Он отдал другу обезболивающее и решил себя взорвать. О чудесах и трагедиях

Елена Кучеренко

Как-то само собой получилось, что СВО очень крепко вошла в мою жизнь. У меня в семье никто не мобилизован, я ни разу не возила никуда гуманитарку, только хиленько что-то собирала. Я не плету сети, не отливаю окопные свечи и не собираю носилки. У меня не живут беженцы и я не ухаживаю в госпиталях за ранеными. Я вообще – никто в этом плане. Но практически ежедневно я так или иначе сталкиваюсь с теми, кто реально что-то делает. Даже не что-то, а всё, что может. Кто жизнь свою изменил и себя забыл (какая там зона комфорта!). И вслед кому крутят пальцем у виска люди со светлыми лицами:

–  Тебе-то зачем это надо?

У меня все больше появляется знакомых с новых территорий (помимо тех, с кем я дружу уже много лет), и я часто слышу от них, что они пережили и переживают.

Но у меня и на Украине – друзья и знакомые. 

–  Как ты? –  спрашиваю я одну из них, прочитав, что ночью в их городе прогремели взрывы.

Наши уже ракеты.

–  Нормально. Только подруге не могу дозвониться. Она живет в том районе.

Больно... Там ведь тоже простые люди, которым страшно. А ракета –  это не бабочка, которая нежно садится на цветок. Как бы ни старались. 

–  Лена! Я хочу, чтобы ты знала, не все у нас радуются трагедии в Белгороде, –  пишет уже она мне на следующий день. 

Белгород... У меня и там знакомые. Город, о котором сказала жена одного мобилизованного парня: «Так, как человека обнимают в Белгороде, не обнимают больше нигде». И стоят перед глазами похороны целой семьи с маленьким ребенком. А сколько там еще погибло... 

Я не понимаю, как кто-то где-то может этому радоваться. Ведь погибли дети.

Но я и не понимаю, почему у нас кто-то злорадствует по поводу смертей на Украине. 

–  Мочи хохлов! –  ликуют они.

Чем вы лучше тех, кто глумится над белгородцами? Мне иногда даже кажется, что это какие-то современные «брандербургские полки», специально выставляющие русского человека каким-то кровожадным быдлом.

Как-то я слушала интервью одного нашего военного по поводу СВО. Сейчас даже не вспомню, кто это был. И он сказал примерно такие слова:

–  Понятна злость солдат. Без этой злости ты не пойдешь в атаку. Но не понятна ненависть гражданского человека к такому же гражданскому человеку, пусть они и по разные стороны линии фронта. 

Все чаще я замечаю, что в военных сейчас больше человечности, чем в нас. И в отличие от нас, они уважают своего противника. 

И как-то постепенно стали входить в мою жизнь эти самые наши военные мужики. Иногда опосредованно – в виде историй, которые мне рассказывают. Идешь по улице, встречаешь священника, и он, такой:

– Хочешь про чудо с мобилизованным?

А иногда мои герои вдруг «выходят» из этих историй «с передка», которые я записывала, и я сама с ними знакомлюсь: 

–  Вот ты какой...

А потом оказывается, что «за ленточкой» тот или иной знакомый нашей семьи. И сужается, сужается круг. 

И вот уже целая книжка историй «из-за ленточки» вышла. Казалось бы, где я (многодетная домохозяйка с ребенком с синдромом Дауна, живущая в Москве), и где война? Но пути Господни, как выясняется, правда, неисповедимы. И зачем-то же Он дает мне в руки эти истории. 

Боясь романтизировать войну (этого нельзя делать ни в коем случае), мне все равно больше хочется писать о светлом. Так, наверное, устроен любой человек. Во тьме мы всегда ищем хоть какой-то лучик. И я ищу. Истории о чуде и помощи Божией –  даже там, где ужас и смерть. Но замирает душа, видя, как тесно переплетены сейчас чудеса и трагедии. Свет и тьма. И порой даже трудно провести между ними грань. И боль, боль. А вот – радость... 

И не понимаешь почему здесь так, а там иначе. Почему один жив, а другой мертв. Ответ знает только Бог. Я верю, что когда-нибудь Он нам обязательно всё расскажет.

* * *

Но пока мне многое не понятно. 

