«У театра есть своя миссия»

Евгений Миронов

На днях в Высоко-Петровском ставропигиальном мужском монастыре состоялась встреча художественного руководителя Государственного театра наций, народного артиста России, артиста театра и кино Евгения Миронова с членами Петровского молодежного клуба.

Думается, все помнят замечательные фильмы, в которых он играл: «Мусульманин», «В августе 44-го…», «Идиот», «Апостол», «Любовь».  А театралы – его роли в спектаклях: «№ 13», «Господа Головлевы», «Чайка», «Вишневый сад», «Калигула» и многих-многих других.

Именно поэтому небольшой зал Нарышкинских палат Петровского монастыря, где проходила встреча, был заполнен до отказа. Евгений Миронов отвечал на вопросы членов молодежного клуба, говорил о своем детстве, ролях в фильмах и спектаклях, встрече с отцом Илием, поездке на Святую Гору Афон… Подробный рассказ об этой встрече занял бы слишком много места. Поэтому «Прихожанин» публикует лишь некоторые интересные размышления и воспоминания актера.

Воспоминания детства

Я родился в обычной семье: папа – шофер, мама – электромонтажница. Мы жили в небольшом военном городке в Саратовской области. Обычная советская семья. Никаких разговоров о Боге мы никогда не вели. Но когда я вспоминаю, как жили мои родители, их нравственный путь, я понимаю, как мне повезло.

Жизнь тогда была очень тяжелая. Все мои родные и близкие работали с 12 лет. Моя тетя Маша работала на кране с 14 лет. И так проработала всю свою жизнь. Я тоже рано начал работать, только выбрал другую область – пошел в артисты. Помню, в детстве я все время донимал маму вопросом: «Каким актером мне быть: комедийным или драматическим?» Выбор стоял между Крамаровым и Тихоновым. Хотя, когда после 8 класса поступал в Саратовское театральное училище, совсем не понимал, что представляет собой актерская профессия. Понимание приходило постепенно. А тогда мне просто хотелось славы.  Слава... В какой-то момент она пришла, но ты уже понимаешь, что это не главное. Да, известность – необходимый атрибут актерской профессии. Теперь слава помогает мне что-то создавать. Благодаря ей я смог открыть Театр наций.

Актер должен всегда учиться

Из Саратова я перебрался в Москву и попал к Табакову в Школу-студию МХАТ. Он взял меня с двухнедельным испытательным сроком. Чего я только ни делал за эти 2 недели! В итоге он взял меня на свой курс, а позже мы с моим однокурсником Володей Машковым попали и в театр Табакова.

Я приехал в Москву маменькиным сыночком. Не шучу. Мама всегда грела горячим чайником стул, чтобы я в тепле мог позавтракать перед школой. В театральном общежитии жизнь была непростой. А тут еще этот конкурс. Табаков жестко отчислял неудачных студентов – и это было страшно. Хотя только сейчас я понимаю, что это было необходимо.

Профессия артиста предполагает важное качество – надо постоянно учиться. Как только ты чего-то добился, появляются награды, поклонницы, и это может сильно повлиять на молодые мозги. Поэтому Табаков отпускал нас сниматься в кино только с 3-го курса, когда считал, что мы уже в порядке и понимаем, что делаем и для чего работаем.

Расскажу вам один случай. Я тогда был студентом у Табакова и мы играли запрещенный спектакль «Матросская тишина» по Галичу. Зал небольшой – мест на 100–120, и роль в спектакле у меня была маленькая – безногого паренька. Помню, у меня тогда совсем не было настроения и играл я плохо. После спектакля Табаков меня подзывает и говорит: «Эти 120 человек к тебе больше не придут, ты их потерял. Они тебе больше не поверят». У меня в голове в первое мгновение возникла мысль: «Ну и что теперь делать? Бежать за ними? Убеждать, что завтра я сыграю лучше?» А потом я понял, что надо просто каждый раз честно отрабатывать свою роль. Поэтому к каждой своей роли я отношусь серьезно: выбираю спектакли, где мне есть что сказать, и когда выхожу на сцену – не важно, сколько зрителей на меня смотрят, – стараюсь поделиться всем, чем могу. А поделиться я могу только собой.

Отец Илий и путешествие на Афон

Когда мне исполнилось 33 года, я поехал в Оптину пустынь. Хотя внешне всё в моей жизни было замечательно: успешный артист, никогда не сижу без работы, но на душе у меня было тяжело. Поэтому я решил ехать в монастырь. Паломником, как и все. Когда приехал, поначалу был просто обескуражен. Я почему-то думал, что нас, паломников, там как-то ждут, встретят: «Паломники, проходите сюда. Садитесь. Какие у вас проблемы?» Ничего подобного. Строгие монахи, которые занимаются своими делами и просто не допускают до себя.

