«Мы поняли, что зло с Запада никого в живых не оставит»: интервью с настоятелем храма в ЛНР Александром Авдюгиным

Протоиерей Александр Авдюгин – настоятель храма-часовни св. прав. Иоакима и Анны в Ровеньках. Свою жизнь со священничеством он связал более 30 лет назад. Его епархия одной из первых перешла под омофор Русской Православной Церкви, а он сам объявлен на Украине в розыск и заочно арестован.

Редакция «Медного Колокола» побеседовала с ним о том, как устроена работа епархии в ЛНР и как ей удалось выжить в самое трудное время, о принципиальных различиях между РПЦ и УПЦ, причинах украинского национализма в обществе и религии, общении со священниками, оставшимися на стороне УПЦ, а также о том, смогут ли Русская и Украинская Церкви вновь стать близкими друг другу. Также поговорили о посильной помощи прихожан православным приходам и одном из главных увлечений отца Александра – священнической прозе.

— Отец Александр, вы руководите храмом-часовней Иоакима и Анны в Ровеньках. Расскажите, как и чем сейчас живет приход и есть ли какие-то особенности служения, находясь почти на передовой?

— До передовой у нас, слава тебе Господи, уже стало подальше. Только ПВО работает частенько, а так, мы уже не слышим здесь разрывов. Давно их уже не было, практически с весны прошлого года. Но прифронтовая зона чувствуется. Например, мужчин призывного возраста очень мало – почти все воюют.

— Много в Ровеньках тех, кто ушел на фронт?

— Довольно много. Во-первых, многие с 2014 года уходили на фронт, с первой войны, мы ее так и называем – первой. Многие из тех, кто тогда воевали – остались в армейских подразделениях. Или в запасе были, находились в постоянном напряжении. Мобилизации как таковой не было, у нас было много добровольцев. Мобилизовывали тех, кто непосредственно был нужен, имели военные специальности. Но когда россияне пришли, ввели войска, ввели российскую военную систему, то порядка стало больше.

Ребят, конечно, много воюет, в том числе и мои прихожане. Я лично двоих похоронил, довольно близких для меня людей. Знал их на протяжении многих лет. Это были мои непосредственные помощники, без них приход не мыслился вообще. Это знаете, когда приходишь в храм и знаешь, что вот этот человек там точно есть. На кого можно было положиться и с кем было возможно по-настоящему молиться, социальной работой заниматься. Погибло немало. Многие семьи нынче окормляем. У нас ведь не только вдовы, но еще и те, у кого сыновья, отцы, братья на фронте.

— А как у вас сейчас в принципе устроена жизнь в приходе, может быть есть какие-то особенности служения, сложности?

— Главная сложность сегодня – переход под действия законов, указов, церковных установлений Российской Федерации и Русской Православной Церкви. Это не дело одного-двух дней, есть существенные различия в ведении документации, формах отчетности и прочего документированного потока, от которого, как бы не хотелось, никуда не уйдешь. Мы первая епархия на востоке Украины, кто перешел под омофор РПЦ.. После начала СВО и самовольного собрания епископата УПЦ в Феофании наш владыка поехал к Святейшему, и Патриарх благословил и поддержал данный переход. Да иначе и быть не могло, ведь УПЦ, как была, так и осталась неотъемлемой частью Русской Православной Церкви. Мы стали окормляться напрямую через Московский Патриархат. Остальные уже позже начали – кто с желанием, кто без желания, скажем так. Разные ситуации возникали.

Сложности перехода на стандарты Московской Патриархии, определены и тем, что мы практически десятилетие буквально были «не чьи». С Украины не приезжали, а с Москвы говорили, что мол вы украинская Церковь. УПЦ же с 14-го года только и делала, что подчеркивала наше территориальное единство, не замечая, как 9 лет нас кошмарят обстрелы, смерти и разруха. Что-то говорилось с той стороны, но никакого общения богословского, административно-церковного – его практически не было. Лишь заявления, что наши приходы являются приходами УПЦ. Сочувствие делом проявляется, а не констатацией «единства» с одновременным благословением ВСУ обстреливающих наши города и села.

