Откуда берется жизнь

Юлия Кулакова

Вика посмотрела на часы. Десять минут седьмого. Рабочий день формально закончился – но только формально. Начальник в очередной раз недоволен ее работой – ей придется ждать, пока он ее позовет в свой кабинет, вновь и вновь выскажет все претензии и даже тогда не отпустит. А ведь это уже вторая работа после института; с первой оказалась та же проблема – начальник. Точнее, начальница, невзлюбившая неопытную вчерашнюю студентку. Писать для газеты Вике нравилось, она посвящала работе всё время с утра до глубокой ночи, ее тексты доставались читателям практически без правки, но редактор не скрывала ни своего отношения к ней, ни нежелания видеть новенькую в редакции. Наконец Вика ушла. Она очень боялась остаться без работы и согласилась на должность в общественной организации. Первые дни председатель был с ней подчеркнуто вежлив не иначе как потому, что долго не мог найти сотрудника. Но только в первые дни. А вот весь последовавший год… Про зарплату лучше было и не говорить: меньше нее, пожалуй, уже получала только приходящая  уборщица, и то вряд ли.

Она собрала бумаги и зашла в кабинет. Секретарь Рамиля, которая всем представлялась Риммой, уже стояла перед зеркалом в плаще и поправляла шарфик.

– Кто там? – кивнула Вика на закрытую дверь с табличкой «Председатель…»
– Мышкина, – Римма поморщилась. – Ох, и не люблю я ее.

Вика улыбнулась. Эту женщину мало кто здесь любил: каждый раз, приходя написать заявление на материальную помощь, она рассказывала о своей нелюбви к невестке всем, кого удавалось застать на рабочих местах: и солидной даме-бухгалтеру, и ее молодому помощнику, и даже уборщице бабе Зине. Сегодня баба Зина, которая слушала Мышкину охотнее других, задерживалась, и «досталось» секретарю.

– Рассказывала, что сын опять у нее живет. Сыну уж сколько лет? Я понимаю, его болезнь – жуткая вещь. Но там же есть жена, ребенок; жена и так из сил выбивается, всё для него делает. А эта и рада семью разрушить. Мышкина-Подмышкина.

Вика усмехнулась. Ей в связи с фамилией посетительницы вспоминалась кошка со странным именем Мурмышка, которая жила много лет в их дворе. Дети сделали ей домик из ящика, кормили. У любимицы ребятни была серая шерстка точно такого цвета, как пальто Мышкиной. Вика простилась с Риммой и ушла к себе – ждать явно придется еще долго.

Минут через пятнадцать дверь кабинета, где работала Вика, открылась. На пороге стояла Мышкина в верхней одежде прямо поверх халата, волосы ее были растрепаны.

– Вот! – радостно потрясла она какой-то бумагой, будто Вика должна была знать, о чем идет речь. – Директор сказал, чтобы ты мне ее отпечатала, раз Риммочка ушла. Спасибо ему, доброму человеку, написал ходатайство на лечение!
– Но тут только «шапка»: кому и от кого, – присмотрелась к бумаге Вика.
– Остальное я сама продиктую. Что ж я – не знаю, что для моего сыночка диктовать? – Мышкина шумно уселась на стул.

Вика набрала первые слова. За это время Мышкина успела изложить ей все плохие стороны невестки и единственной внучки, но девушка не слушала.

«Сыночек...» Интересно, будет ли у нее, Вики, сыночек или дочка? Она вышла замуж прямо перед тем, как устроиться на новую работу, и они с мужем очень хотели детей, несмотря на то, что жили  бедно. Но детей всё не было. В последний раз доктор предположил, что виной этому стресс Вики на работе.

– Ты слышишь? – бесцеремонно подергала Вику за плечо Мышкина. – Пиши: ам-бри-о-нального…

 Вика потерла глаза, будто только что проснулась:

– Какого? Я такого слова не знаю.
– А еще институт кончали – умные все! – насмешливо затараторила Мышкина. – Нечего спорить – директор всё одобрил! Так и пиши: амбрионального! Лечение такое!

