«Такие дети никому не нужны!» На что обрекла себя одна женщина
Елена Кучеренко
– Мне было так стыдно, что у меня такой ребенок! Я думала: «Как я с ним куда-то пойду? Его же увидят!» Хотелось его закрыть и никому не показывать. И были мысли, что если Богу будет угодно его забрать, я приму Его волю. А сейчас: «Господи, слава Тебе, что Ты дал мне такого замечательного малыша!»
Екатерина... Она написала мне в соцсетях и поделилась своей историей. А я слушала ее аудиосообщения и удивлялась: «Надо же. Человек считает, что в том, что с ней случилось, нет ничего особенного». В конце она так и сказала: «Вот и всё, Елена. Читаю Ваши рассказы и плачу – сколько испытаний у людей. У меня всё как-то спокойненько...»
«Спокойненько...» Но, наверное, это и есть вера и принятие воли Божией. Несмотря на боль и страх, на то что всё, как на качелях, – то вверх, то вниз. И тогда Господь и дарит радость и спокойствие.
* * *
Екатерине сорок два года. Замуж она вышла в двадцать пять. У них с супругом трое детей – дочка и два сына. Девочке пятнадцать лет, а мальчикам – семь лет и пять месяцев.
– Такой большой перерыв не по моей воле, но по Божией, – говорила она. Я всегда хотела много детей, не меньше трех – точно. Но Господь приготовил для меня другое.
Старшая девочка появилась на свет через год после свадьбы. Когда дочке исполнилось три, Катя с мужем поняли, что пора и второго.
– Мы очень хотели еще ребенка, но ничего не получалось. Пошла к эндокринологу, она, не назначая анализов, сразу отправила меня на ЭКО... Конечно я не пошла. В платной клинике сразу назначили дорогой какой-то укол в живот. Тоже без анализов... Потом уже молиться начала, когда к Богу вернулась. Но об этом чуть позже.
А в пятнадцатом году, когда старшей дочке было пять лет, тест, наконец, показал долгожданные две полоски. Как будто подарок на Новый год.
– Это было двадцать девятого декабря, – вспоминала Екатерина. – Я так обрадовалась! Не передать словами. А тридцатого начались небольшие кровотечения. Я как раз была записана к врачу. Пришла: «Так и так, вот тест, и у меня кровотечения...» Она меня сразу отравила в больницу на чистку. Слово-то какое – ух! Чистка... Вся в слезах я шла домой. Вечер, фонари, снег... Иду и плачу. И всю дорогу славила Бога: «Господи! Слава Тебе! Господи, слава Тебе!» Не знала, за что, но просто благодарила Его. Дошла до дома, собралась и пошла в больницу. У нас всё рядом... Положили меня на каталку, повезли. Я, если честно, даже не помню особо ничего.
Помню, что укол сделали, сказали: «Считай!» Начала считать, а в голове – молитва. Потом еще думала: надо было вслух молиться! Когда отошла от наркоза, начала рыдать. Плакала, плакала и не могла остановиться...
* * *
После всех этих манипуляций Катю привезли в палату. Там были еще две женщины. Одна постарше, другая помоложе.
– Молодая тихонькая такая, но было видно, что очень переживала, – вспоминала Екатерина. – У нее была первая беременность и сразу – замершая. А та, что старше, попала в больницу после неудачного аборта в частной клинике. Я была вся в своей боли и не особо с ней говорила... Но она рассказывала, что у нее уже есть двое детей, и «зачем мне третий?» Всё так обыденно, как будто за картошкой сходила. А я лежала и думала: «Ну надо же. Кто-то хочет ребеночка, а Господь не дает. А кому-то Бог дает, а человек не берет. Как так?»
...Отвлекусь немного. Когда-то одна моя подруга лежала в гинекологическом отделении больницы. У нее не было замершей беременности, она не делала аборт. Просто проблемы со здоровьем. Но в палате она тоже оказалась с двумя женщинами. Одна никак не могла забеременеть, а другая только вот сделала прерывание. И эта вторая звонила по телефону, наверное, отцу этого уничтоженного ею ребенка и смеялась в трубку:
– Я его убила... Ха-ха...
