Еве, рожающей детей в болях и муках? О своих несчастных первенцах Каине и Авеле, которые не смогли поделить на двоих бескрайние земные пространства? О земной любви, земной ненависти?
Ну, это вряд ли.
Скорей всего, в аду он вспоминает всегда об одном и том же: о нескончаемом росистом утре, тишине Любви и свете Благодати. Он вспоминает удивительные встречи лицом к лицу и понимает по-настоящему, что был создан для этой совершенной вечной жизни как рыба для воды, как птица для неба, как, наконец…
Как Адам для Рая, если такую формулу можно в этом конкретном случае считать метафорой.
…Но к чему это мы с Петром Петровичем всё про Адама да про Адама?
Да к тому, что после изгнания Адама из Рая вряд ли кого-то из нас (из всех нас!) можно с полным правом называть местными жителями. Ну да, миллионы людей рождаются, живут и умирают в одном и том же месте, никуда не сдвигаясь за всю свою жизнь – но душа человеческая все-таки помнит, что настоящая ее родина находится где-то далеко-далеко… Так далеко, что к ней нет проторенных дорог и ее никак невозможно достичь. Физически, во всяком случае. И эту тоску по утраченному Раю человек чаще всего ошибочно принимает за тоску по каким-то конкретным местам, например, по своей малой родине.
…Жители поселка Рогожино являли собой довольно разнородный человеческий конгломерат. Их даже можно было назвать, если выдумывать подходящий термин, коренными переселенцами. Почему именно так – объясню чуть позже.
Петр Петрович, еще в бытность свою новоначальным рогожинцем, как я уже сказал, разговаривал с ними и записывал их откровения, потом снова разговаривал и снова записывал. В результате у него набралось несколько страниц монологов самих местных жителей о себе и своем житье-бытье. А когда человек говорит о себе сам – в этом, согласитесь, что-то есть. Какой-то отзвук подлинности.
К тому же, как всегда повторял Петр Петрович (и в этом я с ним совершенно согласен), человек, живущий на земле, сильно отличается от человека из городской многоэтажки. Чем отличается? Прежде всего, своей внутренней самостоятельностью. Или, как говорил Пушкин, самостояньем. Он и ходит, и говорит, и думает по-другому, чем затурканный суетливой жизнью городской житель. Более основательно и неторопливо. Его территория не оканчивается входной дверью его квартиры (как у очень многих жителей больших городов, о чем они иногда даже с непонятной гордостью объявляют!) – она распространяется на весь принадлежащий дому участок, на всю улицу, а у самых самостоятельных – и на весь поселок с прилегающими лесами и полями.
Петр Петрович иногда говаривал, что в деревне, конечно, как и везде, можно встретить какого-то не очень умного человека – но практически нельзя встретить человека недумающего. Просто потому, что у деревенского человека обычно хватает времени думать. Я бы и тут согласился со своим старым другом.
Итак, расскажем о нескольких характерах, встретившихся Свечкиным в Рогожине. Точнее, рассказывать будут они сами, а мы лишь дадим им короткие предварительные характеристики.
Леонид
Лёня был с молодости человеком весьма нестандартным. Те же качества сохранил и в более зрелом возрасте. А что касается талантов, то этого человека вполне можно было назвать местным Кулибиным. Когда у Петра Петровича впервые сломалась машина, все соседи в один голос отправили его к Лене. И не зря. Каких только ремонтов они не делали впоследствии со всеми следующими машинами Петра Петровича! Когда у него вышел из строя двигатель на Фольксвагене (а в середине 90-х в России не было еще никаких пособий и инструкций по ремонту иномарок!), Леня просто разобрал этот двигатель, исправил, что нужно, и опять собрал. И машина поехала.
Дело в том, что в молодости Леонид был механиком на торговом судне и исходил полмира. А еще он любил смотреть в телескоп (который для этого и купил) на луну и звезды. А еще на своем Запорожце изъездил весь СССР от Кольского полуострова до Байкала и Кавказа…
Сам я родом с Брянщины, из деревни, родители до сих пор там. Не скажу, чтобы рос балованным чадом, скорей уж совсем наоборот. Как-никак с мачехой выросли, кто понимает…
От ребят в детстве тоже доставалось – я маленький был, тихий и безответный. В общем, жизнь была не рай с самого начала. Может потому я и мечтал всегда – чтобы нигде между людьми никаких конфликтов, чтобы жить в мире со всеми…
В детстве получал журнал «Техника – молодежи». И вот однажды приходит номер, а на обложке – руки, которые держат земной шар. И слова примерно такие: «Земля – наш общий дом, за ее будущее мы в ответе». И так меня эти слова кольнули, что я их на всю жизнь запомнил. Общий дом!.. А ведь и в общем доме можно жить врагами, это я по своему опыту знаю.
Друзья у меня были, и немало. Обычно все они были интересными людьми. И об истории с ними можно было потолковать, и о мироздании. Да и со мной самим случались порой странные случаи. Однажды вез наше совхозное начальство из Москвы (я тогда водителем на «рафике» работал) и вдруг начал им рассказывать, что скоро начнется совсем другая жизнь, частная собственность вернется, а партии больше не будет. Я как будто увидел всё это в один момент, эту жизнь другую!
А пассажир мой посмотрел так искоса: ты, мол, лучше за дорогой следи, друг Леонид. Нечего в такие возвышенные материи лезть, крути-ка свою баранку…
Я еще с юности был уверен: счастливым надо родиться. И всегда было чувство, что добьюсь того, чего захочу. Хотел вот экватор увидеть – и много раз его пересек. Хотя морская судьба моя поначалу была под вопросом. После Новороссийской мореходки в первое плавание пошел – и понял, что такое вода, когда ее много…
От качки ведь все страдают, пусть и в разной степени. Бывало, сидишь за обедом, давишься едой – а показать, что тебя тошнит, перед коллективом нельзя! Доел последний кусок, встаешь, благодаришь, не спеша идешь к выходу. Не торопясь выходишь, медленно дверь за собой прикрываешь – и пулей в ближайший гальюн!..
Но даже морскую болезнь можно победить. Надо только сжать зубы и перетерпеть. Проверено.
Где побывал? Франция, Турция, Марокко, Алжир, Бразилия, Голландия, Канада, Италия, Гибралтар, Югославия…
А еще в юности у меня было вроде как видение: мой дом. Еду на машине, подъезжаю, поворачиваю налево (вот именно налево, как сейчас!), проезжаю по дорожке в саду.
А в доме ждут жена и дети. В общем, точно как сейчас…
