«Вот наследие от Господа: дети...»

Юлия Кулакова
– Да тихо ты, – устало сказала Надя зареванной Ленке.
Та будто бы поняла, внезапно замолчала, повернулась на бок и уснула.
Ленка, она же умиление всего храма «младенец Елена», она же для соседей «да что ж ваша дочка так вопит, через стену все слышим, вы б ее бабке показали», она же «не знаю, мамочка, почему она у вас такая болезненная, давайте водить по специалистам и искать причину» у участкового педиатра, – росла слабенькой и крикливой. Могла раскричаться и дома, и на улице, и днем, и ночью, и тогда пиши пропало. А сегодня Наде предстояло настоящее приключение: добраться до квартиры, в которой она когда-то жила, и посмотреть, не нужен ли там серьезный ремонт перед тем, как ее сдавать. То есть, конечно, это могло бы быть дело пары часов: добраться, осмотреть, уехать, обсудить с супругом, как там и что. Это если без младенца Елены. Но так как посидеть с дочкой хотя бы те же два часа обе бабушки не согласились бы ни за какие коврижки, а Ленке явно не понравится ни процесс одевания, ни поездка, ни... – словом, Надю ждало просто незабываемое время.
Ребенок уснул в такси ближе к концу поездки. Подняться на этаж со спящей Ленкой, открыть дверь, положить дочку на кровать. Итак...
– А-а, Надежда, – раздался голос от двери. Ну надо же было дверь не закрыть!
– Здравствуйте, Кристина Васильевна.
Соседка из двадцать шестой. Давно же она с ней не виделась. А та уже прошла в комнату:
– Говорили, говорили, что ты родила... А что ребенку личико не закрываешь, сглаза не боишься? Крестили, что ли, уже?
– В сорок дней еще крестили.
– А чего так рано-то? Правду, что ли, говорят, что ты верующая стала?
– Правда, правда, – вздохнула Надя. Задерживаться с разговорами до вечера совсем не хотелось, еще муж волноваться будет, да и дел дома невпроворот.
– Слушай, вот что давно у тебя хочу спросить. Что вы там за клятвы в детстве с моими дочками давали? У них ведь до сих пор детей так и нет, не выходит, хотя обе замужем!
Надя аж похолодела.
– Какие еще клятвы, Кристина Ва... Да еще и в детстве!
– А Даринка мне сказала. Говорит – до сих пор это помнит. Ты поклялась, что у тебя детей не будет, а они с Милкой за тобой повторили. Это знаешь когда было? Вот когда я тебя попросила с Борькой и с ними посидеть. Помнишь такое?
– Кристина Васильевна, – взяла себя в руки Надя. – Я, конечно, очень плохо помню, но мне тогда никак не могло быть меньше пятнадцати лет. Дарине вашей было, я так понимаю, восемь или девять. Снежане – семь. Какие клятвы, да еще и про детей, я могла давать вместе с вашими ...малышками?
– Ну, не знаю, а Даринка так говорит.
Соседка вскоре ушла, через некоторое время проснулась и раскричалась Ленка. Соседка забарабанила в стену. «Ишь какая нежная», – поморщилась Надя. А вслух сказала:
– Поехали-ка, Ленк, домой.
В машине девочка снова уснула.
А Надя – Надя внезапно вспомнила.
* * *
Когда Кристина Васильевна постучала в дверь и попросила Надю «посидеть с Бориславчиком вечер», та очень обрадовалась. Обычно соседка звала на такие случаи няню – так, может, теперь Надю просить будет присмотреть? И не за просто так? А что, вдруг няня уволилась насовсем! Мать считает Надю лентяйкой – а тут была бы не лентяйка, зарабатывала бы, вот как хорошо. Надя оставила матери записку – и через десять минут уже увлеченно играла в слова с двумя сестренками, одетыми в яркие пижамки, гладила белого пушистого кота Федота и трясла погремушкой над кроваткой Борьки.
Но все пошло не по плану. Борька раскричался. Сестры привычно зажали уши. Надя и укачивала его, и разговаривала ласково. Но Борька совершенно не хотел успокаиваться на руках чужой девчонки. Хорошо, хоть покормить удалось – но после этого крик, кажется, стал еще громче. Надя была в отчаянии. Ей было жалко маленького ребенка, она боялась – а вдруг у него что болит? И у его мамы не спросишь. Это сейчас у всех телефоны при себе, а тогда они только начинали появляться... Сестренки смотрели на нее с надеждой, как на взрослую, а она ничего не могла сделать.
В дверь постучали. Пнув несчастного кота, путавшегося в ногах, Надя с орущим Борькой на руках пошла открывать.
На пороге стояла ее мать. Она без слов отвесила дочери подзатыльник прямо при озадаченных девчонках, отобрала у нее Борьку и вытолкнула Надю в подъезд.
Борька, как назло, замолчал.
И Надя, эмоциональный подросток Надя, всхлипнула и громко сказала:
– Никогда у меня у самой детей не будет! Клянусь!
Мать в тот вечер как-то сама встречала соседку, о чем-то с ней говорила, Надя не знает. Соседка после этого случая с Надей не разговаривала, только здоровалась. И Даринка со Снежкой, видя ее, о чем-то хихикали. А потом их отец открыл свое дело, семья начала богатеть, и Кристина Васильевна уже и здороваться с Надей перестала. Впрочем – с Надиной матерью она, кажется, больше не здоровалась тоже.