И это было так дико... Одна делает всё, чтобы родить малыша, но у нее не получается. А другая убила ребенка и ржет. И они в одной палате.
– Конечно, неправильно держать женщин, которые сознательно идут на убийство детей, с теми, кто их потерял, для кого это боль, – сказала мне Екатерина, когда я ее спросила про это совместное пребывание в одной палате, я бы сказала – разных миров. – ...А тогда в больнице тридцать первого декабря я отпросилась домой, потому что у меня всё было нормально, если можно так сказать. Женщина та тоже домой пошла. А девочка молоденькая осталась, потому что у нее начались осложнения.
* * *
Екатерина всё так же хотела детей. Врачи разводили руками, а она верила и молилась.
– Я очень-очень просила Бога: «Господи, пошли мне ребеночка, ну пожалуйста. У других же много!» Я на них смотрела – это было так радостно, – рассказывала она. – У меня не было обиды на Бога, была надежда, что и у меня еще будут детки. Что Он мне их даст...
... Я слушаю рассказ Екатерины, и мне интересно, а всегда ли она была верующей? Если нет, то когда пришла в храм?
– Путь к вере у меня был очень долгий и тернистый, – призналась она. – В детстве мне о Боге никто никогда не рассказывал. Бабушка моя родилась в тридцать девятом году, а в сорок пятом мама, моя прабабушка, ее крестила. Но в сорок седьмом у бабушки мамы не стало, папа погиб еще в сорок втором, и ее и ее четырех братьев отправили в детский дом. А времена какие были... Уж где-где, а в детских домах точно не было места Богу, вера искоренялась всеми возможными путями. Поэтому бабушка моя выросла ярой атеисткой. Но, слава Богу, ее, как я сказала, успели покрестить, и я за нее в храме могу молиться, подавать записки. Бабушка моя жива, ей восемьдесят шесть лет, и я верю, что у нее будет возможность прийти к Богу. Один раз мы с ней об этом говорили, но больше я эту тему не затрагивала, потому что знаю, как она к этому относится. У нее еще обида: «Если Бог есть, почему Он допустил, что я осталась одна?» И родители у меня тоже неверующие. А я к Богу пришла уже после двадцати лет. Крестилась – в двадцать один. Я уже говорила – путь был тернистый, много было падений. Окончательно я утвердилась в вере в тридцать один, когда крестили нашу первую доченьку, ей было четыре года. У меня появилось ощущение, что я долго-долго где-то гуляла, а потом вернулась. Именно вернулась. И так мне стало хорошо от этого моего возвращения. Было чувство, что Бог меня принял обратно, как блудного сына, вернее, дочь... И тогда, кстати, я и стала молиться о втором ребенке... А муж... Муж у меня крещеный, бабушка его крестила. Но ничего не объясняла, не рассказывала. Поэтому в храм он не ходит. У него еще очень скептическое отношение к батюшкам, потому что встречались на пути такие священнослужители, к которым не хотелось возвращаться. Но, слава Богу, муж не запрещает мне ходить в храм, детей водить. Каждое воскресенье мы на службе. И я ему за это очень благодарна.
* * *
Еще года два после той замершей беременности Катя слезно молила Бога о детях. А потом как-то раз она, стоя в храме, вдруг выдохнула и спокойно сказала: «Господи! На всё воля Твоя! Как Ты захочешь, так и будет!»
Прошло несколько месяцев, и Катя поняла, что беременна.
– И родился Мишенька – чудо наше. Но он у меня сложный парень... Ему сейчас семь, и только недавно он моей маме (мы живем вместе) стал говорить «спокойной ночи», «доброе утро», обнимать, целовать... Знает, что нужно с людьми обязательно здороваться, прощаться, но молчит...