Богослужения у нас не прерывались. Как служили, так и служим. Поползновений во всякие ПЦУ и прочие организации еретического толка не было. Хотя, конечно, в семье не без урода, Иуды всегда находились. И сейчас они есть. Прихожане в целом восприняли переход доброжелательно и с подъемом. Но есть и те, кто молчит или те, кто… У нас и определение для таких людей есть – ждуны.

— А чего они ждут?

— Надеются они, что сюда вернется власть киевская. Например, когда я поменял на храме мраморную плиту с названием церкви, где вместо «Украинской» написано «Русская Православная Церковь», то в местном интернет-чате угрозы посыпались, да и лично несогласие выражались. Мол, мы этого не хотим и чего ты сам то решаешь. Российские СМИ сейчас активно распространяют утверждения, что мы тут все заодно, все идеально, в том числе среди священнослужителей и верующих, все как один, сплошное пение дифирамб. К сожалению, этого нет. Не все так однозначно. Мнения разные. Но подавляющее большинство, и я повторю – подавляющее число наших прихожан рады, что мы стали Русской Православной Церковью.

— А в каких условиях принималось решение о переходе в РПЦ и на что этот переход повлиял в дальнейшем?

— Как только прошло самовольное собрание священнослужителей в Феофании в Киеве, которое тут же, не поднимаясь с кресел, «перекрестили» в собор, мы прекратили поминовение Блаженнейшего (митрополит Онуфрий – прим. ред.). Практически сразу. Среди нас были противники этого решения, ведь Блаженнейшего преподносили в последнее время, как какого-то старца, человека великой молитвы, всеобъемлющей души, обо всех и обо всём знающем.

Владыки наши, которые находились на освобожденной территории, тоже в данном собрании принимали участие в онлайн-формате, но им даже слова не дали сказать. Все уже было решено за них и до них.

Феофаньевский съезд вдруг превратился в Собор. Непонятно по каким правилам. Как может быть Собор без благословения патриаршего? И не удивительно, что за первым своевольем потянулись отречения от устава РПЦ, от Декларации об автономии УПЦ, которую еще патриарх Алексий дал, затем решено не поминать патриарха (Московского и всея Руси Кирилла – прим. ред.). Все это не могло не вызвать вопросы, непонимание, а затем и волнения среди священнослужителей. Многие просто отказывались этому верить.

Это мне напоминает события 90-х годов, когда митрополит Филарет ныне лжепатриарх, (Михаил Антонович Денисенко) предал. Помнится, как наш покойный владыка Луганский митрополит Иоанникий (Кобзев), долго отказывался верить в это предательство Филарета и вот практически подобная, в чем то даже похожая ситуация, повторилась. Феофаньевское собрание точки над «i» расставило и показало, что нравственные, исторические и религиозные ценности Запада для него в приоритете. По сути именно это событие стало основным посылом к нашему полному переходу под омофор русского Патриарха.

Тем паче мы ведь хорошо помним схиархимандрита Зосиму (Сокур) покойного, который еще в начале двухтысячных предрекал эти события. Многие тогда старца Зосиму юродствующим и сумасшедшим считали, пальцем у лба крутили. Прав пророк наш донбасский оказался, исполнилось всё даже в частностях.

Нынче потихоньку, спокойно, не торопясь переходим к РПЦ, Московская Патриархия по-отечески относится, помогает практически во всех вопросах. Присылают своих священнослужителей, специалистов. Параллельно идет переход в российскую действительность в юридическом плане. Все же по-другому в России, нежели на Украине – налоговые, кадастровые вопросы. Поэтому много сложностей, масса бумаг, постановлений, законов и т.д.

За гуманитарную помощь из России, в том числе из нашей Церкви, получаемую, отдельно говорить надобно. Думаю, что тут один вывод: Без этой помощи мы бы не выжили.

Приходов же у нас столько, сколько и было до 14-го года. Даже новые есть. Могу пожаловаться только об одном: не хватает священников.

— А с чем это связано, почему не хватает священников? И как вы думаете, что можно сделать с тем, чтобы их стало больше в освобожденных территориях?

