Массажист-проповедник, Кукунечка и старость в радость. Как мы с Машей съездили в санаторий
Елена Кучеренко
– Ну она у вас еще ничего. Не окончательно запущенная, – с глубокомысленным видом сказала мне какая-то бабушка в лечебном корпусе санатория.
В тот момент мы с нашей пятой дочкой Машей, у которой синдром Дауна, шли на массаж. Шейно-воротниковой зоны, между прочим. Считается, что это успокаивает нервы. До этого я уже прошла несколько сеансов. Поэтому, услышав этот чудесный комплимент, ни капельки не завелась, а совершенно спокойно, побряцивая железными нервами, решила, что просто напишу о злокозненной бабуленции статью. Об этом моем массаже и массажисте я ближе к концу, кстати, расскажу, если не забуду...
– А она у вас такая родилась или сделалась? – шепотом спросила меня у медицинского кабинета другая бабушка.
– Сделалась. От соседского мальчишки заразилась, – доверительно сообщила я. – Только – тссс!
Она понимающе закивала и даже приложила палец к губам. Мол: «Могила!» Но поспешила от нас отодвинуться. Чтобы в добавок к каким-нибудь своим атеросклеротическим бляшкам, на старости лет не заразиться еще и синдромом Дауна...
– Ой, я так люблю малышей! У нас здесь и дауны, и аутисты, и кого только нет, – радостно объявила мне детская врач-массажист, целуя Машу в макушку. – Недавно бабка-уборщица пыталась мне предъявить, что у меня на сеансе пацан с аутизмом орет, и когда это уже закончится. Так я ей: «Встала на свою швабру и поехала на ней отсюда в конец коридора!»
И я поняла, что это лучший наш с дочкой санаторно-курортный отдых.
* * *
Начался сезон, и нам опять дали путевку в Крым. В этот раз очень удачно. Конец мая – начало июня. Можно покупаться... Мы и купались. Хотя первый раз, когда окунались, вода была еще четырнадцать градусов.
Это, правда, оказалась самая удачная наша поездка. Даже несмотря на некоторые сопутствующие обстоятельства (об этом чуть позже). И не считая того, что мы впервые в жизни едва не опоздали на поезд. Понятия не имею, как так получилось. Вроде вовремя из дома выехали. Ну почти...
На почве душевных переживаний (массажа же тогда еще не было), я всю дорогу требовала, чтобы муж гнал и «лучше бы за рулем была я!» А он говорил, что здесь ограничение скорости. И: «Не нервничай, успеем!» Чем нервировал меня еще больше. А за нами еще полпути ехали гаишники. Мне казалось, что они – специально, и в чем-то нас подозревают. И явно остановят, и тогда мы точно опоздаем.
Немного утешало, что у нас был первый вагон. Хоть по перрону бежать не надо, сразу из дверей вокзала запрыгнем, и всё. Оказалось, первый с хвоста поезда. Но ничего, в последние минуты муж успел-таки закинуть нас в него вместе с чемоданами.
Дальше все пошло, как по маслу...
Повезло нам еще на стадии купе, где мы оказались с двумя пенсионерками, которые тоже направлялись в санаторий. Это была не реабилитация, где в основном дети-инвалиды, а санаторно-курортное лечение. Здесь социальщиков 50/50 – дети и пенсионеры.
Пенсионерки эти сразу взяли Машу в оборот, читали ей книги, пели песни, едва не плясали. А я спокойно любовалась видами. Они даже пытались вручить нам свои порции комплиментарной каши, но мы отказались.
– Но это же комплиментарная каша, – настаивали они.
Дело в том, что руководство поезда, видимо, недавно ввело это цивилизованное словосочетание, все мы ему удивились, обрадовались и смаковали, как могли. Ему и пожилые проводницы, наверное, удивились, не знаю, несколько обрадовались. Потому что одна из них, одаривая нас этой кашей, больше минуты не могла его выговорить. Когда же у нее это, наконец, получилось, одна из моих соседок спросила:
– А это что?