Вика пожала плечами, дословно набрала то, что требовала от нее женщина в сером пальто, и отправила бумагу на печать. Мышкина радостно выхватила листок прямо из принтера, чуть не порвав, и направилась к председателю за подписью. А Вика приняла звонок по внутренней связи: председатель, видимо, устал в этот день и велел девушке показать работу завтра.

Идти на остановку пришлось вместе с Мышкиной.

– Так что ж это за «амбриональные»? – спросила женщину Вика отчасти просто для того, чтобы не слушать, как невестка Мышкиной в очередной раз приготовила неправильный борщ для свекрови и это оказалась «последняя капля».
– Какие-то стволовые клетки вроде бы, – неуверенно ответила Мышкина. – Говорят, только это и помогает.
– Так это… что же… Эмбриональные, значит, от слова эмбрион?
– Да не знаю я – ты же училась, – махнула в ее сторону женщина. – Не ставят нас на очередь и не ставят. Говорят, материалу нету – никто аборты не делает. Вот если, говорят, ты сама найдешь беременную, уговоришь ее сделать аборт, тогда и будет материал. Я искала-искала, да никто не соглашается моего сыночка спасать.

К остановке подъезжал автобус. Мышкина припустила бегом, а Вика осталась стоять в оцепенении.

Слова «аборт» она боялась. Впервые она услышала его в танцевальной студии Дома пионеров. Всё в тот день было как обычно: девчонки в белых «балетных» юбках и с забранными наверх, как у настоящих балерин, волосами собрались в зале и ждали преподавательницу. Но она не шла и не шла. В зале было холодно, и скоро они стояли одной замерзшей кучкой и спрашивали друг у друга, что могло случиться.

– А вдруг ее бандит убил? – сказала высокая Таня. В те дни район полнился слухами о страшном бандите с большим ножом, который нападает на девочек.
– Нет, Наталья Ивановна уже взрослая, – ответила Галка. – Может, она заболела?

Тут в зал вошла какая-то незнакомая Вике учительница и объявила:

– Дети, Наталья Ивановна не придет – она в больнице. Собираемся и идем по домам.

Девочки высыпали в коридор, быстро разбирали одежду, шептались.

– А что с ней? – спросила Вика ту самую вторую учительницу. – Может, мы ее навестим?

Учительница почему-то посмотрела на нее недовольно и ответила: «Девочка, не лезь не в свое дело».

На глаза Вики навернулись слезы. Разве это плохо – навестить любимую преподавательницу, когда она болеет?

– Ее нельзя навещать, – вдруг сказала техничка, словоохотливая тетка неопределенного возраста, которая часто выходила на улицу курить прямо под окна директора и не боялась.
– Почему? Что с ней такое? – удивилась Вика.

Техничка странно усмехнулась и сказала куда-то в сторону:

– Аборт делает.

Вика не знала этого слова. Она пришла домой и спросила у взрослых.

– Кто тебе это сказал? – воскликнула мать.
– Техничка Анна Максимовна…
– Вот дура, – с негодованием ответила мать и больше ничего не говорила.

Вскоре Наталья Ивановна вернулась к занятиям как ни в чем не бывало. Вика выросла, узнала, что значит это слово, и оно навсегда в ней связалось с тем холодом и детским страхом, беззащитностью перед неизвестностью и какой-то невозможностью повернуть всё вспять, что-либо изменить. Она, наверное, никогда не была атеисткой, всегда считала, что «Кто-то где-то есть» и что это Он дает человеку жизнь и нечто, называемое словом «душа», а значит, никто не вправе и отнимать. В институте она нередко спорила с подружками, которые называли зародыш «просто клеткой», доказывала, что это самостоятельный организм. Беспомощный без организма матери? Так беспомощен и младенец, и старик, и инвалид, но это не значит, что их можно убить. Не человек еще? А когда же он станет человеком? То есть в семь месяцев беременности ребенок рожденный – человек, а нерожденный, стало быть, не человек? Впрочем, Вика понимала, почему переубедить некоторых подруг не удастся. Они защищали не идею, как она, – они защищали себя, потому что знали, что такое аборт уже не понаслышке.