— Давайте признаемся, что ситуация в духовных семинариях на территории России тоже не очень хорошая. Бум религиозного возрождения 90-х и «нулевых» закончился. Духовная романтизация постсоветских лет, постепенно стала преображаться в комплекс религиозно-социально-хозяйственную деятельность. Сейчас священник – это не только приходской богослов, совершающий службы и требы, но он еще и начальник всего приходского хозяйства. А это строительство, социальные программы и масса прочих забот и послушаний, которые требуют много времени и немало средств. Нужны энергичные, молодые люди, образованные, энергичные, умеющие организовать и созидать. Попов необразованных сегодня воспринимают критично.

Хочу заметить, что в России священнический корпус намного выше в интеллектуальном плане, и в плане общительности, сотрудничества.

— С чем вы это связываете?

— Не желали (а может и не с кого было) в начале двухтысячных, когда Украина себя начала позиционировать как совершенно независимое государство, умных, энергичных и перспективных людей посылать на нашу территорию (на Донбасс – прим. ред.). Со священством те же проблемы. Часто как бывало, приезжает новоиспеченный священник на Донбасс, 2-3 года служит. Храмы у нас богатые, шахты вокруг. Уровень жизни высокий. Заработок у священнослужителя неплохой. Отслужил 2-3 года, машину купил и домой, до хаты своей. Как в командировку съездил. Как говорится, приехал «заробити грошi».

Хотя многих священников из правобережной и западной Украины, которых я лично знаю, я бы в качестве примера рекомендовал. Дорожу тем, что Господь дал мне возможность с ними служить. Это удивительные люди, которые действительно живут и служат «Ради Иисуса, а не ради хлеба куса».

— Отец Александр, как вы считаете, возросла ли среди местного населения потребность в вере и Боге за последние 10 лет? И что на это влияет?

— На нашей территории – да. Особенно во время нынешнего кризиса. Война и жизненная неопределенность, заставляет думать не только о материальном. С 2014 года до начала СВО, даже со всей помощью, которую Россия оказывала (помощь колоссальнейшая, спаси Господи), вопрос: что дальше стоял во главе угла. Предприятия закрывались, работы все меньше. На шахтах в нашем регионе 22 млн тонн уголька в год добывали, а затем и до двух миллионов тонн не дотягивали. Молодёжь стала массово уезжать, прежде всего, в Россию. Да и что было делать, если изо дня в день жить всё сложнее?

Люди пошли в церковь не по причине страха, бедности и неопределённости. Просто во времена подобные становится понятным, что только Бог помочь сможет. В наших Ровеньках жило в постсоветское время более 90 тысяч человек, а сейчас если тысяч 40 наберется – это уже хорошо. Храмов же как было 8 на эти 90 тысяч человек, так и столько же осталось. Все они востребованы.

— Как прихожане участвуют в жизни храма, кроме того, что приходят на службы?

— Во-первых, во времена 2014-15 гг. мы буквально кормили тех людей, кто вообще остался без средств к существованию. Ни пенсий, ни света, ни газа, ни воды. Прихожане помогали всеми возможными способами, кто как мог. Затем начала помогать Россия, и каждый приход взял на себя определенные социальные обязательства, епархия распределяла. Одни занимались медикаментами, другие продуктами, третьи о инвалидах заботились, с молодежью занимались. Это всё прихожане. Настоятель храма может быть бесконечно хорошим, но без прихожан он не потянет все это. И храмы остались целенькими, ухоженными, а люди – сыты, обуты и одеты.

У меня сейчас второй священник, протоиерей Павел Туровский, дай Бог ему здоровья – он занимается вдовами военнослужащих, молодежное направление ведет. У него дом старинный, от мамы остался. Так вот, на первом этаже регулярно молодежные собрания проходят, гуманитарку распределяют, беседы ведут, поддерживают друг друга. И это все прихожане, отец Павел бы один все не потянул. И так в каждом приходе. Война показала как самые низменные качества людей, так и показала высокие идеалы, которые есть и заложены в душе, многие это поняли.

Могу сказать и об иных религиозных объединениях, которых расплодила Украина, причем там, где их никогда не было. «Свидетели Иеговы» - эти хоть оружие в руки не брали и в нас не стреляли, а неопротестантские деноминации, так называемые «харизматические церкви», эти пошли в полицаи и в каратели, в профашистские структуры – «Айдара»*, «Азова»* (организации, признанные террористическими на территории РФ – прим. ред).

Теперь всем понятно, что зло, которое с Запада тянется – никого в живых не оставит. Это не избирательное зло, это сконцентрированная пляска бесовская, для которых всё русское, все православное неприемлемо.