Я приехал в Оптину в день своего рождения – 29 ноября. Помню, смотрел на монахов через щель в заборе, а они занимались своими делами и временами играли в снежки. Уже потом я понял, что тот, кому действительно нужно поговорить с монахами, должен не просто приехать на все готовенькое, а пройти какой-то свой путь.

Мне сказали, что в Оптиной пустыни живет потрясающий старец – отец Илий. Когда я спросил, как к нему попасть, мне сказали: «Никак. Невозможно. Он очень болен». Но я – из Саратова, много чего в жизни преодолел. Как я могу отступать? Весь народ стоял перед закрытым шлагбаумом у монастырских ворот. Но там был забор, через который я – каюсь: грешен – перелез и попал на территорию, куда никого не пускали. Мне показали домик, где живет батюшка. Оттуда как раз выходило человек 8–10 рабочих. На мой вопрос: «Где отец Илий?» – мне ответили: «Не принимает. Болен». Ладно, думаю, подожду. И вдруг вижу: идет мальчик в фуфайке и больших кирзовых сапогах, ну вылитый Алеша Карамазов. Он сам меня спрашивает: «Вы к отцу Илию?» – «Да, но говорят, что он болен и не принимает» – «Я сейчас узнаю», – говорит этот «Алеша Карамазов» и заходит в дом. Потом выходит и говорит: «Он сейчас к Вам спустится и примет». И уходит, но на полдороге оборачивается и добавляет: «Скажите ему всё. Другого шанса у Вас не будет». Так я познакомился с отцом Илием.

…А спустя годы я отправился на Афон и там вновь его встретил. Есть разные пути на Святую Гору. Я общаюсь со многими людьми – чиновниками, министрами. Они на Афон летают чуть ли не каждый месяц. Но это совсем другое дело. К их услугам вертолет до полуострова, джип до гостиницы.

Я пошел иным путем. Вместе с простыми паломниками поплыл на кораблике. Когда мы приплыли, всех нас, паломников, привели в большую залу, где стояли раскладушки. Это было 27 сентября – праздник Крестовоздвижения. Спали мы по 2–3 часа, все остальное время было посвящено молитве.

На Афоне мне сказали, что здесь сейчас находится отец Илий. Я удивился: мне говорили, что он плохо себя чувствует. Оказалось, нет, чувствовал он себя отлично. И мы с ним встретились.

…Прошло какое-то время, и я поехал в другой афонский монастырь, их много на Святой Горе. Еду и вижу: посреди дороги стоит машина. Открытая дверь и в проеме до боли знакомая нога. Подхожу ближе – батюшка. У него, оказывается, сломалась машина. Я предложил ему перебраться в мою машину. И мы вместе провели целую неделю.

Вообще мое путешествие на Святую Гору Афон оказалось для меня просто незабываемым. Никогда в жизни я не получал столько интересной и в то же время противоречивой информации. Жившие там монахи оказались такими разными и очень интересными людьми.

Помню встречу с одним нашим русским священником. Он, правда, почему-то служил в очень удаленном греческом монастыре, где жило всего 3–4 насельника. Как я понял, он знал меня по каким-то фильмам и тут же объявил, что я занимаюсь очень грешным делом. От таких слов я, признаюсь, растерялся. Когда находишься в таком святом месте, мало спишь и, в основном, общаешься с монахами, то всех их считаешь провидцами. «Грех лежит на Вас большой, – сказал мне этот священник. – Грех в том, что Вы занимаетесь актерской профессией». Признаюсь, я сильно расстроился. И когда спустился из этого монастыря, рассказал о встрече отцу Илию. На это он мне сказал: «Если сапожник хорошо делает сапоги и гордится тем, что делает это для людей, то почему артист не может делать для людей свои "сапоги"? Если он по-настоящему это делает и понимает, для чего он это делает». Я слушал отца Илия и думал: «Прав отец Илий. Какой же я дурак! Ведь можно же заниматься любым хорошим, негреховным делом, если делаешь это по-настоящему».

С духовником я расстался из-за Сталина

Я расстался со своим духовником (в этом случает Евгений Миронов рассказывает не о схиархимандрите Илии – Примеч. ред). Это непростая история. Одно время мы с моим духовником стали по-человечески очень близкими людьми. Я делился с ним своими мыслями, взглядами. Временами и он делился со мной сокровенным. Однажды речь зашла о Сталине, и я просто не поверил своим ушам, когда услышал то, что он говорил: что Сталина мол, оклеветали, что вся эта история с голодомором, террором, репрессиями – выдумка. Я говорю: «Подожди, а как же Солженицын?» Он в ответ: «Там одно вранье». Я просто не мог поверить, что слышу эти слова из его уст. И просто убежал от него. Больше мы с ним не общались.

