Приходинки. Лето 2023

Священник Николай Толстиков

Что лучше?

Отец Сергий, старенький священник, на полиелее произнеся в алтаре ектению, выходит в проем Царских Врат на солею и с торжественно-подчеркнутой неторопливостью кланяется настоятелю, помазующему елеем чела прихожанам на середине храма. 

– Отец Сергий, зачем же вы так делаете? Ведь настоятель – не архиерей!
– Лучше перекланяться, чем не докланяться! – ответствует мудрый священник.

Люди-человеки

В маленьком старинном городке празднуют столетний юбилей известного поэта-земляка.

Тут и столичные писатели присутствуют. Вдоволь навыступавшись перед благодарными слушателями, они бредут неторопливо по городской площади с громадиной реставрируемого собора в центре.

Шумит вокруг ярмарка.

Один гость откололся от компании отведать местного пивка и вернулся вскоре взбудоражено-удивленный:

– Там на Доске почета «Лучшие люди нашего города» –  портрет священника!
– Ну и что? – откликнулся кто-то из местных литераторов, сопровождавших именитых гостей. – У нас среди батюшек и «ветераны труда» области имеются. Заслужили. Тоже люди-человеки!

Заначка

Дед Игнашка и баба Глаша слыли в городке скупердяями. Невзрачный их домишко кособочился с краю церковного погоста, но в храм зайти, лоб перекрестить да копеечную свечку поставить они не удосуживались.

То ли от отца, то ли еще от деда получил Игнашка в наследство охотничью берданку, но применял ее больше для баловства – стрельбы по воронам: добытчик из него был никудышный. Раз, собираясь на охоту, в избе заряжал берданку, и та возьми да выстрели. Заряд дроби вдребезги разнес стекла в окне. Но Игнашка много не унывал, заколотил раму листом толстой фанеры, и баба Глаша с таким «рационализмом» мужа согласилась: сойдет и так, все  на новое стекло деньги не тратить.

Сидя на пенсии, дед Игнашка перебивался еще починкой прохудившихся валенок у односельчан. Не раз и не два он затаивал от бабки заначки на винишко, но безуспешно – у бабы Глаши нюх на них был собачий. Следом еще и взбучка старика ожидала.

Когда  бабка опять потребовала у Игнашки добровольно выложить мзду за очередную халтуру, дед, как обычно, пожал плечами: мол, ищи сама, коль найдешь! И сидел бы Игнашка дальше, со спокойствием ожидая своей участи, но вдруг сокрушенно хлопнул себе ладонью по плеши:

– Чужие, не своей жонки, катаники заказчик унес! Перепутал я, не те ему подал.  А в одном из них под стелькой я денежку припрятал. Если ж валенки примерили, то...
– Так чего сидишь сиднем, старый дурак?! А-а, сама догоню! – баба Глаша, в чем была, метнулась вдогонку за заказчиком.

Тот мужик еще и до избы своей не дошел, как догнавшая его старушка вырвала из рук его валенки. Ковыляя обратно к дому, бабка Глаша попеременно совала в их голенища  руку, но, ничего не нащупав, только охнула и осела тяжело в сугроб на обочине.

 Игнашка, довольно похихикивая, разглаживал на своей коленке припрятанную благополучно  купюру, когда мужик-заказчик приволок стонущую бабку, которую вдруг парализовало...

С того дня кончилась для Игнахи беззаботная житуха: стало надо обихаживать больную недвижную супружницу. С той поры и в храм стал Игнаха заходить свечки ставить, молиться: может, еще поднимется жадная старуха.

Тоже тварь Божия!

В городской квартире как-то несподручно, мне кажется,  домашних животных содержать, даже рыбок в аквариуме. Хотя кто знает...

Облает тебя соседская шавка в подъезде, норовя порою и за штанину ухватить, или кот у соседей за стенкой дурниной всю ночь изводится – но, ничего, поворчишь и смиришься. Может, животинка-то эта у одинокого человека – самый близкий друг и товарищ, пусть и бессловесный,  с ним  только и время коротать.

В городке моего детства было все по-другому. Дом без всякой живности – что тебе телега без колес. В жилье – кошка, на дворе собака, в хлеву – козы, поросенок, куры, а у кого еще и корова. Живность около  человека, близкого к природе и не прогуливающегося налегке по асфальту, тут само собой разумеющееся.