У проводницы непроизвольно отобразилось на лице всё, что она думала.
– Это «на халяву», – отозвался дед из соседнего купе, чем привлек особое внимание этой моей попутчицы.
И если вторая бабушка всю оставшуюся дорогу занималась исключительно моим ребенком, то эта переключилась на неосмотрительного старичка. Она объявила нам, что намеревается «оттянуться по полной», и посему своего собственного домашнего дедка временно заблокировала в телефоне.
– Тут же такие кавалеры, – радовалась она. И преследовала по вагону этого несчастного, каждый раз при встрече кокетливо говоря ему почему-то: «Оревуар». Видимо, плохо разбираясь во французском.
Всё это продолжалось до тех пор, пока из того же соседнего купе не высунулся седой пучок и не сказал строгим голосом:
– Оставьте моего мужа в покое!
Что, впрочем, совершенно не расстроило мою неунывающую соседку, которая радостно заявила:
– Ничего, в санатории дедов, как собак нерезанных!
И у меня почему-то в памяти всплыл плакат, который весит недалеко от нашего дома в Москве: «Старость в радость».
* * *
«Старость в радость» – это не только мое мнение, кстати. Шли мы как-то с Машей по санаторию, а навстречу нам два дедули. Один – среднестатистический, а другой такой – колоритный. В морской фуражке (мы же на море, как-никак), в закатанных до колена синих трениках с белой полоской, в милых моему сердцу сандалях, надетых на носки. И в ядовито-зеленой футболке с надписью: «Если пьянку предотвратить нельзя, значит – нужно ее возглавить!»
– Я жить начал, только когда на пенсию вышел! – радостно говорил он среднестатистическому.
Каждый день потом, проходя мимо на пляж, мы с Машей встречали его в маленьком винном дворике у одноименного магазина. Соответствуя надписи на футболке, он перманентно возглавлял группу пенсионерок в количестве троих-четверых человек, бдительно подливая им вино в стаканчики и цветя среди них, как роза...
– При таком к нам отношении нужно жить долго! – ответил ему тогда его среднестатистический собеседник.
Имея, наверное, в виду отношение к нему российских властей в общем, и персонала санатория, в частности.
…За другие места не скажу, а здесь, правда, жить можно. Здорово жить, я бы даже сказала.
Не знаю, почему так получилось, но в этот раз санаторий распределял больных и здоровых отдыхающих не только в свои корпуса, но и в близлежащие гостиницы и пансионаты. Видимо, у них договоренность. Или что-то случилось. Кто-то начал этим возмущаться – сторожили, наверное. Кто-то чего-то требовал. Одна бабушка, как мы поняли из ее криков, приехала со своим дедушкой. Обоим одновременно дали путевки. Так старушка кричала, чтобы их с мужем поселили не только в разные номера, а вообще – в разные корпуса. А лучше – в разные санатории. Потому что:
– Замучил старый хрыч! Нудит и нудит...
Не знаю, чем закончилось.
Мы же с Машей ничего в этих расселениях не поняли и решили на всякий случай свои возмущения и требования до времени придержать. Я как раз в тот день заканчивала писать статью на один православный сайт. И в ней у меня очень хороший батюшка говорил:
– Если что-то с тобой происходит, значит тебе это нужно. Не было бы нужно, Господь дал бы другое.
Ну я и попробовала принять во внимание свой собственный материал.
Девочки на ресепшене пристально осмотрели Машу, пошептались между собой.
– Вам где потише или где погромче? – спросили они меня.
– Где потише.
Куда-то позвонили:
– Ну, может быть все же есть свободный номер? – услышала я.
Подождали. Опять перезвонили.
– Мы вас вот сюда поселим, – показали они мне фотографии. – Вам там понравится.