После рождения Мишеньки опять начались безрезультатные попытки зачать третьего ребенка. Но уже без надрыва. По врачам не ходила, только молилась: «Да будет воля Твоя! Как Ты захочешь, так и будет. Но если Ты пошлешь мне ребеночка, я буду очень, очень счастлива». И случилось еще одно чудо. Господь подарил мне еще одного малыша.
Первый триместр этой беременности пришелся у Екатерины на летние месяцы, и она вспоминает, как ей было тяжело, мучил сильнейший токсикоз, тошнило от любого запаха.
– Было очень жарко, а каждые выходные мы ездили в деревню. Незадолго до этого я поменяла работу, отпуска летом у меня не было, и мы в субботу и воскресенье мотались туда-сюда. Там дети, мама. Не могу же я их одних бросить. Потом стало легче. Но все равно непросто...
Первый скрининг показал высокий риск рождения ребенка с синдромом Дауна: 1:19. Кто не знает: всё, что ниже 1:100, – уже очень большой риск. В Оптиной я встретила семью с ребенком с СД, у которых вероятность была 1:60. С другой стороны, я знаю семьи, где показатели были 1:2, и родился обычный ребенок. Поэтому пусть меня назовут мракобеской, но я считаю этот анализ какой-то диверсией. И какое же счастье, что я их не делала! УЗИ я не имею в виду. До сих пор благодарна моему участковому гинекологу, которая однажды сказала: «Если вопрос аборта для тебя не стоит, и не делай. Это все равно что пальцем в небо».
– По первой профессии я – воспитатель и работала в коррекционном детском саду, – рассказывала Катя. – Туда ходят ребятки с плохим зрением и вообще незрячие. Там еще много всего сопутствующего – гидроцефалия, например. Я насмотрелась и всегда думала, что если Бог пошлет мне незрячего ребеночка, я буду любить его все равно. И глухого, любого. Кого бы ни послал Господь. Когда узнала о высоком риске, было, конечно, страшно, но не так ужасно, как восприняла это моя гинеколог.
* * *
Катя вспоминает, что эта врач, которая вела предыдущие ее беременности, и раньше доводила ее до слез.
– У меня почему-то во время беременностей набирается очень большой вес. Что с первым больше двадцати, что со вторым, что с третьим. И после каждой беременности уходило только по десять килограммов. Так что сейчас у меня лишних тридцать кг веса. И эта гинеколог мне все время говорила: «Надо меньше жрать! Надо меньше жрать!» Хотя я и так ела не много. А когда я пришла к ней после скрининга, она сделала большие глаза и начала меня запугивать:
– Всё очень плохо!
– Что такое?
– У вас очень высокий риск синдрома Дауна!
– И что?
– Вы что – не понимаете ?!
– Я всё понимаю. Но риск это же еще не факт.
И на мои слова, что я буду рожать этого ребенка и ни за что не пойду на убийство, она... Ой, даже вспоминать не хочу, – признавалась Катя.
…Ей правда тяжело об этом вспоминать. Я слушаю Катины голосовые сообщения и понимаю, что она плачет. И думаю: «Каким образом и зачем такие люди становится врачами?»
Прошу все же рассказать, чтó та медик ей говорила.
– Ну, она говорила, мол: «Вам уже и лет столько…», и так далее. Не помню уже дословно, но основной ее посыл был, что не нужно такому ребенку рождаться. Что такие дети никому не нужны, и государству – в первую очередь. Знаете, Елена, как же это страшно: не нужны...
Как будто мы в Спарте, где сбрасывали нездоровых и некрасивых мальчиков со скалы. Но да ладно, Бог ей судья...
* * *
Екатерину направили в перинатальный центр. Там она сделала УЗИ. И ей предложили амниоцинтез – прокол. А дальше по результатам – прервать беременность.
– Нет! Я буду рожать в любом случае, каким бы он ни был. На убийство ребенка я не пойду, – сказала она.