И сейчас, когда Мышкина рассказала ей всё про свои «амбриональные» планы, Вика была в шоке. Только что она, сама мечтавшая о детях, своими руками напечатала приговор какому-то ребенку.

В кармане зазвонил, угрожая выпасть, неуклюжий большой телефон. Римма.

– Слушай, мне председатель сейчас звонил. Сказал перезвонить тебе, чтоб ты завтра пришла на работу на полчаса раньше и составила для него… ты там ревешь что ли?

Вика, вытирая слезы, рассказала ей о случившемся. Но поддержки от Риммы не получила:

– Странная ты, Вик. Мышкиной сын – он уже есть, а там никакой не ребенок – так, клетка. Да даже если бы… она своего сына спасает. Ну какой ценой другой жизни! Слушай, заработалась ты что ли. Ладно, завтра поговорим, чао…

И гудки в трубке.

Вместо того, чтобы ждать автобуса, Вика двинулась вверх по улице. Скудно освещенный фонарями, почти незнакомый район, где-то здесь жили все сотрудники их организации, кроме председателя – его привозил шофер – и ее, Вики.

За домами высилось какое-то новое здание. Вика прошла дворами и увидела храм. Небольшой, с уже выстроенной вокруг него оградой, освещенный единственным фонарем. Окна были темными. Вика вошла, добралась до двери, подергала. Церковь была закрыта. Она оглянулась. Ни сторожа, никого. Пусто.

Тогда она прислонилась головой к стене и попыталась заговорить. Напрямую с Тем, Кто, по ее давнему мнению, дает жизнь. Она просила о  том, чтобы Мышкину стало лучше без всякого «амбрионального» лечения. Чтобы его мать прекратила мучить невестку, а заодно и всех остальных. О чем-то еще, наверное, чего она сама не осознавала, – оно лежало глубоко-глубоко в сердце.

На другой день после очередных совершенно непонятных требований: «Это когда это я говорил Вам так переделать? Ничего подобного!» – начальник отправил ее на очередное мероприятие. Вика уже знала, чем это кончится: вопросами от председателей других организаций, почему не приехал он сам, а неуважительно послал вместо себя работника, отказом обсуждать с ней что-либо и последующими криками начальства. Но деваться было некуда. Прямо у двери большого зала, где должна была проходить встреча, на Вику налетела бодрая девушка с диктофоном в руках.

– Светка, ты? – обрадовалась Вика коллеге по предыдущему месту работы.
– Светка теперь редактор, – подмигнула коллега. – Гендиректор нашу-то уволил – там такое выяснилось…  А меня на ее место.

Она вдруг остановилась и оглядела Вику с ног до головы.

– Слушай… а возвращайся к нам, а? Одного человека нам прямо очень-очень не хватает!

В этот день Вика торжественно положила на стол начальника заявление об уходе. Отпускать ее тот вовсе не хотел, но при этом громко кричал, что таких плохих работников больше не найти.

– Так раз я такой плохой работник, увольте меня наконец! – не выдержала Вика.

Вечером она вновь побежала к маленькому, стоящему в темноте храму. Он вновь был закрыт – и немудрено: она задержалась на работе так, что боялась пропустить последний автобус в свой район.

Через неделю она сидела в кресле рядом со Светкиным новым столом и пила горький горячий чай.

– Я с утра сходила к генеральному с твоим заявлением, – улыбалась Светлана. – Представляешь, он меня спрашивает: «Молодая, только замуж вышла – они, наверное, детей хотят?» А на меня что-то нашло, и я как брякну: «Хотят, да вот всё как-то не получается!»

Вика побледнела и чуть не поперхнулась чаем:

– А он что?
– А он – представляешь – только засмеялся. Это, говорит, у нее, наверно, работа была нервная и коллектив склочный, а у нас все дружные, так что всё получится.
– Так и сказал? – Вика не верила своим ушам.
– Да, вот представь себе. До сих пор не знаю, что это было. Но считай, что сам генеральный тебя не только принял, но еще и заранее в декрет уходить разрешил… Так, ладно, потом, всё потом. Нам с тобой сейчас работать надо. Смотри сюда, в план. Вот терпеть не могу, когда мероприятия в одно и то же время… Вот эта встреча – материал проплачивается заказчиком, за него доплата будет. А здесь, сейчас посмотрим… а, что-то церковное. Выбирай себе то, что хочешь, а на второе съезжу я сама. Выбрала?

