Большевистские Соловки: и СЛОН, и СТОН

Сергей Викторов

Мы завершаем серию исторических очерков о Соловецком Спасо-Преображенском ставропигиальном мужском монастыре рассказом о самом страшном периоде в истории обители, когда безбожники-большевики превратили монастырь в печально известный СЛОН – Соловецкий лагерь особого назначения.

В начале ХХ века в имперской столице о Соловецком монастыре всё чаще вспоминали не только как об иноческой обители, но и как об ужасной тюрьме, содержать которую для цивилизованной России стало уже неприлично и непрактично. Когда в 1886 году на Соловки прибыл с инспекцией командующий войсками Петербургского военного округа Великий князь Владимир Романов, он пришел в негодование, обнаружив там сотню солдат, охранявших… тридцать арестантов. Как ответственный за войска на севере империи третий сын Александра II распорядился вывести воинскую команду, а оставшихся заключенных перевести на Большую Землю. Правда, лавры «ликвидатора Соловецкого острога» всё же достались не ему, а тогдашнему военному министру Российской империи генерал-адъютанту Алексею Куропаткину. Тот в окружении сотни журналистов и фотографов из ведущих изданий империи посетил острова летом 1902 года и провел пышную церемонию передачи правительством тюремных казематов в собственность Соловецкого монастыря.

Куропаткин Алексей Николаевич

Куропаткин произнес красивую речь, где были и такие слова: «Отныне русские люди будут приезжать без всякого принуждения на Соловки, чтобы прикоснуться к Богу, очиститься от дурных помыслов и просто насладиться здешними красотами. И с этой минуты в памяти народной Соловки будут связаны только с добрыми делами». Генерал, сопровождаемый огромной свитой и вспышками фотоаппаратов, на другой день отплыл на специальной барже обратно в Архангельск, а оттуда в столицу. А в прежних казематах решено было устроить больницу, благодаря которой еще многие годы Соловецкие острова оставались рекордсменами царской России по числу койко-мест на душу населения. Но после прихода большевиков Соловки обрели совсем другое первенство – по количеству заключенных на единицу площади.

В начале ХХ века между Архангельском и Соловецким архипелагом было налажено постоянное сообщение, и с этого момента на острова, действительно, устремились богомольцы и любители древней истории. Приезжавшие делились на две категории: трудников, желавших поработать на благо монастыря в теплые дни, и паломников, которые оставались в обители несколько дней, чтобы помолиться преподобным Зосиме и Савватию и прикоснуться к живой истории русского Севера. И хотя это удовольствие было весьма недешевым, но желающих побывать на «краю света» и помолиться у святыни с каждым годом становилось всё больше. В 1904 году на территории главного острова был даже поставлен массивный сруб с десятью комнатами – первая гостиница в истории Соловков – с баней и чайным залом, где в любое время суток можно было отведать фирменные соловецкие щи и уху, а также попить крепкого душистого чая с вареньем из лесных ягод и с выпеченными в местной пекарни пирогами.

Оказавшись в святой обители, паломники обычно не скупились и охотно заполняли расставленные повсюду кружки для податей. Все полученные средства направлялись в монастырскую кассу, а потом перечислялась в бухгалтерию Священного Синода, ведавшего в тогдашней России всеми церковными делами. Самим же монахам в итоге оставались сущие гроши – десятая часть от дара паломников. Подобная несправедливость просто не могла не печалить насельников, вынуждая их постоянно жаловаться в столицу. В дошедших до наших дней архивах можно найти жалобу, написанную летом 1902 года восемью соловецкими монахами. «Наш монастырь особенный, находится на Крайнем Севере, и климат у нас почти всегда суровый, нормальной еды мало, да и стоит она дорого. Неудивительно, что многие из братьев переболели цингой и прочими мучительными болезнями. Мы не требуем от вас особых субсидий, а просим всего лишь одного – справедливого раздела кружечного сбора!» – буквально умоляли столичное церковное начальство насельники Соловецкой обители. Долгое время власти не хотели их слышать, и лишь после того, как уже два десятка монахов пригрозили, что подадут прошения о переводе в монастыри Малороссии, где всегда тепло и сытно, Святейший Синод в начале 1917 года разрешил монахам оставлять себе почти две трети пожертвований богомольцев. Никто и представить тогда не мог, что жить могучей Российской империи оставалось совсем недолго.