Я не понимаю, что происходит сейчас в головах людей. Возможно, дело в том, что мы так и не повинились за то страшное время. Что Сталин делал с людьми! Что Сталин делал с Церковью! Как можно после всего этого его оправдывать! Я не понимаю, что творится в обществе. О нем даже фильм собираются снимать. Я недавно ездил в Ульяновск. Там есть один завод. И вот представьте себе: на всю заводскую стену висит портрет Сталина с ребенком и гвоздиками. Это страшно!

Фильм «Мусульманин»: что есть вера?

В моей биографии есть фильмы и роли, напрямую связанные с верой. Один из них – «Мусульманин». Эта история мальчика-афганца, который попал в плен и которого позже выкупил афганский крестьянин. Мальчик прожил в плену 7 лет, он выжил, но принял ислам, принял не из-за страха, а потому что поверил в Аллаха. И вот он возвращается в свою деревню под Рязанью. Пьющую, спивающуюся, умирающую деревню. И этот парень просто работает и тихо, в одиночестве на пригорке совершает свой намаз. Он никому не мешает, но вызывает жуткое раздражение у односельчан. В итоге его убивают.

Для меня очень важна это история. Я пытался понять, что есть вера. И где вера? И кто по-настоящему верующий человек? Люди, которые носят крестики, но толком не знающие, в какую сторону креститься и в то же время считающие себя верующими? Или человек отличной от нас веры, но верующий по-настоящему?

Как меня только ни проклинали после выхода этой картины! Говорили, что я предатель, что я предал православную веру. Хотя сам я крестился в 19 лет. Я почувствовал момент, когда мне сильно захотелось покреститься. Это было, когда я уже начал учиться у Табакова. Я вернулся в Саратов, взял маму, сестру, и мы втроем приняли Крещение в нашем красивом саратовском храме.

Когда я готовился к съемкам фильма, то 2 месяца учился намазу. Ислам – это внешне красивая религия, но она не моя. Я – православный христианин. Тем не менее хочу сказать, что все то, что сейчас происходит в мире, никакого отношения к исламу не имеет.

«Идиот»: человек без кожи

Еще один значимый для меня фильм – «Идиот». Я прекрасно понимал, что до меня князя Мышкина замечательно играли Юрий Яковлев и Иннокентий Смоктуновский. Я все пытался придумать, что нового я могу внести в этот образ.

В театре на репетициях можно проработать каждую деталь. А перед тем, как началась работа над фильмом «Идиот», у меня был всего один получасовой разговор с режиссером Бортко за 3 месяца до съемок – и все.

И вот нас гримируют: меня и Машкова, который играл Рогожина. При этом я чувствую себя не князем Мышкиным, а абсолютным Хлестаковым. Нам приклеивают усы, бороду, мы надеваем шубы, какие-то высоченные шапки. Абсолютно ряженые. Машкову-Рогожину легко – ему надо просто идти рядом и слушать мой монолог.

Всю картину снимали в Петербурге и лишь один, первый день – в Москве, где мы с Рогожиным спускаемся от Кремля. И вот один дубль, второй. Мы спускаемся с горки, поднимаемся и вновь спускаемся… А потом я вижу по глазам своих коллег, стоящих за камерой, что всё, как говорится, «мимо дома с песней». Теперь будут говорить, что взяли не того артиста.

После этого съемочного дня был перерыв – неделя. За эту неделю я много чего изучил. Есть у меня товарищ, который в театре Васильева занимается Достоевским. Вот он и помог мне нащупать самую важную деталь в образе Мышкина.

К роли можно идти двумя путями. Первый – через внешнюю деталь. Можно зацепиться за одну родинку, а дальше вылепить весь портрет. Зацепиться можно за бровь, за походку… А есть второй способ – нащупать внутреннее состояние этого человека. Надо понять, что он чувствует, как реагирует, как общается с другими людьми. Я понял главное свойство Мышкина. Он никогда не врет, он просто не способен на вранье. И когда я это понял, то уже легко мог представить его в любой ситуации. Тонет «Титаник» – я знаю, как будет вести себя князь Мышкин. Полет в космос с Гагариным? И в этом случае я знаю, как будет вести себя Мышкин. Он человек без кожи и на все реагирует как человек без кожи. Таким его создал Достоевский. Князь Мышкин – своего рода лакмусовая бумажка. Он показывает все человеческие грехи, все человеческие страсти.