Мне не понятно, почему погиб отец, которого отпустили на похороны его же собственного ребенка? Мужчина был мобилизован, а за время военных действий у него умерла дочь. Ему дали увольнительную (или как там сейчас это называется), он поехал. По пути в их машину прилетел какой-то шальной снаряд. 

–  Господи, почему? – спрашиваю я. 

Наверное, есть какой-то ответ, но я его не вижу.

А другой отец чудом остался жив. В нагрудном кармане он носил письмо сына. Однажды пуля пробила его бронежилет и с большой долей вероятности должна была его убить. Но, коснувшись письма ребенка, она развернулась и вошла в «броник» с обратной стороны. Да, мужчина ранен. Но живой! Это мне рассказала чудесная девушка, которая ездит волонтером в военный госпиталь ухаживать за ранеными.

А другой погиб. И мне тоже не понятно, почему. 

Человек с криминальным прошлым, он женился на женщине с ребенком. Не могу точно сказать, совсем маленьким был мальчишка, когда мужчина и женщина встретились, и он его растил, или подростком. Но суть в том, что пасынок его однажды совершил что-то противозаконное, и ему «светила» тюрьма. Но отчим взял всю вину на себя и сел вместо парня. А потом началась СВО. В какой-то момент заключенным начали давать возможность искупить свою вину кровью, в том же «Вагнере», например. И мужчина вызвался идти на фронт добровольцем.

Оказавшись в зоне боевых действий, он погиб сразу. Почему?.. Вроде же, обязан тут быть хэппи-энд. Ведь еще до войны он «положил душу свою за други своя». Сел вместо неродного сына. И все теперь должны жить долго и счастливо. Но нет. Эту историю рассказал священник. 

А другому повезло. Его ранило, но не сильно. Он хотел остаться и воевать дальше, но его чуть ли не насильно вытолкали в отпуск. Так, оказывается, тоже бывает. Еще по дороге домой ему позвонили сослуживцы. Сразу после его отъезда накрыли огнем их блиндажи, и много парней погибло. Чудесное спасение. Но почему именно ему повезло, а тем – нет? Должен же быть какой-то смысл.

И этим повезло. Снаряд воткнулся в маскировочную сеть, которую сплели прихожанки одного близлежащего храма, и не разорвался. Настоящее чудо. Об этом мне рассказал батюшка оттуда. При этом у настоятеля того храма не так давно погиб мобилизованный брат. Почему?!

И вот этот погиб. Я очень надеюсь, что эту историю не посчитают пропагандой чего-то там и не вырежут. Очень! Прочитала у одной журналистки. В общем, погиб мобилизованный парень. Единственный сын у родителей, хороший друг. Пришла повестка – взял и пошел. Воевал достойно. Человек нетрадиционной ориентации, много лет живший с другим мужчиной. 

Я поддерживаю запрет пропаганды ЛГБТ. Но такие истории тоже есть. И из песни слов не выкинешь. Как есть и сотни мужчин традиционной ориентации, которые разбежались, как... тараканы.

* * *

А недавно мне написала одна знакомая. Когда-то я делала с ней материал на совершенно другую тему. 

–  Благодаря Вашему рассказу, я стала волонтером, навещаю наших бойцов в больнице, – делилась она.

Материал был о той самой девушке, которая ухаживает за ранеными в госпитале.

–  Читаю Ваши истории о бойцах СВО, –  писала та женщина. – Решила вам подарить еще одну. 

Эту историю ей рассказал один раненый. Удивительно на самом деле. Потому что не раз уже я слышала, что ребята не особо любят говорить о войне. А этот парень почему-то заговорил. Он молодой – чуть больше тридцати. Жены нет, детей нет, родители умерли. В зону боевых действий попал добровольцем.  Рядом с ним разорвалась мина. Левую руку у него почти оторвало, она безжизненно висела непонятно на чем. 

– Боль была  нестерпимой и долгой, – рассказывал он моей знакомой. – И с каждой минутой усиливалась. 

Так получилось, что незадолго до этого ранения, он отдал свой пакет с обезболивающим другому бойцу, и теперь сам себя обезболить ничем не мог. Время шло, его никто не эвакуировал, терпеть было невозможно. Отчаявшись, парень решил себя взорвать. Правой рукой он взял гранату и прижал ее к правой щеке. 