Никому не нужный архипелаг

Карта Соловецкого архипелага

С XV века, с начала освоения архипелага Божьими людьми, его обитатели привыкли постоянно находиться в центре внимания агрессивных соседей. Карелы, шведы, норвежцы, англичане, голландцы и датчане – кто только ни зарился на обильные острова. Поэтому, когда в августе 1914 года разразилась Первая мировая война, монахи по привычке стали готовиться к отражению очередного нашествия. Начали латать крепостные укрепления, запасать провиант на случай осады и по ходу дела обнаружили, что на огромную крепость осталось всего восемь мортир столетней давности и по десятку чугунных ядер на каждое орудие. Тогдашний игумен Иоанникий направил прошение губернатору края и в военное ведомство в Санкт-Петербург со слезной просьбой прислать для защиты обители хотя бы четыре (стандартная батарея) новых пушки. Из столицы ответили отказом: мол, с моря никакой опасности Соловкам не предвидится, а требуемые монахам пушки больше пригодятся на фронте для защиты от главного врага Отечества – германцев.

К слову сказать, немецкий кайзер Вильгельм II в ту пору, действительно, вынашивал «планов громадье» насчет империи своего племянника российского императора Николая II. В Берлине, к примеру, собирались установить контроль над всей акваторией Белого моря, а столь удобно расположенные Соловки превратить в… главную тыловую базу для организации Северного морского пути в Японию и Китай. А захваченных соловецких насельников немецкий кайзер планировал отправить в каменоломни возводить подземные ангары для германских подводных лодок.

С учетом тогдашней слабости российского флота, особенно на Крайнем Севере, этот план вполне мог и удастся. Но тут соловчанам и поморам пришла помощь, как говорится, откуда и не ждали. Их «извечные враги», а в ту пору союзники по блоку Антанта, британцы блокировали германский флот на его главной базе в Киле, тем самым обезопасив все морские коммуникации с Россией, а заодно сохранив в руках русских всё Северное море. И пока все последующие четыре года Европа истекала кровью, на Соловках царило удивительное спокойствие. Поначалу даже октябрьский переворот 1917 года и приход к власти диковинной для поморского уха организации – Совнаркома – почти никак не отразились на размеренной соловецкой жизни.

Архимандрит Вениамин

В те годы Спасо-Преображенский монастырь возглавлял архимандрит Вениамин (Кононов), который принял единственно верное во времена всероссийской смуты решение – сохранять нейтралитет. Пока белые на севере держали фронт, а англичане защищали союзнические склады в Архангельске, монахов никто не трогал. Между монастырем и краевым центром была налажена торговля: союзники поставляли на Соловки муку и соль, а обитатели островов в ответ – рыбу, как мороженую, так и разделанную, фирменную выпечку и банки с вареньями и компотами. Белые солдаты не высаживались на берега архипелага; монахи, со своей стороны, старались не появляться в архангельском порту.

Но, когда в 1919 году в Гражданской войне стал намечаться перелом в пользу красных, положение монастыря начало меняться в худшую сторону. Хотя Советская власть на Белом море утвердилась еще осенью 1919 года, первый красный десант высадился на Соловках лишь весной 1920 года. Дарованной отсрочкой насельники монастыря не преминули воспользоваться. Первым делом была надежно спрятана главная святыня – честные мощи основателей монастыря преподобных Зосимы и Савватия. Причем прятали их только двое: сам игумен и его доверенный помощник иеромонах Никифор (в миру Николай Кучин). По ночам они осторожно, чтобы не разбудить братию, по кирпичику раскрывали древние стены и делали там тайники и схроны, куда позже складывали монастырские ценности.

