Приходинки. Великим постом

Священник Николай Толстиков

Искушение

Где пост — там и искушение, не дремлет лукавый. Чуть дай слабинку.

Отец Василий каждый раз к окончанию долгой великопостной службы уставал: года немаленькие, да и больные ноги вдобавок. И не заметил сам, как стал на начинающего диакона немилосердно ворчать. Тот тоже был далеко не юн, почти ровесник. Духовное училище он с Божией помощью осилил, но вот служба на ставленнической практике давалась ему туго.

Протоиерею Василию чтó, у него больше чем за четверть века службы каждый шажок в алтаре вымерен, слова молитв, вознесенные многократно, не забудутся. А тут, поправляй не поправляй, делает диакон ошибку за ошибкой, на замечания вовсе растеряется, опустит виновато глаза долу.

А может, насмехается в свою лохматую седую бороду над наставником...

«Да он, похоже, и не старается!» — возгревается гневом отец Василий и обличает диакона:

— Верующий ли ты человек? Зачем тогда Богу служить пошел? И в иереи еще метишь? Как в армии, мечтаешь следующую лычку на погоны получить?

В приоткрытую форточку окна вдруг, звонко трепеща крыльями, влетел голубь и закружился в вышине под сводом храма.

— Господи! — схватился отец Василий. — Ведь Великий пост, а я что творю?! Какое я имею право осуждать ближнего? Кто я такой? «Не судите, да не судимы будете...»

— Прости, собрат! — он шагнул и обнял сникшего понуро диакона. — Прости за гнев неправедный!

И стало легко на душе у старого протоиерея, да и диакон скоро стал служить как надо.

Слабина

Навестить то дальнее село меня попросила давняя прихожанка. Чаяли Великим постом пособороваться и причаститься Святых Христовых Тайн ее престарелые родители.

Всю неблизкую дорогу вспоминалась мне моя газетная юность: корреспондентом отдела сельской жизни «районки» часто приходилось бывать в здешних краях, писать очерки и зарисовки о тружениках, — совхоз был передовой, один из лучших в районе.

Все село завалено снегом: весна еще только-только пробуждается первой несмелой капелью.

Старички обрадовались, исповедовались по-крестьянски незамысловато и просто. После принятия Святых Христовых Тайн зашел разговор о нынешней жизни: что да как, да где, кто знаком.

Оказалось, что того совхоза давно нет и в помине, разорили его в «девяностые». Разделили работнички угодья на паи, а потом продали за бесценок заезжим коммерсантам — владельцам пищевого комбината. Те уже молочные фермы ликвидировали, — невыгодно, мол. Наобещали селянам «златые горы», а потом прогорели и смылись. Остались доверчивые селяне ни с чем — работы нет, молодежь в города подалась, одни пенсионеры кое-как существуют.

— Помню, у вас в соседней деревне закрытый храм стоял. Еще зерносклад в нем размещался. Говорят, следили за ним хорошо, берегли, даже роспись вся сохранилась. Всё по-прежнему? — спросил я.
— Да, да! Так и было! Но как зерно из него вывезли, так всё и забросили. Крыша прохудилась, протекла — какой-то жадюга часть железных листов с крыши спер. Невеселая приключилась история! — вздохнула сокрушенно старушка. — Мы тогда, в девяностые годы, хотели храм восстанавливать, даже община начала собираться. Скликали селян на общее собрание — давайте, мол, сложимся деньгами для ремонта крыши, иначе ведь зальет дождями всё и снегом засыплет. И совхоз, может, подсобит?! И надо же — против уперлась его директорша! Она баба шустрая, продувная, «партейная», до директоров парторгом работала — язык подвешен, позавидуешь! Мол, сейчас у нас задачи поважнее «церквы», хозяйство на паи между вами надо разделить, а потом видно будет. И — слово за слово — всех отговорила, краснобайка! Да и мало нашлось людей Богу верующих, не защитили храм.
— А что теперь там?
— Что? Свод обвалился, роспись со стен ссыпалась. Заглянуть, а не то что войти внутрь, страшно! Разруха!.. Сберегли бы в те годы храм — и у нас бы все было хорошо, — закручинился и старичок. — Слабину мы тогда дали — и аукнулось!

РУКА ДАЮЩЕГО НЕ ОСКУДЕВАЕТ!