«Бэби-бум» для тети Полины

Юлия Кулакова

Во время проповеди Полина Викторовна, если честно, клевала носом. Наверное, со стороны это так и выглядело: сидит на лавочке и, как птица клювом, вниз-вверх. Стыдобище. С некоторых пор бессонница уже начала одолевать всерьез: как ночь – так не уснешь, а как день – так сил нет и хочется только спать. Работу бы не потерять с такой, прости, Господи, производительностью, до пенсии вроде и мало осталось – а вроде и нет еще. Придешь домой, сядешь – очнешься через пару часов, не помнишь, как угораздило уснуть. Шея болит, голова болит, а ночью опять бодрствовать. То ли это модный зверь ковид так отыгрался, недавно перенесенный, то ли возраст уже, кто ж знает.

Что-то такое батюшка говорил про то, что церковь – это мы, и что мы как христиане делаем – это и есть служение Богу. «Это и так всем понятно», – думалось Полине. Как говорит соседский мальчишка Васька на весь подъезд своей матери в ответ на ее вечное «шапку надень, поешь в обед, на уроке внимательно»:

 – Спасибо, капитан Очевидность!

 Полине Викторовне представлялся такой усатый капитан из детских книжек, который следит, чтобы все всё делали правильно.

Васька. У нее в детстве был кот Васька, а тут мальчишка Васька. Называть стали как в старину: и Иваны есть, и Василии. Григориев вот не слышно. Бабушка ее приговаривала: «Горе – муж Григорий, дурак да Иван!» Кто такие все эти люди, зачем там безымянный дурак и почему они «горе» – не знала даже бабушка. Полине Викторовне они виделись этакой разбитной деревенской компанией, идущей от двора ко двору.

А свое имя она не очень любила. Ну что за Полина, вот бы Марья какая-нибудь, как бабушка. Мария – а в деревне звали Марья. Когда Полина крестилась, уже в возрасте очень зрелом, ей предложили для наречения два имени: Аполлинария и Пелагея. Она выбрала Пелагею, у бабушки подругу так звали. Умерла давно, как и бабушка... Ох, сколько же мыслей и воспоминаний крутится в невыспавшейся-то голове!

Кое-как, в полусне, добралась Полина Викторовна до автобуса, а там и до дома. Снег в очередной раз растаял, в залитом водой аварийном люке – ничего себе отремонтировали, что толку воду отключали! – плескались голуби. День – а темно.

Женщина вошла в подъезд. И уже с первого этажа услышала всхлипы. Неужели кажется, неужели бессонница довела? Но нет, всхлипы все громче. Окончательно она проснулась, когда увидела в углу девичью фигурку: соседка с пятого этажа, Лада, лет девятнадцати, сидела у стены. Слезы капали, оставляя следы на освещенном – опять кто-то свет не выключил в подъезде! – сером, холодном полу.

Лада. Стоило так называть, нету там в семье никакого лада. Весь подъезд годами слушает, как они с матерью собачатся. Вот плачет – наверное, опять поругались.

– Лад, ты чего?

Лада подняла опухшее от слез лицо и сказала фразу, которую Полина Викторовна не сразу поняла:

– Меня Ромка на аборт гонит.

* * *

– Ты чего, Полинк? 

Она знала этих девчонок, учились на три года старше ее. Она на втором курсе, они уже диплом пишут. С младшими они обычно не общаются, кроме Динки, она и познакомила недавно. Ну как познакомила: Оксана и Света стояли в закутке уборной, отведенном под «курилку», а они с Динкой зашли, и Динка тоже задымила как паровоз вместе с ними, а Полина – не курит, она просто рядом постояла. Однокурсница Динка – девчонка приключенческая. С ней скромная Полина начала выбираться то на танцы, то еще куда. Знакомиться с парнями стала. А с одним даже встречаться, а то давно уже мать ворчала «с тобой внуков не дождешься, одни книжки, когда ж замуж». И вот... не дождалась ли ее мать внуков-то. Так и пролепетала Полина в ответ Оксане:

 – Кажется... Кажется, я...

А Оксана и поняла сразу все.

– А-а, ерунда, – сказала она деловито.  – Ты проверялась?

 Полина затрясла головой. Она даже не знала, как это делают.