Я давно уже пишу и печатаюсь, был участником всех фестивалей украинских православных СМИ. Многих тех, кто поддерживает Феофанию или перешел в ПЦУ, знаю лично. Очень печально и горько, когда те, на кого надеялся, с которыми встречался, служил и общался, как в Киеве, так и в Москве, ради политических амбиций и преференций, ради гордыни украинства стали видеть в нас врага.

— Как вы считаете, как так вышло, что батюшки, которые десятилетиями служили канонической Церкви, образованные люди, повелись на ПЦУ, абсолютно не имеющую к вере никакого отношения и являющуюся политическим конструктом?

— Им, во времена детства и взросления, детишкам и ребятишкам, будущим священникам и владыкам ПЦУ начали говорить: «Ты, родненький, лучше всех. Ты самый лучший. Не то, что русский Ванька». Это внушение, что они самые лучшие, не только путь к национализму, это начало фашизма. Наш православный принцип, что именно я самый великий грешник, там неприемлем. Они считают, что «есть грешнее меня» и не только считают. Это парадигма украинского бытия.

— Но это же грех гордыни?

— Естественно. Все на гордыни и построено. Я оканчивал Киевскую духовную семинарию и Киевскую духовную академию. До первого Майдана 2005 года отношение к Москве, к истории к русскому языку было вполне приемлемо. Да и преподавали большинство предметов в этой духовной школе больше по-русски.

Затем тенденция на украинизацию всех и вся коснулась и УПЦ, которая к 14-му году подавила не только русский язык и русских, но и полностью переписала всю нашу историю, выделила украинцев, как отдельный народ, которым он никогда не был. Все воспитывались с точки зрения превосходства украинского над русским, это и по Киево-Печерской лавре заметно.

Мы, единый народ, с единой историей, с общими горестями, трудностями и великими достижениями, начали стремительно разделять.

Нам еще долго придётся изучать эту психологию перехода из вполне стандартного, всеми одобренного, исторически принятого понимания, что русские, украинцы белорусы один народ, в тех особей, которые сейчас призывает «бей русню, убивай орков». Священники это говорят!

Пытаюсь объясниться, с теми, кого долго знаю, и кто ушел «в страну далече», пытаюсь говорить и никакого намека на понимание: «Почему на нас напали?!». А когда говоришь, что нас тут 8 лет долбили каждый день, снаряды летели и летят по Донецку и иным городам и селам Донбасса, то все это отвергается.

Вот когда становятся в полноте понятны события евангельские. Встречал народ в Иерусалиме Христа с криками радости, благословением и песнями, а через неделю тот же народ вопил: «Распни, распни Его! Кровь Его на нас и на детях наших!»

— Как сейчас обстоит ситуация между батюшками, кто переходит в РПЦ, и теми, кто остается в УПЦ? ПЦУ в расчет не берем, а именно каноническую Украинскую Православную церковь. Вы очень многих знаете десятилетиями, довольно тесно общались до известных событий. А как сейчас складываются взаимоотношения? Или мы разделились на два фронта и нет никакого взаимодействия?

— Есть много священников и прихожан на той стороне, которых я знаю лично, и которые остаются в парадигме общего дела, что мы единый народ и делиться было нельзя. И владыки тоже такие есть, которые остались на территории Украины. Общаемся с ними только через мессенджеры. Поездки, естественно, невозможны. Мне, например, уже заочно 5 лет дали на Украине.

Время от времени захожу в Facebook* (*Meta и соцсети компании Facebook и Instagram признаны экстремистскими и запрещены в РФ), но любая публикация, даже о моем коте – собирает много наглых, оскорбительных комментариев. Поэтому почти ничего там не пишу, больше смотрю, что у друзей происходит. Или пост выложу о том, что планирую службу к такому часу, и мне приходит очень много записок от жителей нынешней Украины, чтобы упомянул рабов Божиих во время службы. И среди тех, кто присылает, я знаю, что вот эта записка из Винницы, эта из Ровно, из других городов. Они ведь прекрасно знают, кто я такой и где я служу. Через Telegram многие пишут. И я знаю, что эти люди, многие из них, не ходят в храмы, где не поминают Патриарха (Московского и всея Руси Кирилла – прим. ред.). В некоторых храмах на Украине священники громогласно не говорят о Патриархе, но поминают его в алтарной молитве. Или перечисляют всех Патриархов и туда включают нашего Кирилла. Так и выкручиваются.