* * *
Вот зачем вспомнилось это? Мало ли в детстве происходит обидных вещей, все помнить – с ума сойдешь. Но неужели вот про эту историю говорила ей сейчас соседка? И при чем тут девочки, якобы повторившие за ней дурацкую «клятву»?
Да даже если повторили... Надя перекрестилась. Ну чушь они сделали, чушь. Не может же быть, что теперь из-за нее у них детей нету?
– Знаешь, – вслух сказала она спящей Ленке, – изменю-ка я маршрут, и зайду-ка в храм, помолюсь. А может – и на исповедь успею...
– Так ты сейчас меняй, если вон в тот храм, а то поверну же скоро! – отозвался пожилой водитель, решив, что Надя обращается к нему. – И за меня там тоже помолись, меня Ашот зовут!
* * *
Препоручив Ленку заботам мужа, Надя помчалась в магазин. Темнело рано, на плохо освещенной улице она несколько раз споткнулась. Поэтому, возвращаясь с покупками, Надя внимательно смотрела под ноги – и налетела на какую-то женщину. Женщина просто стояла у стены дома и плакала.
– Ксюша! – ахнула Надя. Перед ней стояла ее одноклассница. С распухшим от слез лицом и платком в руке.
Обычно они просто здоровались на улице, перекидывались парой фраз, раз в год поздравляли друг друга с днем рождения где-нибудь в интернете, присылая картинки с цветочками, – не более того. Но сейчас Ксюша буквально кинулась ей на грудь. Надя погладила ее по голове, потом взяла за руку, как в детстве.
Они свернули к скверу, где над скамейками светили фонари и в кои-то веки отсутствовали завсегдатаи с бутылками – замерзли, наверное, да пошли по домам. И Ксения поведала старую как мир историю: она беременна от жениха, а тот, уехав в командировку на несколько дней, перестал звонить и писать, и дозвониться ему она не может. Мать, с которой она живет, гонит на аборт, а Ксения боится: «а вдруг больше детей уже и не будет...»
У Нади екнуло в груди:
– Какой еще аборт, Ксюш? Не надо!
– Я и сама не хочу. Но мать...
– А ты рожай. А мы усыновим! – вдруг выпалила Надя.
Ксения даже плакать перестала:
– Чего? Болтай больше. Как это ты усыновишь? И муж твой, можно подумать, согласится!
– Согласится.
– Да ладно.
Ксения вытерла слезы рукавом:
– Пойду-ка я домой. Усыновит она, ох...
И ушла.
«Все я делаю не так», – подумалось Наде.
За полночь, уложив наконец-то Ленку, она уснула с четками в руках: надо было помянуть и Дарью-Дарину, и Снежану (чьего крещеного имени она не знала, – может, Хиония, по значению имени?), и Ксюшу. Наутро ее разбудил, в кои-то веки, не дочкин плач, а звонок сообщения, – надо же, забыла отключить звук. Сообщение было от Ксюши. В нем говорилось, что мать одноклассницы, услышав о Надином предложении, резко поменяла мнение и заявила «да ну твою Надю, вот еще, сами вырастим и воспитаем, рожай».
– Ну хоть так, – пробормотала Надя и провалилась обратно в сон.
А через день Ксения ей позвонила. И радостно сообщила, что жених нашелся, что у него просто почему-то не было возможности позвонить, а теперь он специально вернулся на два дня, чтобы сделать Ксюше предложение. А узнав, что она еще и ждет ребенка – велел срочно собираться в ЗАГС. Что Ксюша сейчас и делала, параллельно звоня, чтобы поделиться радостью с одноклассницей. Надя радостно поздравила ее. Хорошо же, когда у людей все хорошо.
* * *
Муж ждал на улице, собирался позвонить оттуда «кому надо» о сдаче квартиры. Надя переодевала Лену, которая в последние дни начала вести себя необычно спокойно, когда тишину нарушил звонок в дверь.
– Здравствуйте, Кристина Васильевна.
– Это вы квартиру сдавать будете? – спросила соседка, как всегда не здороваясь. – Только смотрите, чтоб детей тут не было!
– Это уж как получится, – шмыгнула носом Надя.
– Сопливишься? – поморщилась Кристина Васильевна и потеребила большую золотую цепочку на полной шее. – Я как родила – тоже болеть начала постоянно. И зачем только эти дети!..
– То есть как зачем? У вас же у самой трое!
– Ну и что я в жизни видела? Хоть я и не работала, и няня у нас была – а все равно... Это Владимир Романович так хотел, супруг мой. Он сейчас у Даринки гостит... А, так не скажу же никак: я своим дочкам-то сказала, что ты в церковь ходишь и родила. И Даринка сказала – я тоже пойду. И стала ходить, чего-то там молиться. И что ты думаешь? Уже беременна! Теперь Снежанку уговариваю, но та не хочет. Ни детей, ни в церковь. Я ее понимаю, но так внуков хочется...
– Поедете нянчить? – пряча улыбку, спросила Надя.
– Нет, конечно, - возмутилась соседка. – Что ж они – нищие, что ли, на няню денег не найдут? У меня дочери хорошо пристроены!
Она окинула взглядом Надю, потом дрыгающую ножками на кровати Ленку – и ушла.
– Странные люди бывают, – сказала Надя, глядя на дочку. – То хочу детей, то не хочу, то внуков надо, то не надо... Странные же, правда?
И Ленка улыбнулась.
Как будто что-то поняла.
РУКА ДАЮЩЕГО НЕ ОСКУДЕВАЕТ!