 – Слушай, а у меня завалялся! – хихикнула Света и достала что-то из сумки. «Нашла что с собой таскать!» – засмеялась Оксана.

– Да вот, не пригодился. Держи, дарю. Это тест на беременность, сделаешь – и будешь точно знать, ждешь ты бэби или нет. Парню своему еще не говорила?

Полина снова затрясла головой, и в ушах раздался звон.

– Если окажется положительный, то знаю я, где хорошо аборты делают, отвезу тебя, не боись. Давно подозреваешь?
– Неделю, наверно, – промямлила Полина.
– А, так это вообще бояться нечего. Там совсем еще ничего нет.

Полина кивнула. Хотелось вести себя при совсем взрослых девицах по-взрослому.

– На соленое еще не тянет? Плакать много не плачешь? – с комично-озадаченным выражением лица начала спрашивать Света. Девушки стали смеяться, Полина тоже выдавила из себя смех, страх будто бы немного приотпустил.

– А еще на детские вещички начинаешь засматриваться, когда беременна, – подсказала подошедшая Динка.
– Что? – не поняла Полина.
– Ну, на ползуночки там, распашонки. Не подходишь к витринам посмотреть? – Динка осклабилась.

То ли от табачного дыма, который успел заполнить всю «курилку», то ли от этого широкого Динкиного оскала, то ли еще от чего у Полины вдруг повело голову. Она представила себе детскую одежду. Это же для живого младенца. Который плачет, улыбается, машет ручками и ножками, ездит в коляске, ест из бутылочки. При чем тут она, Полина, у которой «еще ничего нет» и которая, если что, «как совсем взрослая», пойдет на аборт? Страх пронизал ее с новой силой, она прислонилась к стене и, напугав девиц, сползла на пол.

Дома она первым делом рассказала обо всем матери. К ее изумлению, обычно строгая и жесткая мать спокойно сказала

– Ты взрослая уже. Рожай! И не о чем тут думать. Кириллу своему скажешь. Откажется – сами разберемся. И никаких абортов нам не надо, а то потом вообще детей не будет!

Тест оказался отрицательным. Мать даже разочарована была – уже, мол, на внуков настроилась.

К защите диплома Полина и Кирилл расписались. А потом оказалось, что у Полины не может быть детей. Кирилл ушел к другой, затем умерла мама, затем – и бабушка по отцу, умершему еще раньше и никогда не платившему алиментов. Полина осталась одна. «Ты не одна, ты с двумя квартирами», – подшучивает коллега Аня, с которой она иногда разговаривает. У коллеги Ани у самой есть только кот Васька. Рыжий, как в Полинином детстве.

* * *

– Обойдется твой Ромка, – возмущалась Полина Викторовна, отпаивая Ладу водой.  – Думать же надо было!
– Мне тоже думать надо было, – вздыхала Лада, вытирая слезы и стуча зубами о край нежно-зеленой чашки.  – Меня мать убьет! Но я не хочу на аборт. Понимаете – не хочу. Пусть ребеночек будет. Ромка орет вон по телефону, иди, говорит, разбирайся как хочешь...
– Конечно, пусть будет ребеночек! – кивала Полина Викторовна.  – Ничего себе кавалер, орет он! Гнать такого куда подальше!
– Вот только – как я его, этого ребеночка, прокормлю? – прошептала Лада. – Мать точно из дома выгонит. Она мне как-то так и сказала: принесешь в подоле – из дома выгоню.
– Я сама к твоей матери схожу!

Полина сказала это быстрее, чем подумала. А вдруг она только хуже сделает бедной Ладе? Хотя куда уж хуже, если из дома выгонят.

Они посидели в тишине какое-то время, и Полина Викторовна поняла, что девушка уснула. Спит и всхлипывает во сне, как маленькая. Всхлипывает – а потом так мирно сопит, что захотелось прикорнуть с ней рядом, хоть бы и на полу.

Как там в храме говорили? Каждый из нас должен что-то делать для Бога, потому что мы и есть Церковь? А что, если ей, Полине, это и сделать? Квартира, та, бабушкина, – так и простаивает, так и не сдала ее Полина. Вот там Лада могла бы и жить с малышом. Хотя куда ей одной? Здесь лучше, в двухкомнатной, с Полиной вместе, Полина бы о них позаботилась. Но тут мать в одном подъезде. Что ж придумать-то... Ладно. Вот проснется девчонка – надо будет помощь и предложить, а уж с квартирой – решат. Ту сдать надо, вот и деньги будут. Или вдвоем переехать, а эту сдать? Ох, горе... муж Григорий и кто-то там еще…  ничего не соображает эта невыспавшаяся голова.