— Со стороны кажется, что все очень разрознены, но после ваших слов не так все однозначно. В связи с этим вопрос: как вы считаете, в перспективе, РПЦ и УПЦ смогут вновь стать близкими друг другу Церквями?

— Да и это неизбежно. По-другому и быть не может. Как это будет, каким образом? Будет система покаяний, естественно. Это мы уже проходили, это мы знаем. Как Патриарх Кирилл говорит: «Наша Церковь умеет ждать». И вразумление будет. В каких процентах – мне трудно сказать, я просто приходской священник.

Смотрите, ну вот мы перешли в РПЦ, а проблема, например, была с Луганском. Я владыку Пантелеимона знаю, он бывший наш владыка. Прекрасно его понимаю, как ему тяжело. У него отец умер (на украинской территории – прим. ред.), а он не смог поехать туда. Его здесь некоторые силовые органы считают чужим, на Украине врагом объявили официально, в розыск подали. А у него и мама осталась на той стороне. Молюсь о нем. Непросто ему.

Все будет, все объединится, через большие испытания и человеческие судьбы. Но осознание придет.

— Еще один вопрос касается УПЦ. Вот они вроде гуманитарку собирают ВСУшникам, бронетехнику их освящают, вроде как заодно с украинскими войсками, везде трубят, что они не с Россией, а их все равно ущемляют, гонят. Почему их все-таки пытаются запретить, почему священников избивают, приходы отбирают? Как вы думаете, с чем это связано?

— Может быть это будет банальный ответ, но это мохнатая рука Запада работает. Я помню стотысячные крестные ходы, сам в них участвовал. Я был там, когда наш Святейший приезжал в Киев, на берегу Днепра выступал. Все тогда считали, что Россия, Украина и Беларусь – это единая Русь. Как говорится, все кричали «Ура» и в воздух чепчики бросали. Недаром молимся по десять раз на дню, чтобы Господь избавил нас от лукавого. А вот это и есть работа лукавого – четкая и направленная.

— Как вы думаете, зачем Западу это нужно? Зачем разрушать традиционную для славян религию? Легче управлять?

— Это безусловно. Не только легче управлять, но и оставаться главными. Весь вопрос в том, кто будет главенствовать. Я очень много людей знаю, которые ради того, чтобы командовать даже небольшой группой людей, готовы потерять все – семью, друзей, душу свою. Но всё, лишь бы остаться начальником. Имеют два ботинка да один костюм, но считают себя начальниками. Таких людей много и идут они во все тяжкие.

— А откуда эти люди взялись? Это пережитки 90-х? Почему такие люди сейчас приходят к власти на Украине?

— Во-первых, давайте не их будем ругать и обвинять, а в себя посмотрим. Упустили мы национализм украинский, что ОУН УПА* (организации, деятельность которых запрещена в РФ) и их идеология расползаются. Я до сих пор пытаюсь найти ответ на этот вопрос. Помню, когда был ребенком, то заболел, и меня отправили в санаторий в Трускавце. Это Львовская область. А там контингент врачей и персонала западенский. И еще тогда, будучи подростком, я замечал, какое отношение к нам, русским людям, которые туда приезжали. Заметно было, что нас не любят, что их вынуждает работа с нами общаться. Они относились к нам с каким-то уничижением, пренебрежением – всё это было. И никуда это не выветрилось. С идеологией никто не работал, а ее подпитывали националистическими настроениями. Есть в этом наше упущение.

Ведь какая была логика: «Мы в единстве, находимся вместе со всеми, цели одни и те же, но мы имеем национальные особенности». Да, «особенности» имеем, но их бы надо каким-то образом нивелировать, чтобы они другим особенностям во вред не шли. А у нас раз за разом это чувство исключительности поддерживалось, вот и результат.

— Думаю, что в первую очередь нужно работать с детьми, подростками, чтобы не было подобных результатов. Скажите, а как в освобожденных территориях ведется работа с подрастающим поколением? Может быть в рамках приходской деятельности или другие священники с молодежью работают активно? Что предпринимается для того, чтобы прекратить рост националистических настроений или может обернуть его вспять?