«Кедровские спектакли»

Первые представители новой власти приплыли на Соловецкие острова 16 апреля 1920 года, вооруженные до зубов, в знаменитых кожанках, которые во время войны поставляли нам французы как спецодежду для авиаторов и мотоциклистов. Высадившихся на главном острове сотрудников ВЧК было около сотни. Ими руководил невысокого роста мужчина с аристократической бородкой – один из ближайших сподручных «Железного Феликса» Михаил Кедров. На Беломорье он был отправлен Лубянкой в качестве председателя комиссии по расследованию преступлений белогвардейцев и английских интервентов. Первым делом он приказал выстроить всех обитателей монастыря (монахов, насельников и трудников общим числом около 600 человек) в одну цепь вдоль монастырской стены и приступил к опознанию.

Тут самое время отметить, что первый в длинном ряду соловецких душегубов товарищ Кедров происходил из семьи богатого и набожного нотариуса, поэтому сумел не только получить диплом юриста, выучить семь иностранных языков, но и преуспел в изучении Закона Божиего. Любил этот высококультурный палач во время допросов подискутировать с подследственными, особенно если те были из духовенства, ошеломляя собеседников широтой религиозных познаний. Под конец полудопроса, полубеседы чекист обычно приказывал перевести арестанта в одиночку № 7, где тому якобы предстояло дожидаться оформления бумаг на освобождение. Арестант отправлялся в новую камеру, но не успевал несчастный сделать и пары шагов, как звучал выстрел в затылок.

…Выстроив шесть сотен обитателей монастыря в одну цепь вдоль крепостной стены, Кедров выдержал эффектную паузу, в течение которой несчастные успели помолиться и приготовиться к смерти и… зачитал собравшимся декрет Совнаркома об отделении Церкви от государства. После чего, обозвав ни в чем неповинных насельников Соловецкой обители «бездельниками и вшами на теле трудового народа», он стал обходить строй. Пристально осмотрев монахов – он лично проверял их руки на следы от пороха и плечевые мышцы (верный знак того, что их обладатель служил в кавалерии), – главный чекист отобрал около сотни «подозрительных субъектов» и распорядился отправить их в фильтрационный лагерь в Холмогоры. Излишне говорить, что ни одного из отобранных им монахов в живых никто больше не видел!

Оставшимся насельникам Спасо-Преображенского монастыря пришлось ненамного легче. Люди в кожанках не стали их сразу убивать, а просто выгнали из келий и расселили в скитах и избушках по островам, позволив взять с собой только по мешочку муки, соли и немного вяленой рыбы, обрекая их тем самым на мучительную смерть во время долгой полярной ночи.

Заключённое духовенство

Конфисковав все хранившиеся в монастырских подземельях запасы соленой рыбы и муки, распорядившись уничтожить монастырские теплицы с тропическими фруктами и овощами («зачем пролетарию ананасы?») и оставив в качестве гарнизона в «захваченной крепости» два десятка своих сподручных, товарищ Кедров отбыл обратно в столицу края Архангельск. По подсчетам современных историков, чекист Кедров за время двухлетнего наместничества на Русском Севере собственноручно ликвидировал не менее двух сотен «врагов народа» (!) и поспособствовал уничтожению не менее 20 тысяч заключенных в тех самых Холмогорах. Его кровожадность и садизм потрясли даже тогдашнего руководителя ВЧК-ГПУ Дзержинского, и «железный Феликс» приказал перевести Кедрова с оперативно-розыскной работы на хозяйственную. После чего карьера «чекиста-интеллигента» покатилась под откос. Когда во времена «Великого террора» 1936–1938 годов всех ветеранов Лубянки сажали и расстреливали одного за другим, о Кедрове, работавшем тогда старшим научным сотрудником в одном из медицинских институтов, на время позабыли. Но ненадолго: его арестовали в 1939 году и даже расстреливать поначалу не стали, а «только» посадили на десять лет. Говорят, сидя в тюрьме, бывший чекист вновь вспомнил о Боге, он постоянно цитировал отрывки из Библии. Но по личному распоряжению самого Лаврентия Берии 28 октября 1941 года Кедрова всё же доставили на полигон НКВД в Поволожских степях, где и расстреляли.