Полина подошла к иконной полке и начала молиться.

* * *

Стук в дверь. В детстве так стучали подружки: «А Поля гулять выйдет?»

Лада с порога затараторила:

– Теть Полин, ничего не надо! Прикиньте, мать Ромки додумалась позвонить моей маме и всяких гадостей наговорить про меня! Это я Ромке однажды ее номер оставляла, вдруг пригодится, я ж думала – мы уже все, серьезно, а он... ладно, так вот, я прихожу вчера от вас, дрожу вся – а она уже позвонила! И так разозлила! И мама мне: «Такие-сякие, так с моей дочерью, с моим внуком, у меня внук будет!» Представляете? Вообще ни о чем больше не спросила, сразу давай говорить, где кроватка будет, а где что! Так что мы разберемся, но спасибо вам огромное, что предложили, вы мне прям как родная теперь... а крестной хотите быть? Мне мама так и сказала: «Вон Полина Викторовна у нас верующая есть, в крестные позовем!» Кстати – я, оказывается, Алла!

– В смысле – Алла? – только и спросила Полина, ошалев от такого напора.
– Ну, крестили меня Аллой! Лады-то в святцах нет, вот и назвали как маму... я побегу!
– Да подожди ты бегать, – опомнилась женщина.
– А что?
– А то, – сказала Полина.  – Знаешь, как при мне одна врач говорила: беременная женщина должна не носиться, а носить!

Лада-Алла хихикнула и ускакала по лестнице.

«Господи! Ну ведь ребенок совсем», –  вздохнула про себя Полина.

* * *

Вечерело. Полина Викторовна возвращалась из храма, где с некоторых пор бралась в выходные за любую работу. Уставала, но не бросала. Так ей было спокойнее. У каждого, объясняла она коллеге Ане, свое утешение. Кто-то телевизор смотрит, кто-то вышивает. А ей вот спокойнее там, где Бог и люди. Аня даже в храм один раз заглянула. Правда – не столько помолиться, сколько котенка из подброшенных посмотреть, ее-то Васька умер, старичок. Взяла такого же рыжего. Полине Викторовне достался серенький, пушистый. Назвала Тишей, самый тихий был из пригретых при трапезной котят.

У подъезда стояла Лада с коляской. Пополневшая и очень красивая.

– Ой, как хорошо, что я вас встретила, теть Полин! – обрадовалась она.  – А то сегодня думала зайти. Вы же в церкви что-то делаете... а правду говорят, что при церквях сейчас кризисные центры есть?
– Кризисные?
– Ну да. Для женщин в трудной ситуации. Не-не, не для меня, у меня все хорошо, – хотите на будущего крестника посмотреть?

Полина взглянула. Какой смешной малыш! Коленька. Чудо. А ведь могло не быть – но нет, об этом лучше не думать.

– Так вот, чего я говорила... совсем не соображаю с ночными кормлениями... А, вот. Я тут подруге звонила, хотела ее тоже на крестины позвать. А она вообще никакая. Представляете, у нее тоже будет ребенок! Бэби-бум какой-то.
– Точно, – кивнула Полина.
– Вот только у нее мать не такая, как у меня. И, главное, сама в свое время родила ее так же, незамужняя! А на Таньку взъелась, «не будешь ты матерью-одиночкой» – и все тут. Танька сбежала из дома, по подругам живет. Надо же что-то делать, да? Я ее уж к себе хотела, но моя мама против, мне тут, говорит, с тобой хватает... так есть такой центр?

Полина Викторовна помолчала минуту. Возможно – думала о том, что церковь – это мы. Или о том, что можно натворить, если в молодости не знаешь о Боге. Или о том, что она как раз сдала квартиру и средств хватает, а просыпаться по ночам ей будет гораздо лучше от детского крика, чем от болезненных мыслей о надвигающейся одинокой старости.

– Не надо центров, – сказала она. – Лучше приводи ее ко мне.

РУКА ДАЮЩЕГО НЕ ОСКУДЕВАЕТ!