— Начинать нужно с самого простого и понятного. С нашей истории, настоящей истории. Не придумывать, что пирамиды Хеопса украинцы построили. Когда вернулись наши учебники, наша литература, то по-другому детишки начали смотреть на вещи и рассуждать стали по-другому. В 2014 году у нас на пандусе несколько раз рисовали свастику батальона «Азов»*, сейчас такого нет и в помине.

Это было целенаправленное воспитание детей для создания еще большего раскола между нами. В литературу такие ужасные вещи вводили, в массовую печать… Вот есть такая «журналистка», Елена Степовая, она и про меня, и про мою семью очень плохие вещи писала. И у многих здесь есть такие «доброжелатели». Они здесь были, здесь жили, выполняли определенную программу по разделению украинцев и русских.

У нас тут город есть, Красный Луч, раньше там тысяч 100 человек проживали. Абсолютно русскоязычный город. Так вот там все школы сделали на украинском языке, в том числе преподавание технических предметов. И первыми от этого обалдели учителя, прости Господи. Они русскоязычные, а стали обязаны вместо слова «треугольник» говорить «трикутник», и так далее.

— Вернемся к вашим прихожанам. Вы говорили, что они активно участвуют в приходской жизни, оказывают посильную помощь. А есть какой-нибудь пример таких прихожан?

— Сразу вспоминаю семью одну, они пенсионеры, Сергей и Анна. Им уже много лет, но сил хоть отбавляй. Я как-то заметил, что они собирают вещи, которые уже пришли в негодность, или которые другие планируют выкинуть. Я сначала подумал, что они накопительством занимаются, ну знаете, как бывает. А оказалось, что они берут вещи, ремонтируют их и отдают тем, кто в них действительно нуждается. Вот у меня в храме тумбочка рассыпалась буквально, старинная. А Сергей забрал ее, потом смотрю, тумбочка у нашей пожилой прихожанки на кухне стоит, тарелочки туда сложены. И вот они таким делом занимаются.

Такие маленькие примеры характеризуют людей, которые здесь живут. Естественно, есть свои нюансы, но в целом народ доброжелательный. Здесь труженики живут. Шахтерские края – это люди, которые умеют работать, ценят труд, ценят то, что человек делает руками. Это наша отличительная особенность. Может быть по интеллекту у нас поменьше людей, чем в столицах. Но вот ведь отремонтировать всё могут и вдохнуть жизнь в то, что уже на первый взгляд, никогда работать не будет.

И ведь тоже сплошной интернационал. К нам когда-то прислали много западенцев, еще в 40-50-е годы, на восстановление шахт Донбасса. Они ассимилировались, стали своими. Я считаю, что это окружающая среда так влияет. Если она в своей сути доброжелательна, а человек в другом тоже человека видит и не ищет преимуществ, то… Вот поэтому Донбасс и выдержал, и выдержит.

— Предлагаю поговорить о вашей писательской деятельности, о том, чем вы занимаетесь помимо богослужений. Как вы считаете, как Господь помогает вам творить и какую высшую цель вы видите в своих книгах? Как вам удается совмещать деятельность священнослужителя и писателя, и как церковный опыт сказывается на творческой работе?

— Никакой цели я не видел и не ставил ее. Своим творчеством мне хочется показать, что в православии сконцентрировано все то доброе, что существует в наших людях. Православие очень многогранно, и каждая грань – особенная. Поэтому каждый человек как эксклюзив – особенный. И относиться к каждому нужно по-особенному, стадо делать не надо. Это мы уже проходили.

Господь мне дал некоторый талант к писательству, и я стараюсь эту многогранность нашей веры описать через самые элементарные примеры, даже если они могут показаться какими-то несущественными, необязательными. Но они отражают человеческие черты, которые в нас есть. А черты эти искренние, если человек обладает верой. В этом случае они не трехликие, когда говоришь одно, делаешь другое, а думаешь третье. В православии это невозможно.

Я не ожидал, что буду заниматься писательством, но начало получаться. Первая мне об этом сказала писатель Юлия Вознесенская, Царство ей небесное. Она мои зарисовки отнесла в издательство «Лепта», и там вышла первая книга «Приходские хроники».