Гибель последнего настоятеля

Последнего настоятеля монастыря архимандрита Вениамина и его верного соратника иеромонаха Никифора поначалу «пощадили», отправив жить в самый дальний из островных скитов, полуразрушенный и совершенно не приспособленный к проживанию зимой. Но через два месяца, словно спохватившись, чекисты нагрянули к монахам, арестовали обоих и отправили на «юг» Беломорья в трудовой лагерь под Холмогорами, где заставили с утра до вечера валить лес, строго предупредив, что любое упоминание имени Бога, святых, отрывков из Священного Писания будут караться немедленным расстрелом.

На шестой год заключения власти вроде как утратили интерес к двум старикам и даже позволили им перебраться в село Часовенское, где стараниями местных жителей для монахов соорудили келию – небольшую избушку площадью, примерно, в двадцать квадратных метров. Их последнее убежище стояло на высоком берегу Волкоозера, а рядом с ней пустынники по соловецкой привычке разбили огород и соорудили теплицу. Питались они от трудов своих: выращивали овощи и фрукты, ловили и солили рыбу, собирали грибы, ягоды и мед. А столь необходимые инокам соль, муку и лекарства обычно привозил бывший послушник монастыря Степан Антонов, которому удалось утаить свое прошлое от властей, выдав себя за племянника иеромонаха Никифора. Поэтому органы не обращали внимания на его визиты к дядюшке, тем более что монахи вели отшельническую жизнь, из леса не выходили, с окружающими не общались.

Так, в отдалении от мирской суеты, в трудах и молитвах скрывались два монаха от богоборческой власти, пока весной 1928 года в одной из соседних деревень не объявились пришлые люди: некто Владимир Иванов и его приятель вор-рецидивист Степан Ярыгин. Прослышав, что в лесу схоронились два монаха с Соловков, они захотели ограбить отшельников, решив, что те привезли с собой монастырские драгоценности. Две недели злоумышленники наблюдали за келией и пришли к выводу, что иноки спрятали «сокровища» внутри дома. В ночь на 17 апреля бандиты приблизились к избушке и, когда отшельники уснули, обстреляли дом из обрезов, убив архимандрита и иеромонаха спящими.

Ничего ценного в избе убийцы, разумеется, не нашли – лишь два нательных металлических крестика. Чтобы замести следы своего преступления, злодеи облили дом керосином, найденным на чердаке, и подожгли. О трагедии стало известно только через два месяца, когда в очередной раз приехал Степан Антонов. Преступников на удивление быстро нашли, и по законам того времени за двойное жестокое убийство должны были бы расстрелять, но в последний момент «народный суд» передумал и дал обоим бандитам по десять лет мордовских лагерей. Чем, по свидетельству немногих очевидцев на процессе, сильно потряс осужденных: бандиты почему-то считали, что большевистские власти их никак не накажут за убийство двух монахов, живших в лесу.

«Крестный Штирлица» берется за дело

…Поначалу руководство Лубянки не строило особо зловещих планов в отношении Соловецкого монастыря. Расселив оставшихся после нескольких фильтраций монахов и насельников по дальним скитам на архипелаге, чекисты собирались превратить архипелаг в... тренировочный лагерь для подготовки своих «спецназовцев». Но неожиданно в дело вмешался член коллегии ВЧК-ГПУ Глеб Бокий, один из самых необычных людей в истории органов. Стараниями писателя Юлиана Семенова среди читающей публики за ним закрепилась слава «крестного Штирлица», поскольку именно Бокий в романе «Бриллианты для диктатуры пролетариата» первым разглядел невероятные способности в совсем еще юном выпускнике колледжа в Сорбонне, который вернулся в Россию вместе с отцом из эмиграции. В отличие от фанатичного католика, каким был «железный Феликс» Дзержинский в юные годы, или того же Кедрова, воспитанного в православной традиции, Глеб Бокий всю свою жизнь был помешан на трех вещах: романах Александра Дюма, восточной мистике и производстве... медленных ядов.

