Зависть
Предлагаем нашим читателям еще один рассказ Сергея Мазаева, преподавателя Московской Духовной Академии, кандидата философских наук
В двухместной палате лежали двое больных. У них были одинаковые койки и совершенно равные условия. Разница была лишь в том, что один из них мог смотреть в единственное окно, а другой – нет, зато рядом с ним была кнопка вызова медсестры. Тот, что лежал у окна, красочно рассказывал товарищу обо всем, что происходило на улице. И вот однажды ночью ему стало плохо. Он попросил соседа вызвать медсестру, но тот почему-то этого не сделал. И лежавший у окна умер. Оставшись в палате один, больной попросил переложить его к окну. Его просьбу выполнили – и человек сразу же захотел посмотреть на улицу. Увы! Окно выходило на глухую серую стену и кроме нее ничего не было видно.
О завистнике можно было бы сказать словами Пушкина: «Так, безрассудный дуралей, // Вотще решась на злое дело, // Ограбив нищего в лесу, // Бранит ободранное тело». Однако ни сам поэт, ни прочие литераторы ничего не говорят о том, как человеку, одержимому страстью зависти, вернуть себе достоинство, любовь и свободу. Ответ на этот вопрос можно обнаружить в философии. Здесь есть, как минимум, три идеи, способные спасти человека от отравления ядом зависти: представление о несоизмеримости личности, «теория громоотвода» и идеал соборности.
Святые отцы говорят, что основу зависти составляет нездоровое соперничество, которое, вопреки ожиданию, достигает пика не между первым и последним, а между вторым и первым, последним и предпоследним. И наоборот: там, где очевидной становится несоизмеримость людей, ожесточение зависти сходит на нет.
Пушкинский композитор Сальери огорчается мыслью о Моцарте, но спокойно говорит о Микеланджело и Бомарше: успех скульптора и драматурга никак не задевает его честолюбие.
Чтобы избавиться от зависти, нужно увидеть, что люди есть величины, не измеряемые средствами «мира сего», ибо «он – театр, а все мы в нем – актеры». Эти ставшие впоследствии знаменитыми слова произносит один из персонажей шекспировской пьесы под названием «Как вам это понравится?» Обычно эта сентенция истолковывается в духе римского писателя Петрония: «Весь мир занимается лицедейством». Однако драматург мог иметь в виду нечто совершенное иное.
Кто наиболее значимая фигура в театре? Актер, играющий короля? Тот, кто чаще других мелькает на сцене? Но он может служить живой декорацией, которая имеет второстепенное, вспомогательное значение. Не сюжет, не сценический костюм, не реквизит, а драматургия произведения царствует в театре и распределяет действующих лиц по весу и значимости. Тот, чья голова на сцене украшена короной, может оказаться не героем трагедии, а ее статистом. Главная роль может отводиться не королю, а его племяннику; слуге, а не его господину.
Так дело обстоит и в жизни. Кто, например, помнит имя лорд-мэра Лондона времен Шекспира? Если кого-то оно сейчас и заинтересует, то только в связи с именем гения из провинциального Стратфорда.
«Весь мир – театр. В нем женщины, мужчины – все актеры». Это означает, что статус не может быть причиной соперничества, ибо наши социальные роли, значимые из перспективы политического сюжета, могут оказаться второстепенными с точки зрения священной драматургии. Зная это, было бы смешно завидовать актеру, играющему эпизодическую роль короля. С имуществом дело обстоит так же: все, что у нас есть, в сущности своей, бутафория, театральный реквизит; и даже наши одежды есть ничто иное как принадлежащий театру сценический костюм, в котором нельзя пойти домой. Ни статус, ни слава, ни временный успех сами по себе не значат ничего. Лишь Промысл Божий, то есть драматургия Священной истории, определяет подлинное значение той или иной личности. Вот почему Спаситель говорил апостолам: «Тому не радуйтесь, что духи вам повинуются, но радуйтесь тому, что имена ваши написаны на небесах».
Теория громоотвода исходит из того, что слава губительно сказывается на творческих способностях личности. Делать добро, то есть, совершать подвиг или писать гениальное произведение возможно лишь до тех пор, пока не подозреваешь, что творишь великое, пока правая «рука на знает, что делает левая». Но невозможно сохранить вдохновенное выражение лица, глядя на себя в зеркало. И потому сознание собственной значимости крайне вредит подлинному таланту.
Зависть к более удачливому сопернику может сойти на нет, если предположить, что Бог посылает превосходящего тебя в мастерстве, чтобы ты не был погублен тщеславием. Тот, к кому ты испытываешь жгучую зависть, – часто признак особой ценности твоего таланта в очах Господних. Тот, кого ты мечтаешь стереть с лица земли, – это громоотвод, заботливо установленный рядом с тобой Самим Творцом. И тишина, в которой ты находишься при жизни, оберегает тебя от разящей молнии славы. Понимая это, совсем не трудно простить сопернику сопровождающий его гром аплодисментов.
В мире насчитывается около двухсот семидесяти памятников Пушкину. Интересно, что во всей России нет ни одного памятника Илличевскому. Что? Большинство из нас даже не знает, кто это? Знакомьтесь: это тот, кому завидовал Пушкин. И не только завидовал, но и открыто признавался в этом:
Мой друг! Неславный я поэт,
Хоть христианин православный.
Душа бессмертна, слова нет, –
Моим стихам удел неравный.
Известно, что первое юношеское произведение Александра Сергеевича «Песня» было исправлено и закончено Илличевским. В лицее он был одним из самых деятельных литераторов и Пушкину долгое время приходилось довольствовался званием «поэта номер два».
Третье соображение против зависти состоит в том, что все мы не соперники, а сотрудники, и тот, кому ты завидуешь, на самом деле работает и в твою честь, ведь прекрасен может быть только букет, а не отдельные цветы. Знает об этом болельщик: всякий гол, забитый футболистом его любимой команды, он умеет переживать как личный успех. На Кавказе распространено убеждение: казак, как и монах, красив своими братьями и лишь среди братьев. Джон Донн однажды произнес слова, которые Хемингуэй взял эпиграфом к своему роману: «Нет человека, который был бы как остров, сам по себе: каждый человек есть часть материка, часть суши; и если волной снесет в море береговой утес, меньше станет Европа; так же смерть каждого человека умаляет и меня, ибо я един со всем человечеством, а потому не спрашивай никогда, по ком звонит колокол: он звонит по тебе».
Фото: www.24open.ru