Главное желание – показать православного человека таким, какой он есть, как православие делает его лучше, и что призыв Христа «Радуйтесь» — это не просто для красного словца сказано. Человек с верой – он всегда может радоваться, у него всегда место для радости остается, даже в самой критической ситуации.

Не могу упустить возможность поблагодарить моего друга и наставника архимандрита Мелхиседека (Артюхина), настоятеля Оптинского подворья в Москве. Именно он привел меня к священству и писательству. Когда-то давным-давно, в возрождающейся Оптиной Пустыни он забрал меня под свое крыло. Я тогда приехал в Оптину посмотреть, бывают ли вообще монахи настоящие, кто они такие. Вот и разобрался – сам стал священником.

— Отец Александр, я знаю, что вы пишете в не совсем обычном жанре – священнической прозе. Расскажите, чем такая проза принципиально отличается от светской и какие темы вы затрагиваете в своих рассказах?

— Отвечу словами Владимира Романовича Легойды: «Это православное художественное произведение, которое христоцентрично».

— А для вас?

— В принципе, все верно. Каждое происходящее событие, даже самое элементарное, самое простое без Бога не обходится. Вот ребенок соседский, детсадовский еще, остановился, смотрит на меня в рясе и спрашивает: «Дед, ты Бог?». Отвечаю, что не Он. Дитё тут же конкретизирует: «А когда ты им станешь?».

Если на такие элементарные вещи, через призму евангельскую посмотреть и их описать, то это и будет священническая проза.

Одно время мода пошла на православную литературу, начали много выпускать. Даже православные детективы были. Худшего жанрового обозначения не найти. Православный детектив православным быть не может, даже если следователь или преступник – православные. Я вообще трудно понимаю понятие «православный психолог», но уж ладно, можно согласиться. Но православный детектив для меня – это какой-то сюр.

Священническая проза – это художественное преломление происходящих событий через Христа, через Евангелие. Такая проза становится действительно православной, если там будет поменьше богословских отсылок. Если человек написал о каких-то событиях, а потом начинает их обосновывать с точки зрения догматов, то это уже не священническая проза, а публицистика.

Я бы и про себя не стал говорить, что каких-то больших высот добился в этом направлении. У нас не очень много людей, которые пишут именно православную прозу. Есть прекрасные писатели, но под православным штампом порой скрывается желание просто быстрее напечататься. Некоторые этим пользуются.

Наши серьезные издательства в постоянном дефиците. Священническая, православная проза, как и толковая публицистика или мемуарная литература всегда востребована.

Но надо понимать, что «религиозный» и «православный» – это не одно и то же. Православие почему еще многогранно? Оно находится в постоянной временной исторической парадигме, сочетает в себе то, что было, то, что есть и то, что будет. Здесь невозможна неискренность. Выдумать что-то художественное, конечно, можно, но в целом это не должно быть фантазией. Верующие люди сразу это раскусят. Можно писать очень красивым слогом, но если это просто придумано, то настоящего признания не сыщет. В общем, Пелевиных среди нас не будет.

Для меня вершиной православной литературы была и есть русская классика. Она, по умолчанию, православная. Из современных писателей мне импонирует Евгений Водолазкин и Павел Басинский, из предыдущих поколений – Сергей Довлатов. Это люди, которые знают русский язык, в конце концов.

Люблю читать прозу Олеси Николаевой и произведения отца Сергия Круглова.

Есть еще несколько имен из братии в рясы облаченную, которых мало кто знает, их не часто издают, но кто умеет писать и рассказать о том, что Господь и в громыхании молний и в тихом дождике и в каждом из нас. Будут и их книги читаться. Всему свое время

— Напоследок хотелось бы попросить вас оставить пожелания нашим подписчикам, может быть вам есть, что сказать?

— Пусть ваши глаза будут раскрытыми, душа – открытой, и каждый день чтобы была возможность перекрестить лоб. И если все это будет соединено – открытая душа, раскрытые глаза, молитва со лбом перекрещенным, то тогда обязательно любое дело будет плодотворным и с улыбкой проходить. В парадигме радости. И тогда все исполнится.

Источник: Медный Колокол

РУКА ДАЮЩЕГО НЕ ОСКУДЕВАЕТ!