Глеб Бокий

На дальнейшую печальную судьбу Соловков повлияла любовь чекиста к… роману «Граф Монте-Кристо». Бокий пришел к выводу, что Советская власть тоже нуждается в своем большевистском «замке Иф», из которого просто невозможно сбежать. Действительно, Соловки со среднегодовой температурой морской воды в плюс пять градусов идеально подходили на роль тюрьмы – даже самый крепкий мужчина в ледяной воде мог продержаться не более пяти минут. Идея Бокия сделать Соловки местом «перековки бывших врагов пролетариата в строителей светлого будущего» родилась в январе 1923 года. «Поклонник Дюма» даже придумал для нового детища соответствующее название – «Соловецкий лагерь особого назначения», аббревиатура которого звучала довольно комично: СЛОН (отсюда и пошло гулять знаменитое выражение, что «СССР – родина слонов»). Спустя полтора десятилетия, когда Бокий вместе с другими соратниками по ВЧК закончит свою жизнь на подмосковном полигоне «Коммунарка», начальство в Москве поспешит откреститься от его «изобретения», переименовав островной лагерь в «Соловецкую тюрьму особого назначения», или попросту СТОН, невольно указав на то, что происходит на когда-то благодатной монастырской земле.

«Слоновий либерализм»

К маю 1923 года Соловецкие острова были окончательно отданы под контроль органов госбезопасности, превратившись в лагерь принудительных работ для врагов Советской власти. Первая партия заключенных прибыла в бывший монастырь в начале июня 1923 года, а к сентябрю того же года число лагерников превышало 3 тысячи человек. По иронии судьбы две транспортные баржи, на которых доставляли арестантов на Соловки, руководство лагеря окрестило в честь создателя лагеря: «Глеб Бокий-1» и «Глеб Бокий-2».

По воспоминаниям первых соловецких заключенных, поначалу с ними обращались более-менее сносно. Вывозили из городских и пересыльных тюрем на городских автобусах, позволяли взять с собой до 10 килограммов личных вещей и еды. «Новые Соловки» в то время больше походили на политизолятор для проштрафившейся интеллигенции, нежели на тюрьму. В светлое время суток заключенные занимались расчисткой каменных завалов, мусора и лесных чащоб. Во время одной из разборок монастырских казематов зэки обнаружили хорошо замаскированный склад. Это были остатки провианта союзных войск, которые британцы во время эвакуации подарили Соловецкому монастырю. Архимандрит Вениамин вместе со своим верным помощником иеромонахом Никифором спрятал британские дары в самое дальнее подземелье монастыря на самый-самый черный день. А было в этом схроне несколько мешков с сахаром, чаем и солью, сотни упаковок разных галет и множество консервов с самой разнообразной снедью, чей срок хранения давно истек.

К счастью для соловецких сидельцев, надзиратели оказались людьми довольно брезгливыми, побоялись рисковать своим здоровьем, поэтому «сомнительную» находку оставили заключенным. Сахар и соль не мука, жучкам не подвержены и при морозе только каменеют, не теряя своих качеств. Да и система консервирования, принятая тогда в Западной Европе, позволяла хранить продукты десятилетиями при минусовой температуре. Вот почему еще долгое время соловецкие новоселы по утрам и вечерам гоняли чаи, растворяя в ведрах отломанные при помощи топоров куски от чайных и сахарных глыб и закусывая их галетами. Неудивительно, что много лет спустя эти зэки будут вспоминать о первых месяцах заключения в СЛОНе почти как о санатории с усиленным питанием. Ведь благодаря запасливому архимандриту Вениамину они попробовали тогда настоящие деликатесы: португальские сардины, канадскую ветчину, компоты из черешни и персиков. Для людей, переживших Гражданскую войну на черством хлебе и картошке, это было настоящее пиршество, пусть даже и с истекшим сроком годности.