– Вы понимаете, что инвалида будете растить?! Вы зачем его обрекаете на мучения? А ваши родные?
– Родные знают, они меня поддерживают. Я рожать буду в любом случае. Давайте, подпишу бумаги об отказе.
– Еще два раза я эти их бумаги подписывала, – рассказывала Катя. – Потом пошла к той участковой гинекологу, а она, как оказалось, уже крест поставила на этой моей беременности, сказала: «Ладно, через полгода еще попробуете». Через заведующую отделением я сменила врача: спокойствие было важнее. На очередном УЗИ мне объявили, что никакого синдрома нет. Я, слава Богу, успокоилась и оставшееся время «плыла по течению», и так мне было хорошо… До последнего работала. По второй профессии я бухгалтер; работа нравилась, в большей степени даже место – в офисе Кинозерского национального парка, я прямо летела туда, очень мне там было хорошо…
… Роды прошли благополучно. В родильном зале Кате положили сына на живот.
– Он лежит, такой, пыхтит, кряхтит... Потом его отнесли на столик. Вижу, прибежало несколько врачей. Потом мне уже сказали, что если один врач увидит что-то подозрительное, тут же собирают небольшой консилиум, чтобы другие подтвердили. Подошел ко мне врач-неонатолог: «У вас были высокие риски при первом скрининге?» – «Да».– «Так оно и есть...» Вот так мне сообщили, что у нашего малыша синдром Дауна.
* * *
Катя признавалась, что хотя и была морально готова к любому исходу, для нее это все равно было очень непросто.
– Я находилась в какой-то прострации... Сразу позвонила мужу. Потом – маме. Она сразу в слезы. Я до этого вроде как держалась, а тут тоже разревелась. Мама мне потом говорила: «Ты уж меня прости за те слезы. Я просто не сдержалась. И ты из-за этого стала нервничать». …А ещё, знаете, я пока в роддоме лежала, мужу звонила и говорила: «Если ты меня бросишь, я пойму». А он: «Ты что?! Дура! Успокойся, а то молоко пропадет!»
... Я вспомнила, как сама была в прострации, когда Маша родилась и мне сказали ее диагноз. А потом позвонила мужу и спросила:
– Ты же нас не бросишь?
Ничего не предвещало, никогда не было подобных разговоров. Но, видимо, так крепко зачем-то внедряется в головы, что отцы уходят из семей, где рождаются дети-инвалиды, что это прямо сидело где-то на подкорке.
Да, бывает, что уходят... И матери, бывает, уходят. Так и из обычных семей уходят в огромном количестве. Но по официальной статистике восемьдесят процентов детей с синдромом Дауна растут в России в полных семьях. И непонятно (хотя понятно), с какой целью постоянно пытаются убедить, что чуть не все отцы бросают таких детей. А оставшийся процент – просто слабаки и подкаблучники.
…Тогда в родовом Катиного сына запеленали, принесли ей. Она пыталась его кормить, но получалось не очень хорошо. Это известная тема – слабые лицевые мышцы. У Маши было то же самое.
– Потом его у меня забрали. Я сходила в душ. Вернулась – а он там лежит один, запеленутый в одеяльце, на столике. И никого рядом. Потом акушерка прибежала: «Простите, у нас там еще одни роды. Людей мало». Ладно, лежит, спит себе спокойненько, хорошо. Завтрак принесли, позавтракала. Потом за мной пришли – переводить на этаж ниже, в послеродовое. Все хорошо, спокойно... Но когда я спускалась с акушеркой на лифте, спросила: «А если там, в палате, увидят, что у него синдром Дауна?» – «Что?! Нормальный ребенок. Что ты переживаешь!» – ответила она. Эта акушерка еще моего второго ребенка принимала... В послеродовом все вроде нормально отнеслись. Наверное, думали: «Слава Богу, что не у меня такой малыш»... А на следующие сутки сын отказался брать у меня грудь, всё спал, спал... Я тормошила, ничего не получалось. У меня истерика. Позвала медсестру, и малыша у меня забрали. Отправили на обследование. А меня – в патологию новорожденных.