Нам очень понравилось! Нежданно негаданно мы оказались в небольшом отеле мест на 130-150. Три минуты пешком до лечебного корпуса. Пять минут до набережной. Тут же на территории – столовая, тут же – бассейн. Детская площадка. И нет детей! Никаких – ни особых, ни обычных. Ну почти. Человек пять-семь, не больше. Кто-то приехал просто за компанию с бабушками-дедушками. Пара-тройка как мы. Один чудесный мальчик с синдромом Дауна, девочка – тоже с каким-то синдромом, но не нашим. Ну и еще парочка... Мечта многодетных – отдых, когда вокруг нет детей. А с теми, кто был, Маша быстро подружилась.
В общем, хочешь тишины и одиночества – сиди в санатории. Хочешь веселья – спустился на набережную, и всё.
И номер у нас с Машей оказался шикарный. Опять же – нежданно-негаданно. Двухкомнатный, с балконом на первом этаже и полностью весь день в тени. Тоже мечта!
Правда, тишину у нас три-четыре дня нарушала семья с третьего этажа – папа, мама и две дочки. Дело в том, что родители как-то резко ушли в запой (из песни слов не вкинешь) и что-то бурно выясняли ночами.
Сначала приехала полиция. Увезла папу, потом вернула. Потом приехала скорая. Потому что мама упала с лестницы и разбила лицо. Подлатали. Потом кто-то опять хотел вызвать полицию. Кто-то воздействовать на буйного папу физически. Но когда они из запоя-таки вышли, оказалось, что это милейшие, тишайшие люди. Бывает же...
* * *
Ну и вечером первого дня мы немного удивились. Открыли балкон в наш теневой рай, и вдруг крик – не крик, стон – не стон. Оказалось, недалеко от отельчика нашего – мечеть. И, видимо, у них там репродуктор сломался, чи шо... В общем, я подумала, что кому-то нехорошо. И я со всем уважением, «Ахмат – сила», и тому подобное. Но сначала я, правда, чуть заволновалась. Со временем немного привыкла. А как тут не привыкнуть? Пять раз в день. Хотя свои колокола, конечно, роднее.
– Эх, ни одного нормального православного рядом, только Маша, – думала я время от времени. – Нашу бы молитву сейчас услышать. Родную, православную.
Пришли в столовую...
– К вам можно присоединиться? – спросила меня бабушка – Божий одуванчик.
– Конечно!
Ничто не предвещало, но она вдруг начала вслух молиться – долго. Долго... Очень долго!
Потом начала крестить свою еду, мою, Машину, себя, меня, Машу... Боюсь, даже кость, которая в итоге застряла у меня в горле.
– Господи, спасибо, конечно, но я просила нормального, – пронеслось у меня в голове. Но я тут же спохватилась и решила больше не роптать. А то мечеть мне не та, православная бабушка не подходит... Заселят в соседние номера группу каких-нибудь танцующих и поющих кришнаитов, буду знать.
Но, если честно, был один вечер, когда я даже обрадовалась, что так громко они там у себя в мечети молятся. Когда начали по Крыму «пулять», и случился здесь прилёт. Не совсем прямо рядом, но и не так, чтобы далеко. И работала ПВО. Хорошо работала, громко! Выпендриваться не буду, с непривычки – страшно.
И вот в десять вечера начались хлопки эти. Окна дрожат, все ходуном ходит. В перерывах орет репродуктор из мечети... Мы с Машей в одну кровать забились, тоже вскрикиваем с перепугу: «Господи, помилуй!» И как-то подумалось, что если все Богу так вопиют, каждый на своем, может, и минует нас?
Миновало. Теперь, кстати, в утреннем правиле молюсь еще и за ПВО-шников. И вообще молитва о воинстве заиграла новыми красками.
О воинстве, кстати... Тут в Крыму встречали отдыхающих военных. Отпуска, наверное. Сразу видно, что оттуда. Кто-то с семьями. Кто-то просто группами. Однажды на пляж пришли искупаться несколько человек. Один без ноги – с протезом. Другой – без руки. У третьего – шрамы, четвертый не знаю... Не будешь же разглядывать.