Для полного описания картины «соловецкого санатория» следует добавить, что в теплые месяцы после рабочей смены заключенным позволялось загорать в гамаках и плавать в озере. А зимой среди них даже устраивались турниры по лыжам и бегу на коньках. Столь удивительный либерализм содержания можно было объяснить лишь тем, что до лета 1926 года СЛОН находился под личным контролем председателя ОГПУ и руководителя чуть ли не половины большевистских ведомств Феликса Дзержинского. Беспощадный к вооруженным врагам Советской власти, которых он истреблял десятками тысяч, «железный Феликс» проявлял что-то вроде гуманизма по отношению к побежденным идеологическим оппонентам: бывшим эсерам, меньшевикам, со многими из которых он сам сидел еще в царских тюрьмах. Так, например, Божьим людям в СЛОНе позволялось молиться на людях, ходить в рясах и с бородами, хотя кресты, четки и священные книги у них отбирали и уничтожали сразу же по прибытии на Соловки. Привезенным со всей страны на остров-тюрьму церковным иерархам и священникам в те годы разрешалось собираться вместе и обсуждать ситуацию в стране. Подобный либерализм привел к тому, что в начале лета 1926 года в одном из строений монастыря было проведено так называемое совещание «соловецких епископов», принявшее обращение к Советской власти.

Здесь власть соловецкая!

Согласно одной версии, когда «железный Феликс» узнал о письме епископов, он сильно разнервничался и… умер от разрыва сердца. Согласно другой на момент получения письма Дзержинский уже был на взводе после бурной полемики с троцкистами на пленуме ЦК, поэтому умер от разрыва сердца, так и не успев прочитать из письма ни единой строчки. После смерти «железного Феликса» контроль за «исправительными заведениями» перешел к новому первому заместителю председателя ОГПУ Генриху Ягоде, племяннику организатора «красного террора» Якова Свердлова и верному слуге Сталина, и для обитателей Соловков наступили тяжкие времена.

Политизолятор для «перековки» стал стремительно превращаться в концлагерь, куда легко можно было попасть, но из которого не было никаких шансов вырваться. Расценив безмерным расточительством держать в бывшем монастыре одних безвредных политкаторжан, Ягода распорядился этапировать туда и уголовников, что в разы увеличило население СЛОНа.

Сначала новая «публика» заполнила до отказа сам монастырь и все его строения, потом под лагерь отдали монастырские скиты и пустыни на островах. А к концу 20-х годов СЛОН, словно ядовитый борщевик, расползся по всему Русскому Северу, занимая огромные пространства Кольского полуострова и Карелии. Сами же Соловки остались лишь одним из 12 отделений (хотя и под первым номером) лагеря, предвестника печальной памяти «Архипелага ГУЛАГа». Идея Дзержинского и Кедрова о «перевоспитании буржуев свободным трудом» их преемниками была благополучно забыта, точнее, похоронена. Ссыльным были уготованы: рабский труд, тюремное заключение и расстрелы без суда и следствия.

Две соловецкие судьбы

Для таких зверей, которым по долгу службы в «органах» приходилось лютовать на Соловках, не было ничего слаще, чем измываться над верующими зэками вне зависимости от того, были те епископами и священниками или православными мирянами. Замышлявшийся поначалу как Центр перековки эсеров, меньшевиков, СЛОН со временем превратился в настоящую Голгофу для христиан.

Восшествие на соловецкую Голгофу для верующего узника СЛОНа начиналось с первых минут по приезду. Еще на пристани во время первого построения всех прибывших тщательно осматривал новый начальник лагеря профессиональный садист по фамилии Ногтев. Если заключенный имел длинную бороду или остатки церковного одеяния, начлага командовал: «Шаг вперед», – и когда бедняга выходил из строя, то сразу же получал пулю в лоб из командирского маузера. Охранники оттаскивали труп на пирс и бросали в море, а Ногтев продолжал осмотр до выявления новой жертвы. Как потом вспоминали пережившие эти проверки, чекистский палач при первой встрече очередной партии заключенных обычно расстреливал не меньше пяти-шести «церковников».