* * *
Оказалось, что у мальчика порок сердца. Кормить начали через капельницу. Потом сказали, что на глазах появилась какая-то инфекция и начали вводить антибиотик – на всякий случай.
– Нас разъединили, и я к нему бегала каждые три часа. Сначала с молозивом, потом молоко пришло. И, знаете, вроде всего сутки-полтора я была без него, но мне это показалось вечностью. Все время плакала... Слезы не останавливались текли, текли... И тут Господь явил чудо, Свое попечение о нас, Свою заботу.
Я услышала, что женщина из соседней палаты хочет пригласить священника, чтобы крестить своего сыночка, он лежал в реанимации. Я – давай звонить своему батюшке. Он: «Всё, сейчас узнаем – кто может, договоримся». И он договорился с отцом Константином.
Отец Константин пришел сначала к тому малышу, потом к моему. И покрестили.
Через какое-то время нас с сыночком воссоединили. Он был под капельницами. Мне не разрешали брать его на руки, но я все равно брала:
ну как не взять такого пупсика? Питались мы через зонд, через шприц.... Непросто было, конечно. И каждый день нам ставили под вопросом какой-то новый диагноз: инфекцию спинного мозга, судороги… надевали эту шапочку для ЭЭГ, поили какими-то лекарствами. Брали спинно-мозговую жидкость, кровь из головы... Всё у него было исколото… Бедный ребеночек, чтó ему пришлось вынести за первые три недели жизни! Потом, слава Богу, все ушло. Остались порок сердца, проблемы с кишечником, ну, и синдром Дауна. И я поняла (не сразу, конечно), что синдром – это не самое страшное. Но всё равно плакала... Звонила нашему батюшке, спрашивала: «Вот как так? Почему рождаются такие детки? Почему Господь их дает?» – «Не почему, а зачем», – отвечал он. И много еще чего мне говорил. Мне очень запомнилось, как он сказал: «Всем нам дается крест ко спасению. Всем! А у тебя – маленький, красивенький крестик». Я всё понимала... всё! Но всё равно, за всю жизнь столько не плакала, сколько я выплакала слез за те три недели.
…Я слушала Катю и опять вспоминала себя... Я тоже всё понимала. Более того, еще до рождения Маши я написала несколько статей и рассказов о детях с синдромом Дауна. Главный их посыл был: «И нечего тут сопли жевать, Господь знает, что делает! Это не горе, а спасение!» Но на практике всё оказалось для меня гораздо сложнее. Моя жизнь рухнула в одну минуту. И мне по кирпичику пришлось строить ее заново. И она построилась – прекрасная жизнь с нашей Машей. А еще в те мои тяжелые первые дни в роддоме я чувствовала, что Господь рядом. Я обижалась на Него, роптала, «хлопала дверью», возвращалась, плакала. А Он был рядом и гладил меня по голове.
– В те три недели в больнице Бог был близко-близко, – вспоминала Екатерина. – До этого я только читала, что в такие моменты так бывает. А тогда чувствовала. Но все равно очень много плакала. Думала: «Чего же я плачу?». И поняла... Плачу, потому что мне жалко себя – что мне теперь надо больше своего времени тратить на такого малыша. Не почитать-полежать-походить куда-нибудь, а заниматься им… Стыдно признаться, иногда мне даже приходило в голову: «Господи, если Ты захочешь его забрать, я приму Твою волю».
...Я тоже в роддоме это поняла. Что эти рассказы: «Ах, я переживаю, будет ли он страдать…» – «в пользу бедных». Чаще всего люди жалеют именно себя. Не все, конечно, но большинство. От них же первый есмь аз. И я тоже думала: «Исцели или забери ее».
