Жизнь и смерть пьяницы дяди Вити. Пасхальная история

Елена Кучеренко

Недавно в комментариях под одной из моих статей рассказали историю. В храме умерла прихожанка – пожилая женщина. Прямо в храме, сразу после службы и Причастия! И во время милостыни! Она как раз полезла в сумку за конфетами детям. Тут же по ней и чин какой-то отслужили…

Вот где смерть, которой все позавидовали. Стали узнавать, чем сподобилась. Выяснилось – никогда никого не осуждала при своей непростой жизни – муж у нее «проблемный» был, обижал...

* * *

Это, конечно, удивительно. Тем более что у Господа ничего случайного не бывает. Особенно уход человека. И к этой истории даже добавить нечего. Только – что это какая-то прямо притча пасхальная, хотя не знаю, когда это случилось. Но вот правда: «Смерть, где твое жало?..»

Эта история напомнила мне другую, которая произошли много лет назад. Ее мне когда-то рассказал отец Димитрий, украинский священник. Где он сейчас, что с ним? Не знаю...

А рассказ этот – о прихожанине его, дяде Вите. Ну как – прихожанине? Побыл он им ровно один день – прихожанином-то. Хотя знакомы были долго – в одном подъезде старенькой пятиэтажки жили. 

Отец Димитрий утром в храм идет, а дядя Витя на лавочке во дворе пиво пьет. По праздникам что-то и покрепче. Имеет право – пенсионер. Церковные даты, кстати, тоже этим делом чтил. Хотя в церковь не заходил никогда. Не понимал, зачем это все нужно. Он и отцу Димитрию говорил:

– Хороший ты парень, Димон. Только чем-то непонятным занимаешься. И платье это твое черное непонятное. Зачем мужику платье-то? Мужику штаны положены. 

Правда, Марина, жена дяди Витина, его право на законный отдых не особо уважала. Поэтому каждое утро в одно и то же время из окна их пятиэтажки в сторону отдыхающего на свежем воздухе мужа летели разные витиеватые эпитеты. Но как-то почти беззлобно и больше по традиции. И всем жильцам на самом деле – на радость. Это как с петухами. Орут, будят всех, вроде и шею хочется свернуть, но с другой стороны – новый день наступил. Значит, будем жить.

Ну, а вообще, мужик дядя Витя был беззлобный, несмотря на алкоголь, даже работящий. И меру свою знающий. Если это можно так назвать. Но до кровати на своих ногах всегда доходил. Почти. 

* * *

А в храм он попал, когда все же перебрал. У приятеля его внук родился. И наотмечались они до того, что дядя Витя ключом в замочную скважину попасть не смог, чтобы зайти тихонько. Стал тарабанить в дверь, а когда жена открыла – заваливаться начал. Ну, она его и отправила по разным словесным маршрутам. Половину, он, правда, не слышал. Тут же на коврике и задремал. Соседи только вот слышали. Один из них – отец Димитрий. Но он со стыдом признался, что выглядывать не стал. Сами как-нибудь разберутся. А если честно, боялся, что нужно будет пьяного дядю Витю на постой брать. А у батюшки квартирка – одни слезы. Да и семеро по лавкам.

Но дядя Витя сам к нему постучался. Через пару часов, когда проснулся и сквозь полупьяную дремоту осознал себя валяющимся под своей собственной дверью. Гордость у него какая-никакая имелась, поэтому не стал он перед женой-змейкой (его слова) унижаться и домой проситься. Но и на улице или в подъезде ночевать ему как бы и не по чину. Приличный же человек, не подзаборный. 

В тот момент какое-то глубинное внутреннее чутье подсказало дяде Вите, что проситься на ночлег нужно к батюшке. Что он не откажет. Что это его перед ним, дядей Витей, долг! Непонятно, какой и почему, но точно долг. И он постучал в дверь к соседу.

Отец Димитрий, действительно, не отказал. Ну а куда деваться-то теперь? И под понятно какие взгляды своей беременной матушки (тоже человек) устроил неожиданного постояльца на раскладушке.