– Спасибо, мужики, – подошел к ним какой-то папа, у него дочка в инвалидной коляске сидела.
Те засмущались... До слез было...
* * *
На следующее утро после тех взрывов все отдыхающие это ночное событие, естественно, активно обсуждали. Но я про себя отметила, что вели себя все очень достойно. Понятно, что это были не многострадальные Донецк или Белгород. Но все равно страшновато. Мы же такого никогда не слышали. И местные не слышали. Но никаких истерик. Хотя и не без напряжения.
Как раз на следующее утро у нас в санатории появился детский аниматор – парень лет двадцати пяти.
– Он же аниматор, – подумала я. – Умеет, наверное, разрядить обстановку.
Ну и обратилась к нему с чем-то вроде:
– И как вам?
– Ну погибнем и погибнем, – вальяжно протянул он, пожевывая соломинку. – Подумаешь... Хотя этих вот жалко (показал на мою Машу). Мы-то пожили.
Разрядил, в общем.
На самом деле, разрядила ее моложавая нарядная пенсионерка, которая, охая, порхала по санаторию и всем жаловалась:
– Как же так, как же так... Муж позвонил, сказал – приготовить документы. Чтобы если что – хватать и бежать. А платья? Платья же у меня все на плечиках! Как же с ними быть? Нет, я не могу так просто бежать. А если в подвал? Я – там, а платья мои в номере одни?
У меня в тот момент тоже мелькнуло в голове, что мои платья ведь тоже на плечиках. Три новых, причем. И как? Но зато у меня куплены в подарок четыре бутылки вина. Так что можно и пересидеть.
Но я быстро эти вражеские мысли отогнала. Вовремя вспомнив опять же свою собственную статью, где батюшка говорил:
– «В чем застану, в том и сужу», – сказал Господь. И я понимал, что умри я сейчас, всё вхолостую. Ни в чем хорошем меня Бог не застал.
И я тогда тоже про себя подумала: «А вот забери меня сейчас Господь, и что? А ничего хорошего... И ничего уже не изменить»... Острое такое ощущение.
Бежать, к счастью, никуда не пришлось. Больше ничего такого не было.
Зато многие наши пенсионеры вдруг проявились, как православные люди. Тут же оказались в руках молитвословы. Никто не стеснялся публично креститься. Жаль, бабушка та из столовой к тому моменту уже уехала. Мы бы, наверное, под ее руководством неусыпаемую Псалтирь вслух читали. Но с другой стороны, за нее осталась я. Мы с Машей и еще парой человек вечерами ходили вокруг санатория крестным ходом. Девяностый псалом читали. И это совсем не смешно было.
* * *
А другие, кто не проявились, как православные, активно гладили котов.
– Успокаивает, – объяснили они.
Но за крестный ход нас благодарили.
В санатории были два кота. Один – Пушистик, как назвала его Маша. И второй – Лишайный. Я назвала. И это не кличка, а диагноз. Потому что он был весь в каких-то проплешинах. Но на нервной почве кто-то гладил и его. Я Маше не разрешала. Сказала держаться от него подальше.
Однажды мы пришли в номер, я разбирала вещи.
– Ой, у нас котик, – радостно захлопала в ладони дочка.
Оборачиваюсь – из-под кровати вальяжно выходит Лишайный и недовольно так на нас смотрит. Мол: «Вы здесь откуда?»
– Это я тебя хочу спросить, откуда ты здесь? – ответила я выражением лица.
Видимо, залез через балкон. Первый этаж же. Выгнали. А через пару дней они уже пришли вместе с Пушистиком.
– Слушайте, что делать? – спросила я горничных. – Коты к нам ходят...
– Ой, это что! В прошлом году семья пошла на пляж. Пока их не было, к ним в номер залезла беременная кошка, легла на кровать и окотилась. Вернулись, а у них – приплод...