Дмитрий Сергеевич Лихачёв

В такой мясорубке выжить воцерковленному человеку было невероятно сложно. Однако почти двадцатилетней истории СЛОНа известны случаи, когда соловецкие заключенные, проведя несколько лет в страшном лагере на острове, всё же возвращались из него. Один из таких счастливцев не только возвратился в родной город, но и прославился на весь мир! Речь – о знаменитом академике, знатоке истории Древней Руси Дмитрии Сергеевиче Лихачеве. Он попал в СЛОН в неполные 19 лет из-за юношеского максимализма и неумения держать язык за зубами. Будучи человеком глубоко верующим, Дмитрий Сергеевич создал студенческий кружок (естественно, подпольный) из пяти сверстников по изучению Библии. На первом собрании Лихачев ознакомил своих «соратников» с изысканиями на тему полного отказа властей от «старорежимной» русской орфографии, сделав упор на то, как «попирается и искажается история Руси и ее традиции врагами Церкви Христовой». Из четырех его слушателей один оказался доносчиком, и уже через неделю Дмитрий Лихачев попал на тюремные нары, а затем был сослан на Соловки. Спасло Дмитрия Сергеевича только то, что он очень хорошо разбирался не только в древнерусской истории, но и в мире уголовников, их сленге и привычках. Лагерное начальство стало использовать его в качестве эксперта по «блатным». Видимо, своими советами и подсказками Лихачев сильно облегчил жизнь руководству колонии, потому что уже всего через пару лет будущего академика «премировали» должностью счетовода на материке в местечке под названием «Беломорканал».

После пяти лет отсидки он смог вернуться в северную столицу родной город Ленинград, где занялся наукой и еще при «отце народов» получил Сталинскую премию, а потом и вовсе стал выездным и академиком!

Последние годы жизни знаменитого священника, богослова и религиозного философа Павла Флоренского тоже прошли на Соловках. Но его судьба сложилась более трагично. Павел Александрович был не только священником, философом, поэтом, но и разносторонним ученым, имевшим десятки патентов в разных областях науки и промышленности. В начале двадцатых годов его научная деятельность привлекла внимание большевика № 2 Льва Давидовича Троцкого, который стал постоянно нахваливать «бывшего попа, ставшего великим ученым».

Священник Павел Флоренский

Казалось бы, Флоренский не делал ничего антисоветского – он лишь продолжал молиться и регулярно посещать последние незакрытые церкви. Тем не менее после очередного ареста в середине 30-х годов Павла Александровича отправили на Соловки. Там столь незаурядному заключенному быстро подыскали работу в одной из тамошних «шаражек» – научных лабораторий, где он возглавил работу по производству агар-агара из здешних водорослей (пищевой добавки, без которой просто не функционировала бы современная кондитерская промышленность).

Даже за колючей проволокой Павел Флоренский продолжал приносить прибыль советской экономике в десятки миллионов конвертируемых рублей. Казалось, подобного гения власти должны были беречь или хотя бы создать ему человеческие условия для работы и жизни. Но здравый смысл не входил в число достоинств чекистов, и летом трагического для всего советского народа 1937 года на Лубянке вдруг вспомнили о том, как в начале 20-х годов Лев Троцкий постоянно расхваливал Флоренского. Соблазн получить новые звания и награды за разоблачение очередного заговора у работников НКВД оказался выше хозяйственной необходимости, и этого умнейшего и невероятно полезного для Советской власти человека расстреляли как троцкиста, агента гестапо и польской разведки, а изобретенный им агар-агар дошел до нашей пищевой промышленности только в начале ХХI века.