* * *

Наутро была Великая Суббота. Дядя Витя проспался, долго извинялся за причиненные неудобства. Его, конечно, простили (на то мы и православные), накормили, кофе напоили. Спать, правда, опять не уложили, а попытались с ним честно проститься. Потому что батюшке с семейством нужно было в храм. Куличи и яйца святить – и свои, и общественные. Да и других дел много было. Служба же грядет – ночная, Пасхальная.

Только дядя Витя прощаться не захотел, а вызвался с отцом Димитрием и его домашними тоже в храм идти. Не из религиозных чувств, нет, а чтобы законной его «змеюке» перед людьми было стыдно. Такая ты растакая, что и муж к тебе возвращаться не хочет. Лучше уж в храм этот непонятный пойдет – непонятно чем заниматься.

Когда выходили, на лестничной клетке дядя Витя говорил нарочито громко. Чтобы Маринка услышала и в глазок посмотрела. И точно устыдилась бы. Она и посмотрела – шевеление за дверью улавливалось. Но выходить не стала. Может, правда, отца Димитрия устыдилась? 

…А вот в храме, кстати, дяде Вите понравилось. Все это людское шевеление, праздничная суета. Женщины в платочках со своими корзинками, в которых не куличи, а произведения искусства. Украинские хозяйки умеют, да. Мужчины с бородами тоже понравились. Тем более – не в платьях, а в штанах, как нормальные. Детвора, кричащая и бегающая туда-сюда... Дети, они и в храме – дети. Звон колокольный. 

Он раньше, конечно, со стороны это видел, но участия не принимал и поэтому не понимал. А тут вдруг понял, пусть на своем, дяде-Витином, уровне понял – праздник! И не просто праздник, чтобы напиться и заснуть, а что-то важное. 

* * *

Очень  дяде Вите понравилось ходить за отцом Димитрием с «тазом», когда тот пасхальную снедь кропил. А люди деньги туда жертвовали. С чувством этот «таз» нес, гордо... Что доверил ему батюшка финансы. Не то, что «змейка»: «Сколько тебе не дай, все пропьешь!» Да и деньги вес всему этому мероприятию придавали. Не молитва какая-то там, а вот – понятное, материальное. Правда, не очень понятно, за что люди деньги суют, но это их дело. В любом случае, деньги – это хорошо. 

Но совсем хорошо дяде Вите стало, когда подошла к нему  старушка какая-то, маленькая, седенькая, светленькая, как ромашка, и протянула ему маленький куличик и яичко красное, пасхальное: 

– Вот Вам, на разговение после службы.

Что такое разговение, дядя Витя не знал. Он и про заговенье не знал ничего. Но так почему-то обрадовался. Что вот он – не только с «тазом», но и со всеми этими людьми. И ему подарок сделали. Значит, не чужой он здесь. В общем, не мог он себе ничего толком объяснить, но где-то в районе груди как будто бы щекотало. И плакать хотелось. Но от радости.

Потом перекусили. Матушка домой сходила, супчик принесла, второе нехитрое. Трапезной-то в храме не было еще. Ее и потом не было. Беднота. А после обеда батюшка на диванчике в подсобке немного поспать устроился. Перед ночной. А дядя Витя – на кресле. Домой идти не захотел. 

Проснулись, и тут отца Димитрия осенило:

– А Вы, дядя Витя, крещеный? 

– Крещеный. Бабка в детстве в храм отнесла крестить.

– А исповедовались, причащались?

– Да нет, вроде. Я ж не умирал еще...

Дядя Витя о церковных таинствах правда не знал ничего. С отпеванием перепутал. 

* * *

Объяснил ему отец Димитрий – что и к чему. Время у них было. Про Христа, про покаяние, про Воскресение, про жизнь вечную. Дядя Витя не всё понимал, но слушал внимательно, с интересом. Других своих прихожан батюшка в Чистый Четверг исповедовал, чтобы на ночной без исповеди уже. А дядю Витю – сейчас. Раз уж так получилось.

Сначала думал его домой отправить – переодеться. Но потом решил воздержаться от греха подальше. Хоть и рыдал во время исповеди дядя Витя крокодильими слезами и обещал больше не грешить. Но кто его знает. 