– Но в момент, когда он большой палец правой руки продел в кольцо, чтобы выдернуть чеку, прилетел осколок. Ровно в этот палец и вышиб его из сустава. Так он остался лежать до прихода помощи. С неподвижной левой рукой и прижатой к щеке гранатой, – писала моя знакомая. –  Левую руку ему пришил врач-дагестанец. Ее удалось спасти. Только нервы сильно пострадали. Нервы для руки брали из ноги и вживляли в руку. Вот такая непридуманная история.

* * *

Она писала мне о своих больничных волонтерских буднях. Эдакий «волонтерский дневник». Раздали раненым мандарины. Просфоры и святую воду – тем, кто захотел. Покормили тех, кто сам не может есть. У одного – очень добрая, детская почти улыбка. Все любят пить чай с лимоном. Так что лимонов нужно больше. Еще нужен крестик с веревочкой для бойца. Свой он потерял на войне. И иконку святителя Николая. Просил. Много вообще чего нужно. Подгузники большие. Волонтеры передают друг другу информацию. 

А вот жены ребят. Одна – беременна. Совсем еще юная. Другая накануне прилетела к мужу с двумя младшими детьми. Вообще у них – четверо. Старший сын служит. Хорошая, верующая семья. Мужчина пошел добровольцем, а до СВО у него был очень неплохой бизнес. Вот о том бойце тоже очень заботятся жена и дочка. Он идет на поправку, и его скоро выпишут. Рассказал, что пуля только чуть задела руку.  На рукаве в этом месте был карман, а в нем –  иконки святого Николая Чудотворца и Божией Матери.

Еще одна женщина с мужем здесь, в больнице уже полгода. Полгода! Младший сын пошел в первый класс без родителей. Он дома с бабушкой и дедушкой. А двое старших служат на границе с Украиной. 

У другого раненого дома две маленькие дочки. Ему подарили детскую книжку. Очень доволен. 

Радуются за раненого в ожоговом отделении. Процесс нагноения побежден, отменили антибиотики. Глаза у него засияли. 

Накануне помыли и побрили другого бойца. Поэтому сегодня эта моя знакомая только делает с ним зарядку. Пишет, что, когда водила его по коридору, к ним подошли мама и жена другого раненого. Испугались, что парень начнет падать, и она одна его не удержит.

–  Прочла мне нотацию. А у меня сердце ликовало, что они такие по-матерински заботливые. Для них каждый боец –  их родной. 

Раненые попросили походить по коридору с их «коллегой». Чтобы лучше спал ночью. Походила. Вынесла у другого утку. Он был подавлен, поговорила с ним. 

Помолилась с тем  бойцом, который хотел взорвать себя. Он немного выпил. Громко, в голос он попросил помощи у Господа. И почти тут же врач разрешил укол. Поиграла с ним в шашки и шахматы. Мимо них прошел кто-то без половины головы.

Читаю это –  и боль... И тут же свет. Тусклый, но свет. И снова –  боль. 

А потом она пишет о раненом парне и его молодой еще красавице-маме. У него контузия, и что-то случилось с головой. Руки-ноги целы и на месте, но ни ходить, ни есть сам он не может. Ничего не может! Только блаженная улыбка и... слюни. Он ничего не понимает. 

–  Белоснежная футболка. Уютные вязаные носочки на ногах. Весь ухоженный и любимый. То и дело в порыве нежности, мать обнимает его и начинает целовать. И говорит, говорит, говорит с ним. Тихо, в полголоса. Говорит, как с человеком,  который понимает! На ее лице счастье и любовь.

Есть любимый сын, есть она – его мать. И рядом с ней – Богородица. Потому что я не знаю, как по-другому можно так глубоко смириться.

У меня просто нет сил больше читать. Как же все переплелось! Радость, боль... А над нами всеми Бог! И только Он знает, почему здесь так, а там –  иначе. Почему здесь стоны, а там – свет. 

И нечто подобное ведь и на той стороне.  Такая же мать. И такой же сын. Которого поймали на улице и бросили насильно в пекло. Вытирает она ему слюни и молится, наверное, тому же Богу. И рядом с ней, наверное, тоже Пречистая Дева.

РУКА ДАЮЩЕГО НЕ ОСКУДЕВАЕТ!