Круги соловецкого ада

Тем немногим, пережившим заключение на Соловках, СЛОН запомнился невероятной жестокостью, с которой стражники измывались над своими арестантами, активно используя все «выгоды» окружающей природы. Обычным делом было за «невыполнение норм выработки» оставить заключенного на ночь в неотапливаемой голубятне, чтобы тот к утру замерз. Или в качестве наказания поставить бедолагу «на комарика» – оставить привязанным к дереву в лесу на съедение ненасытным местным гнусам. Или загнать проштрафившихся заключенных в заброшенный скит и там сжечь. Была в Соловецком лагере и собственная пыточная – бывший храм на Секирной горе, или попросту Секирка, где умирали великие праведники и совершались самые жесточайшие преступления. Там без пяти минут смертники должны были неподвижно сидеть дни и ночи на жердях толщиной в руку, протянутых от стены к стене. Высота жердей была такова, что ноги человека среднего роста обычно не доставали до пола, и удержать равновесие удавалось немногим. Тех, кто падал на землю, сначала жестоко избивали, а потом сбрасывали с лестницы в 365 ступеней, привязанными к бревнам. Те, кому удавалось с Божией помощью пережить эти дикие мучения, выходили всего через месяц содержания в изоляторе глубокими стариками с расшатанной психикой.

После того, как садиста Ногтева сменил палач-интеллигент латышский чекист Эйхманис, по его приказу на Соловках был открыт храм святого Онуфрия. Но для того, чтобы попасть на службу, заключенный должен был получить особое разрешение – «сведение». А оно выдавалось только за примерное поведение, разоблачение очередного «врага» или сообщение о возможном побеге. Тех, на кого донесли, немедленно расстреливали, а доносчики, помимо возможности отмолить свои грехи, получали шанс послушать местный певчий хор, который сплошь состоял из бывших лучших теноров и баритонов оперных театров со всего многострадального СССР.

Сколько погибло заключенных в СЛОНе за почти двадцать лет его существования, сегодня не скажет никто. Десятки, если не сотни тысяч. И неизвестно, сколько бы еще было уничтожено безвинных душ на Соловках, если бы в дело не вмешалась типичная советская перестраховка. В 1939 году новый нарком внутренних дел Лаврентий Берия вдруг испугался близости монастыря к враждебной Финляндии. «А что если финны доберутся до Соловков, освободят тамошних зэков и создадут из них антисоветский легион? Да еще растрезвонят на весь мир о том, как в СССР обращаются со своими диссидентами», – подумал Лаврентий Павлович и предложил закрыть лагерь-тюрьму. Самому главному перестраховщику страны Советов товарищу Сталину такая перспектива тоже не понравилась, и он немедленно подписал приказ об эвакуации обитателей СЛОНа, ставшего к тому времени уже СТОНом, на материк: в Удмуртию, на Колыму, в Казахстан и другие места «Архипелага Гулага». А оставшуюся «лагерную площадь» отдали в распоряжение моряков, которые во время войны стали использовать ее для воспитания подрастающего поколения. В память о тех годах на карте Москвы осталась площадь Соловецких юнг и трогательная книга «Мальчики с бантиками», написанная одним из тех мальчиков будущим знаменитым писателем Валентином Пикулем.

Северное сияние в канун Успения Пресвятой Богородицы

...Соловецкий Спасо-Преображенский монастырь уже давно возвращен Русской Православной Церкви. Сегодня и сам архипелаг, и пятикилометровая акватория Белого моря включены в состав особо охраняемой территории – Федерального государственного учреждения «Соловецкий государственный историко-архитектурный и природный музей-заповедник» – и в список Всемирного наследия ЮНЕСКО. Но, несмотря на столь высокий патронаж и прошедшие десятилетия, порой страшная рука СЛОНа вдруг возникает из прошлого и цепляет современные Соловки. Последний такой случай произошел в начале 2000-х годов, когда изображение Соловецкого монастыря было решено нанести на новую банкноту в 500 рублей. Но эксперты-художники что-то там как всегда не доглядели, и на банкноте появилось не современное изображение Соловков, а картинка времен СЛОНа с добавкой в виде двухмачтового судна, плывущего через Святое озеро, судоходство по которому в принципе невозможно. Ошибку, правда, вскоре заметили и исправили, но пятисотрублевка первого тиража стала самой дорогой банкнотой в России и напоминанием о тех страшных временах, когда погибнуть на Соловках можно было всего лишь за один поклон или короткую молитву.

Источник фото: solovki-monastyr.ru