... Вот и служба Пасхальная. Отец Димитрий рассказывал, что дядю Витю сначала «колбасило» – видно было. Непривычно долго он был трезвым. Но потом втянулся. И со всеми радостно кричал: «Христос Воскресе!» И улыбался во весь щербатый рот. 

Причастился... Осторожно, задумчиво как-то... Как будто пытаясь что-то понять... Медленно пошел к запивке. А потом, когда закончилось всё, подошел к батюшке и взволнованно как-то сказал:

– Хорошо-то как! Вот бы всегда здесь быть.

Разговляться с батюшкой и прихожанами самыми близкими в коморке дядя Витя не стал. Засуетился как-то, взял куличик с яйцом, которые бабушка та ему подарила, бережно прижал к себе и домой поспешил. 

Это потом все узнали, что – домой. Когда жена дяди Витина, «змеюка» в дверь к отцу Димитрию звонить и тарабанить начала:

– Умер! Батюшка! Умер! 

Рассказала, что пришел муж. Она сначала пускать не хотела, обиделась, что перед людьми ее опозорил, домой не приходил. Но потом все же открыла... А дядя Витя улыбался и протягивал ей яичко крашеное, куличик... К сердцу прикладывал и – ей сразу же... Как будто чем-то дорогим поделиться хотел. Радостью... И розу еще. Вырвал по пути на аллее роз, они там как раз уже зацвели в том году. Юг, тепло там рано приходит, да и Пасха была поздняя.

* * *

Он улыбался, совал ей эту розу, а она смотрела на него... Сначала подозрительно – может, опять пьяный? А потом со слезами. Вспоминала тот далекий день, когда вырвал он так же на той аллее розу и в окно к ней залез. Благо – второй этаж... И так же улыбался. И глаза у него были синие-синие... И сейчас они тоже были синие, ясные и молодые.

До утра они сидели, говорили, вспоминали. Как когда-то давно, когда держались они за руки и наговориться не могли. И намолчаться тоже. Когда не было алкаша и змеюки. А были влюбленные по уши Витя и Марина. 

Дядя Витя рассказывал жене, как хорошо было в храме. Не мог ничего толком объяснить, но просто хорошо. Что вот кулич принес, яичко праздничное:  «Попробуй... Ты первая попробуй». И как бы всегда так было хорошо. И нужно пойти им вместе. Зачем? Да не понял пока. Просто пусть  обоим всегда будет хорошо. 

Почти до рассвета проговорили. А утром, когда обычно Марина из окна начинала чехвостить своего благоверного, вдруг раздался ее крик:

– Ви-тя-аа! Как же так...

А дядя Витя уже был не здесь. И билась она о дверь отца Димитрия: «Почему?! Так же хорошо всё было!..»

Наверное, чтобы хорошо было теперь всегда. Как дядя Витя и хотел... Вот такая смерть на Пасху.

…Отпевали на Светлой Седмице, когда открыты Небеса и души летят прямо к Богу. Отец Димитрий чувствовал – летит, да, душа... И на сердце радость Пасхальная... И поверить не мог. Вот же только храпел он у него на раскладушке. А матушка недовольно рядом ворочалась... Но какая же смерть: после исповеди, Причастия, с женой примирения... Не смерть, а жизнь! Вечная! 

За какие заслуги это дяде Вите? А кто знает... Только на отпевании люди, кто его знал, вспоминали, что добрый он был очень, хоть и пьющий. И не осуждал никого. Наверное, потому что свои грехи видел. Хоть и в храм не ходил. А жена Марина все повторяла: «Он же за всю жизнь ни разу нас с детьми не обидел. Только ворчал по-стариковски. Да он даже мухи не обидел...»

* * *

Такая вот история... Жалко только, что неизвестно, привела ли смерть дяди Вити его супругу к вере. Да, на девять дней была она в храме, на сорок... А потом начались в тех краях епархиальные перестановки в связи с назначением нового владыки. И отца Димитрия в другой храм отправили. В село ближайшее... А интересно было бы узнать, да?

РУКА ДАЮЩЕГО НЕ ОСКУДЕВАЕТ!