И отдельно о Достоевском

Я соприкоснулся с Достоевским, когда играл его роль в мини-сериале. Писатели бывают разные. Одни – летописцы, как Солженицын, они просто фиксируют историю. Другие ее сочиняют. А есть те, которые рождают образы из себя. Все свои образы – Настасья Филипповна, Рогожин, Мышкин – Достоевский мог родить только из себя. И чем глубже он в себе копал, тем страшнее была эта бездна.

Помню первый съемочный день в Баден-Бадене. Мне было так жалко своего героя: Федор Михайлович буквально уговаривает свою жену ехать играть. Он, как заядлый алкоголик, наркоман, все проигрывал в рулетку, и это давало ему толчок к творчеству. Помню один эпизод – он не вошел в картину, – когда Достоевский выбежал из казино. Он проиграл буквально всё: все деньги, все драгоценности жены – и побежал искать храм, чтобы поклониться, чтобы покаяться. Он искал храм, нашел его, подбежал, поклонился – и только тогда увидел, что это не православный храм, а синагога. Увиденное сильно отрезвило писателя.

О Театре наций

В нашем театре нет труппы. В любом другом театре труппа есть, и это хорошо. Я сам артист репертуарного театра. Но моя идея как раз и заключалась в том, что Театр наций должен работать без труппы. Должен быть свободный выбор, чтобы режиссер мог выбрать любого артиста. В итоге в театре возникает свободная атмосфера, при этом артисты не пьют, не курят, не обсуждают своих коллег – они все при работе. Конечно, в этой системе есть свои минусы, но работать так интересно.

Помню однажды, после открытия театра, я подъезжаю к нему и вдруг вижу огромное количество людей и ОМОН по кругу. Решил, что что-то случилось. Оказалось, люди стояли в очереди в кассу. У нас стопроцентные продажи. Возможно потому, что мы ставим спектакли, которые интересны зрителю. Хотя, наверное, мой зритель сидит на балконе. На многих спектаклях в партере сидит «публика с айфонами» – солидные мужчины, которых привели в театр их жены и подруги. Идет спектакль, а они что-то смотрят в своих крутых смартфонах. Я играю спектакль и вижу, как в партере горят огоньки их айфонов. Однажды в монологе Гамлета, обращаясь к партеру, я вставляю фразу: «Эй, что там светится?» – и вижу, как солидные дядечки поспешно захлопывают свои телефоны. Что поделаешь? Мы должны зарабатывать. У нас есть билеты по 300 рублей… и билеты подороже. Поэтому мой зритель сидит на балконе. И поэтому скоро мы открываем малую сцену.

Театр – это миссия

Мне кажется, есть много общего между Церковью и театром. Я считаю, что миссия театра не в развлечении.

…Четыре года назад ко мне в театр пришли наркоманы, ребята из центра реабилитации. Сначала они пришли на спектакль, потом попросили о встрече. Когда мы сидели в репетиционном зале, я попросил их рассказать о себе. Лучше бы я этого не просил. Вставали девочки, которым лет по 18 и которые уже лет 8 на игле. Красивые парни, красивые девушки. Кто-то в этом центре несколько месяцев, кто-то – уже годы. Я предложил им сделать спектакль. Мы нашли режиссера и поставили спектакль «Бросить легко», где эти ребята рассказывают свои истории и играют самих себя. Реальные люди рассказывают свои реальные истории о зависимости. Спектакль продержался три года, потом, к сожалению, сорвался один парень, затем случилась еще одна история. Но за эти три года «Бросить легко» посмотрело много людей.

Следующим проектом в нашем театре стал спектакль «Прикасаемые». Ко мне обратился Герман Греф. Он рассказал о фонде поддержки слепоглухих – людей, которые с рождения не видят и не слышат. И мы решили поставить спектакль, в котором на сцене вместе с актерами играют и слепоглухие ребята. Начинается спектакль, и зрителям поначалу непонятно, кто есть кто. К примеру, в начале представления ходит мальчик, который фотографирует зрительный зал, и зрители не сразу понимают, что он слепоглухой.

Сегодня каждый день предлагает новую тему. Сейчас мы будем ставить спектакль «Беспамятные» – о бомжах. Есть фонд помощи бомжам. Это страшная тема – о том, как люди становятся бомжами. Представьте себе: женщина, у которой двое детей и которая живет в канализационном люке на Курском вокзале. Или мужчина, у которого было все: семья, жена, квартира, дача – и который стал бомжем, и сегодня тоже живет в канализационном люке. Мы хотим рассказать об этом. Ведь у театра, как и у Церкви, своя миссия.

Подготовил Петр Селинов