У нас обошлось без приплода, слава Богу. Надеюсь, и без лишаев.
Ну и, как водится, бабушки и дедушки сначала на Машу мою косились, а потом привыкли, подружились. Начали опекать. Вскоре она даже гуляла сама без меня по территории. Я была спокойна, потому что кто-то, за ней да присматривал, играл, беседовал... И все время удивлялись:
– Надо же! Идет на контакт... Понимает, ты глянь!
На самом деле – странно. Потому что бабушки, скорее всего, по социальным путевкам и раньше ездили. И таких детей не раз встречали. Но как бы там ни было, я это их удивление воспринимала, как повод поделиться своими ценными знаниями о синдроме Дауна – в общем, и о нашей жизни – в частности.
Когда они поняли, что я свободно об этом говорю. Потому, что кто-то из родителей говорить об инвалидности своего ребенка не может. Это у меня однажды было в другом санатории. Сидели рядом с какой-то мамой и, слово за слово, я у нее спросила:
– А у вашего ребенка что?
Даже не знаю – почему...
В ответ на меня вылился фонтан возмущения, что я – такая, сякая и о таких вещах не спрашивают. Но мне казалось, что если мы за минуту до этого обсуждали с ней Машин синдром Дауна, то ничего особенного в таком вопросе нет. Но больше я его стараюсь никому не задавать.
В общем, поняв, что меня вопросы о Маше не ранят, скорее, наоборот, бабушки начали расспрашивать о таких детях. Им, правда, было интересно. Я их понимаю. Когда у нас Маши не было, мне тоже было интересно. А сейчас еще интереснее. Ну и коронное: скрининги/не скрининги, знали/не знали, больно/не больно, трудно принимать/не трудно.
В какой-то из наших разговоров я сказала, что я рада, что во время беременности не знала о дочкином синдроме. Я и скрининги поэтому не делала никогда.
– Потому что многим очень тяжело далось это знание. Ты же в любом случае не хочешь рожать такого ребенка. Ты хочешь здорового. Ты просто убить его не можешь. Вот это «убить не можешь» их как-то очень потрясло, я бы сказала. Как будто они раньше об этом не думали. Одна из бабушек на следующий день даже ко мне подошла:
– А ты знаешь, я же когда-то УБИЛА двоих своих детей. Сейчас жалею...
Кто-то меня все время ободрял, кто-то за меня радовался. Потому что Маша умеет растопить сердца и влюбить в себя.
– Ну тебе и повезло с такой девочкой, – говорили мне.
Я знаю...
* * *
Была одна моложавая, активная, боевая бабушка с морковной помадой, которая приехала с зашуганным дедушкой. Он обреченно таскал за ней какие-то ее авоськи, обмахивал ее веером и следил, чтобы не перегрелась на солнце ее щитовидка.
Бабушка так и сказала ему:
– Следи, чтобы моя щитовидка не перегрелась! А то мне нельзя загорать.
И плюхнулась на шезлонг у бассейна.
– Кукунечка! Тебя нельзя загорать, у тебя щитовидка, – тут же начал следить он.
– Ой, отстань...
Так они и жили, душа в душу.
Кукунечка была недовольна абсолютно всем – природой, погодой, солнцем, тенью, морем, бассейном, щитовидкой, врачами, своим безропотным дедом и едой. Столовая – вообще была главным объектом ее недовольства. Ей все время было мало блюд/все не вкусно/все соленое/ все пресное/солено-пресное. Персонал «относится свысока и пренебрежительно», а «повар – косорукий».
Хотя все было, на самом деле, вкусно. И у повара с руками все нормально. Меня, честно говоря, такие «социальщики» всегда очень удивляют. Вся страна мечтает «комплиментарно», я бы даже, как тот дед, сказала, на халяву ездить по путевкам в Крым или еще куда. Ездит в основном Москва, и в лице таких вот людей еще и всем не довольна. На всякий случай. Почему не ездят другие города и регионы – это к их местным властям вопросы.