* * *
И, как и в моем случае, огромную поддержку Екатерине оказали врачи. Мне не сказали ни слова об отказе, все буквально «водили вокруг нас хороводы». Хотя я рожала бесплатно, по ОМС. Прибежал заведующий отделением, красавец кавказец и начал рассказывать, какие это прекрасные дети.
– Что мне больше всего понравилось – никто не спрашивал: «А что будете делать? Откажетесь – не откажетесь?» – подтверждала Катя. – У них не было ни тени сомнения, что я не брошу своего ребенка. Может, они видели мою решимость. Третий ребенок все же. И я вроде должна была быть готова... А ещё там врачом-неонатологом работает одна моя хорошая знакомая, прихожанка нашего храма. Она помогла мне наладить грудное кормление. Сыночек с удовольствием взял грудь, мы ушли от зонда. Вообще там очень доброжелательное отношение ко всем! Со мной мамочка лежала. У ее девочки тоже врожденный порок сердца, серьезнее, чем у нас. Они очень долго там лежали. И медсестры ее днем даже отпускали – забирали доченьку: «Иди погуляй!» Она очень благодарна была им за это.
Через три недели мы с сыночком выписались. И сразу побежали на Причастие. Всё у нас замечательно, всё слава Богу. Сейчас моему мальчику пять месяцев. Теперь только ходим к кардиологу, наблюдаемся. Динамика положительная.
Врач говорит, что, если получится, операцию и до трех лет можем отложить. И были случаи, что мембранозные дефекты затягивались.
Ходили уже на реабилитацию в перинатальный центр – две недели. Будем каждые три месяца туда ходить. Были на консультации в реабилитационном центре, где занимаются с особыми детишками. У них много всяких направлений. Слава Богу за всё! И еще я благодарна Богу за незнание: за то, что тогда, на повторном обследовании, сказали, что всё нормально. Если бы подтвердилось, я бы очень сильно нервничала, и это не очень хорошо сказалось бы на малыше.
* * *
Я спрашиваю Катю, как все же восприняли рождение особого сына в ее семье и окружении. Потому что от этого очень многое зависит.
– Муж у меня такой молчун. Из него клещами слов не вытянешь. За шестнадцать лет брака ни разу не было, чтобы он рассказал, что чувствует. Не знаю, до конца ли он принял диагноз, но мы любим нашего малыша, как и старших наших деток... Еще в роддоме я всё рассказала старшей дочке, она потом призналась, что плакала. Среднему сыночку долго не говорила. Не знала, как ему объяснить, что такое синдром Дауна.
А летом мы с ним смотрели мультики «Смешарики пин-код». Очень они мне нравятся, хорошие, познавательные.
И там рассказывали, что у всех людей по сорок шесть хромосом. И тут я подумала, что, наверное, это самый подходящий момент.
– Мишаня, а знаешь, бывают такие люди, у которых больше на одну хромосому? – сказала я. – Они не так быстро всё схватывают, и внешне отличаются. И у Матвейки нашего одна лишняя хромосома. Но мы же его очень любим, правда?
– А мы его любым бы любили?» – спросил сын.
– Любым!
– Даже если бы у него не было бы ручек?
– Даже если бы у него не было ножек. Мы любили бы его любым!
Он все понял! И однажды даже пошутил: «Ой, Матвейка у нас обхромосомился». И мы теперь тоже говорим: «Матвейка обхромосомился». Бабушка моя еще не до конца понимает. Когда мама ей сказала, она спросила: «А что, нельзя было от ребеночка как-то вот... (избавиться)? Бабушка наверняка делала аборты, и мамочка моя делала... Моей свекрови тоже мама сказала, но они знали про высокие риски – спокойно восприняли. Правда, у свекрови есть брат. Он живет в другой области, она просила ему не говорить. Не знаю, с чем это связано... В храме у нас я не говорила всем. Зачем? Со временем сами увидят. А вот своим близким знакомым сказала.