И Света удивленно увидела, как Вика потянулась к пресс-релизу, присланному из епархии.

– Ну, как хочешь, – пожала плечами редактор.

***

– Хорошо, что ты приехала, когда его нет, – Римма покосилась на закрытую дверь с табличкой. – Совсем вредный стал, всех донимает, на твое место никого не хочет брать – все ему не подходят. Зарплату забрала? Ой, ну хорошо. Слушай, что расскажу: Мышкина приходила. Я так поняла, ее сыну внезапно лучше стало. Вроде как говорят, по науке не может быть никаких улучшений с таким диагнозом, а ему вот раз – и лучше. А главное, как морок с мужика спал – он теперь снова с женой и дочкой живет. Мышкина насчет невестки всё не уймется никак, а вот к внучке помягчела. И умница она у нее вдруг стала, и красавица. Признала, в общем.

– Да уж пора признать – десять лет ребенку, – не сдержалась Вика.
– А ты не осуждай, – хохотнула Римма. – Вам, верующим, осуждать не положено. Я ж знаю, что ты в церковь ходишь! Я живу рядом с ней: как-то иду по улице, а тут ты оттуда выходишь, из двора церковного. Признавайся – ходишь?
– Хожу, – солгала Вика.

Ближайшие два часа у нее были свободны. Вика уже знала, куда ей идти.

***

– Ну какая красавица, – улыбалась Света, держа на руках крохотного ребенка, заботливо закутанного в одеяльце. – Ну мама, ну расстаралась такую красавицу родить. Вот теперь мы и крещеные – да, зайка?

«Зайка», которая на удивление спокойно вела себя во время Крещения, теперь мирно спала. Света осторожно передала Вике дочурку:

– Знаешь, что-то подумалось… Я, когда была маленькой, всё думала, что двадцать первый век – это только в фантастике бывает. А когда подросла – поняла: так это же мы будем жить в 21 веке, мы и наши дети! И сейчас уже конец девяностых, а мне всё не верится, что мы встретим двухтысячный год вот так, запросто, ёлку нарядим… А дети в школе на полях тетрадей запишут: такое-то января двухтысячного года…

Вика улыбалась не то словам новоиспеченной кумы, не то чему-то своему.

– Ну и попотели мы с мужем благодаря тебе, – вдруг перевела тему Светлана. – Я вот считаю, что крестной стать – это не шутка. Надо понимать что к чему. Читала всё это время как ненормальная, всё, что могла найти. И муж тоже.
– Но ведь интересно? – будто бы в шутку спросила Вика.
– Интересно, – кивнула Света. – Тут такое дело… мы же с мужем детей раньше не хотели. Думали, просто для себя поживем. А тут он вдруг подходит ко мне и говорит, что хочет ребенка. А я что? Раз так – я не против. И, представляешь, давай, говорит, у нас будет всё по-настоящему – давай венчаться. Как по волшебству нам обоим подписали отпуск. Всё, на той неделе бегу за подвенечным платьем! Так что вон вы со своей дочей как нашу жизнь поменяли. Чуть не забыла: тебе привет от самого генерального! Я же, говорит, говорил: у нас обстановка спокойная, доброжелательная… Интересно, что он скажет, когда я тоже к нему с заявлением на декрет приду?

Женщины рассмеялись.

– Ладно, Вик, мужья-то наши замучились, небось, в машине ждать. Ты одевайся, ляльку одевай, а я сейчас до батюшки еще раз добегу. Спрошу, кому лучше о детях молиться. Ой, смотри-ка в окно! Ничего себе! Как рано в этом году!
– Рано, – кивнула Вика.

За окном крупными хлопьями падал на землю чистый мягкий снег.