Хотя и в этом размеренном, из века заведенном,  существовании случались казусы.

Расскажу одну историю.

В закутке городского парка удалось отбить от мальчишек вороненка: они расстреливали его камешками.

Посаженный дома в ящик спасенный птенец поначалу дичился, угрожающе щелкал клювом, но, как выяснилось вскоре: голод – не тетка, и от предложенного аппетитного червяка не отказался. Клевать вороненок еще не умел, приходилось совать пищу ему в раскрытый алый зев. Пища моментально проглатывалась, и опять мой подопечный тряс крыльями, издавая просительный крик.

Осмелев, Клара (так назвали новую  обитательницу нашего двора)  теперь по участку бегала за хозяином, ровно хвостик; казалось, этого вороньего отпрыска досыта никогда не накормить. Кошки и собаки она не боялась, и те с молчаливым   безразличием  игнорировали приемыша. Единственно кого приходилось остерегаться Кларе, так это квочки, выведшей цыплят. Курица с кудахтаньем гналась за вороной, и та мчалась в укромный уголок – дай Бог ноги!

Впрочем, в недалеком времени Клара твердо стала на крыло, ни как прежде с горем пополам перепархивала с забора на забор. И сразу о ней узнала вся наша тихая улочка!

Дело в том, что в птице проснулась страсть к всяким блестящим вещицам. Клара затаивалась на ветке дерева или куста неподалеку от раскрытого окна чьего-нибудь дома и, улучив момент, когда отвернутся хозяева, стягивала вилку или ложку. Этим обычно и заканчивалось: дорогих «цацек» на виду в крестьянских домах не держали, пусть бы они и были бы.

Все «добытое» пряталось строго в одном определенном месте – под застрехой крыши старого сарая. Приходилось потом  мне по соседям разносить «экспроприированное» Кларой. Одни смеялись, другие беззлобно ворчали, третьи восклицали: « Ведь ворона же! Но, смотри, какая сообразительная!».

Возмущалась одна только бабка Катя и то, наслушавшись соседских рассказов. «Пойду в горсовет! – угрожала. – Вышлют милиционера с наганом, пристрелит тогда вашу ворону! Бесполезная птица!».

Самое интересное, что Клара, словно чувствуя наветы,  эту бабку ни разу не «навещала», и обидно было той, что ли?

Бабке Кате возражала бабка Маня. У этой старушки с Кларой сложилось нечто вроде дружбы. Хозяин вороны в пору школьных каникул норовил утром подольше поспать, а у птицы аппетит просыпался чуть свет. И старушка та вставала с первыми лучами солнца. Клара садилась к ней на подоконник и, что есть силы, долбила клювом в стекло. Старушка кормила ворону, разговаривая с ней. И от злости бабки Кати неизменно защищала: «Ихнее племя пророку Божию Илье пищу носило!». Баба Маня крестилась на белеющий на взгорке за городком Ильинский храм. «Что плести на нее напраслину? Тоже – тварь Божья!».

Было радостно,  когда возвращался я домой, и откуда-то сверху с веселым карканьем спускалась Клара и садилась мне на плечо.

Вот только старый холостяк учитель, живший в доме напротив нас, говорил тогда  с какой-то затаенной тоской: «Ты вот оторвал птицу от своих сородичей. Каково ей потом-то будет.  И здесь чужая и там чужая».

К словам деда я тогда особенно не прислушивался, да и смысл их непонятен еще был. Вскоре я из городка уехал. Что там стало с Кларой, оставленной на попечение бабушки Мани, неведомо...

Вернулся я через несколько лет. Подходя к родному дому, вспоминал детство. Остановился у калитки, и вдруг на забор села ворона. Покрутила головой, скосила глазом. «Да это наверно Клара!» – подумалось.

Но стоило чуть потянуться  рукой – осторожная птица тотчас улетела прочь. Может,  я и ошибся.

«Мы в ответе за тех, кого приручили!». Только слова маленького Принца А. Сент-Экзюпери вспоминаем тогда, когда поздно.

РУКА ДАЮЩЕГО НЕ ОСКУДЕВАЕТ!