Реакция была разная. Кто-то: «Ааах! Да вы что?!» А кто-то спокойно: «И таких деток Господь посылает». Есть у нас женщина, ее сыну пятнадцать лет. Он не говорит, не ходит, возят его в коляске, а он просто сидит и молчит. Или мычит. И она со мной делилась: «Я не знаю, что он чувствует. Понимает он меня, не понимает?» Она тоже несет (везет) этот крест.
Я ей про своего малыша рассказала. Они сказала, что ко многим батюшкам обращалась, и ей говорили: «Ну, вот смотри. Нас завтра всех может не быть. И что? Не думай о завтрашнем дне. Живи сейчас!» ...Это все правильно. Но о завтрашнем дне невозможно не думать.
* * *
Вот этот момент у нас с Катей отличается. Не специально, но у нас с мужем каких-то переживаний о будущем Маши нет. Я уверена, что раз Господь дает жизнь любому человеку, Он о нем и печется. Понятно, что нужно сделать всё, чтобы особый ребенок был приспособлен к жизни, но смотреть далеко и сходить с ума: «Ах, что будет, когда мы умрем!» – бессмысленно. Да у меня и не думается. У меня и сейчас дел навалом. И мы сегодня как раз говорили об этом с другой Катей – редактором «Прихожанина», и она сказала очень правильную вещь: «Никто из нас не знает, что будет завтра – ни больные, ни здоровые. Никто не знает, что будет с нашими обычными детьми и с нами самими». Это точно. Вот вы, кто это читает, знаете, что будет с вами завтра?
– Меня пока это не отпускает: что будет, когда нас не станет, как он будет без нас? – говорит Екатерина. – Сможет ли он обслужить себя, обеспечить себя каким-то маленьким заработком? Столько ведь разных комментариев и слов от гинекологов, что они не нужны, что они пользы никакой не приносят: «Зачем рожаете инвалидов?» Я очень хочу, чтобы он работал. Не чтобы приносил пользу государству или обществу, которому он не нужен. А чтобы мог себя обеспечить. Вот такие мысли. Моя мама нет-нет, а всплакнет…
И как, наверное, все, Катя всё еще думает: «А зачем, правда, рождаются особые дети?»
– Для доброты? Кого-то это, возможно, и сделает добрее. Но я, знаете, к какой мысли пришла... Мы ведь все время торопимся жить. У нас всё распланировано. Я думала: «Вот родится, в полтора года – в садик, я – на работу...» Мы спешим – надо зарабатывать. Деньги, деньги... Да, без них никуда. Но у нас это на такой уровень вышло… Даже в одном из обращений Святейший Патриарх Кирилл говорил, что мы, люди, сами приближаем конец света. Мы сами торопим время. И, возможно, Господь посылает нам таких детей, чтобы мы остановились. Начали дышать полной грудью. Не спешили, а шли вперед, наслаждаясь каждым моментом жизни. Мы ведь не знаем, что с нами будет завтра. И меня Господь притормозил : «Не спеши, дорогая». Я только сейчас осознала, что сама ведь по натуре не такой человек, чтобы бежать-бежать-бежать. Получается – благодаря моему ребенку я поняла себя... Еще я думаю, что малыш такой у нас родился и для нашего исправления тоже. Быть может, и муж мой придет к Богу через него. Мы же еще даже не венчаны. Но главное, чтобы супруг в храм пришел.
Милость Божию Катя видит во всей этой истории.
– То, что эти детки у меня есть, в этом уже милость Божия ко мне, – уверена она. – Несмотря на то, что я, приняв Крещение, потом на время отошла от Бога, Он послал мне моих замечательных любимых детей. Вот младший лежит и так смешно улыбается... Слава Богу!..
... А я писала это и, знаете, что думала... Вот говорили те врачи Кате: «На что вы себя обрекаете?!» Она, возможно, еще не знает – на что. Но я знаю! У меня уже опыт. Она обрекла себя на счастье!
РУКА ДАЮЩЕГО НЕ ОСКУДЕВАЕТ!