По какой-то странной иронии судьбы, Кукунечка с мужем все время оказывались за одним столом с Марией Антоновной. Это тоже бабушка – пенсионерка. Мы с ней особенно потом подружились.
Мария Антоновна, как специально, была полной противоположностью Кукунечке (я так называю, потому что так и не спросила, как ее на самом деле зовут). Она была всем довольна, особенно едой. Хотя потом я узнала, что у нее какая-то страшная язва желудка, и в столовой она почти не ела. Бульон хлебнет, и всё. Но она всегда просила девочек-официанток передать повару, что все очень вкусно. Наверное, чтобы просто его порадовать. Ну и так во всем.
Одна горничная даже назвала ее «бабушка – Солнце». Но так оно и было. Там у нас было три солнца. Мария Антоновна, Маша и крымское...
И вот они всегда сидели с Кукунечкой вместе, оттеняя друг друга. И за этим было очень интересно наблюдать. Одна все время жалуется. А другая все время радуется...
* * *
Кукунечка сочувствовала мне активнее других. Едва не рыдала. Что и мир злой, и мужья уходят, и все таких детей обижают. В общем, все у меня плохо. И: «Дай я тебя, деточка, обниму».
Узнав, что муж меня не бросил, а с Машей все дружат, она, казалось, даже обиделась.
– Ну и сколько тебе за нее платят? Копейки, наверное, – спросила она с надеждой.
Я сказала – сколько. После этого она не здоровалась со мной несколько дней. Чтобы помириться и не портить себе отдых, я в итоге как-то в общей беседе вставила, что зато у меня никакой карьеры нет и профессиональной реализации тоже. Чем несказанно ее обрадовала.
Она расплылась в морковной улыбке и опять начала меня утешать:
– Ну ничего, бывает. У моей сестры тоже у дочерей жизнь не сложилась. Из одной ничего путного не вышло... Из другой вышло такое, что лучше бы ничего не выходило. Вот моя – умница!
– Кукунечка! Уйди с солнышка, у тебя щитовидка, – жалобно прошептал ее дедушка. Испугавшись, видимо, что терпение мое не безгранично. И Кукунечке может грозить опасность.
А зря. Я же к тому моменту сделала тот самый массаж шейно-воротниковой зоны. И уже не то, что не бряцала железными нервами, у меня их и не было вовсе. Кстати, о массажисте, я же обещала.
– Как это ни странно, но ноги у вас прямые, – заявил он мне сходу при нашей первой встрече.
– Почему это странно? – расстроилась я про себя. – Неужели я выгляжу, как женщина с принципиально кривыми ногами?
– Что, больно? – спросил он меня, активно ковыряя у меня в затылке.
– Больно.
– А так?
– А так еще больнее. Я вообще выживу?
– Ну... Если будет на то воля Божья...
– А то мне однажды сделали массаж, и я чуть не умерла...
– Нууу... «Достойное по делам моим приемлю».
– Вы массажист или проповедник?
– А вам какая сейчас разница? Просто с любовью принимайте все, что происходит, и радуйтесь. А то люди то этим не довольны, то тем... То массажем... Больно? Значит это самое для вас сейчас лучшее. Расслабьтесь и благодарите Бога.
И я расслабилась. Настолько, что даже с любовью потом смотрела на Кукунечку. Вот такой мне попался необычный массажист. И вот такой у нас с Машей был в этот раз отдых.
А перед самым нашим отъездом приехала группа студентов и аспирантов из Белгорода. С педагогами. Я хотела с ними поговорить, но не решилась. Спросила только девушку, как у них там...
– Ну как... Непросто.
– Мы вам очень сочувствуем, правда, – только и смогла сказать я, как будто даже оправдываясь. – Помоги вам Бог! Нам всем.
А что тут еще скажешь…
РУКА ДАЮЩЕГО НЕ ОСКУДЕВАЕТ!
