Будни инвалидов, или Один паникер хуже трех врагов

Максим Терехов

Последние несколько месяцев все СМИ только и говорили, что об эпидемии коронавируса. Вторая волна ожидается теперь в сентябре. В такой ситуации обилие как правдивой, так и не очень информации рождает в обществе панические настроения. Паника часто приносит большие дивиденды тем, кто ее распространяет. Одни получают моральное удовлетворение от произведенного возмущения, ну а другие – вполне ощутимую финансовую выгоду.

Казалось бы, вера в Бога должна давать надежную защиту от паники, но этот духовный вирус всё же проникает в душу и, заглушая спокойный и ровный голос Христа в человеческих сердцах, толкает нас на необдуманные поступки. В такие моменты иногда стоит оглянуться на прожитые годы, вспомнить собственный опыт общения с паникерами и трезво оценить его результаты.

В истории, которую я хочу рассказать, речь пойдет о моем покойном тесте. Царствие ему небесное. Инвалидом он был с детства. В три года, еще до войны, переболел полиомиелитом. В результате одна нога стала развиваться плохо. Когда он пришел учиться в школу, его костыли сильно развеселили одноклассников. Один из них шутки ради отнял костыли, и бедный мальчишка запрыгал на одной ноге под всеобщий хохот.

Мама его к этому времени сошла с ума. Выпускница Смольного института благородных девиц в советскую реальность не вписалась, и собственные дети ее интересовать перестали, а отец бедняги, болгарин по национальности, переехавший в Россию из-за страсти к охоте, был слишком занят своей частной врачебной практикой, чтобы ходить в школу и помогать сыну-калеке выстраивать отношения со сверстниками. Были, правда, еще старшая сестра и полуграмотная домработница – редкость для советского быта, – но они ничем не могли помочь мальчику.Сколько силы воли надо было иметь, чтобы заставить себя учиться в такой школе! Впрочем, учеба особо и не ладилась…

Но вот случился в его жизни поворот: в шестом классе учитель арифметики объявил набор в математический кружок, и у Павла, так звали тестя, выявились удивительные способности к этому предмету. Спустя некоторое время он стал решать задачи быстрее всех. Плохим остался на всю жизнь лишь почерк. Мне всегда было трудно понять его заостренные, как горные пики Кавказа, буквы, которыми он вел свои записи, но это не помешало ему стать ученым. В голодной и холодной Москве он учился в институте, куда добирался без костылей. Пользовался только палкой.

Но вот война закончилась. Инвалидов в Москве стало очень много, и смеяться над ними никто уже не смел – ведь это были герои, одержавшие Великую Победу. Для Павла такое отношение общества к людям с ограниченными возможностями стало большим облегчением. Он снова начал пользоваться костылями.

Я видел его фотографии в молодости. Он был удивительно красивым молодым человеком, удачно женился на одной из институтских красавиц. Дальше были различные научные свершения: кандидатская и докторская диссертации, профессорское звание, мировое признание как одного из основателей советской электронной микроскопии…

Но всё это осталось уже в далеком прошлом, когда мне пришлось пожилого и больного человека загрузить в машину и свозить в больницу на обследование. Тесть долго садился в автомобиль и долго выбирался из него. Зимой костыли в любой момент могут разъехаться на обледеневшем асфальте. Я пытался подстраиваться  под возможности своего тестя и делал всё, о чем он просил. Забрать костыли, положить в машину, вовремя подать... И вот наша экспедиция подходит к концу. Остается лишь зайти в подъезд и подняться на лифте до квартиры.

– Совсем инвалидам житья нет, – слышим мы старческий голос. Какая-то старушка явно хочет завладеть моим вниманием. Кажется, ей совсем не нравится, что всё оно принадлежит тестю. «Не отвлекаться, только не отвлекаться», – стучит в висках. Остается  лишь набрать код и войти в подъезд, преодолев предательский лед перед дверью.

– И куда только начальство смотрит – совсем улицы не чистят! – напирает бабка. Желание получить купоны с процесса у нее просто зашкаливает. «Ну хоть кусочек твоего внимания», – слышится в каждой гласной букве. Победа! На доли секунды я отвлекаюсь, чтобы бросить мимолетный взгляд на старушку и… перестаю страховать своим вниманием тестя. Он грузно входит здоровым коленом в асфальт. Дальше упасть я ему уже не даю, подхватываю подмышки и краем уха слышу торжествующие вопли.

– Ой, что делается, инвалидам совсем жить нельзя, – но нас с тестем теперь не проведешь. Ни грамма внимания на эту кликушу!

– Как жить инвалиду?! – не унимается она, понимая, что уже ничего ей не светит от той заботы и внимания, которую я должен отдать сейчас тестю и только ему.

Мы заходим в подъезд, потом в лифт. Колено начинает отекать, но он терпит и справляется со всеми трудностями сам. Войдя в квартиру, мы добираемся до его кровати. В жизни Павла Александровича появляется еще одна победа. Интересно, что больше радует человека: награды за труды и великие совершения или когда ты вот так, чуть не разбившись, всё-таки добираешься до пристанища? Я  досадую на себя, что отвлекся на бабулю. Интересно, почему чайники, розетки и телефоны сильно поумнели за последние пятьдесят лет, а люди нет? Ведь всё ее поведение было шито белыми нитками.

Как-то спустя время я ехал в метро и увидел пожилого мужичка с палочкой. Стоит и не держится за поручи. Хотел ему место уступить.

– Не надо, – говорит. – Настоящий мужик должен стоять в любом состоянии.

Так и простоял пару станций, а потом вышел. Тестя тогда уже в живых не было, но вспомнил его добрым словом – молитвой за упокой души…