Про письма, сад и огород
Юлия Кулакова
…А ведь совсем недавно мы писали друг другу письма.
Для нас не было странным, что романтический поэт брался за перо, дабы обстоятельно изложить другу особенности путешествия, а аристократка, блистающая на балах, признавалась кому-то в чувствах на бумаге. На бумаге писали и Лев Толстой, и полуграмотные мальчики, похожие на чеховского Ваньку Жукова. Письмами утешали духовники своих чад.
Сейчас это кажется непростительной тратой времени, «грехом мечтательности» – впрочем, о том, что попадает в категорию «мечтательности» ныне, во время диких скоростей, с которыми мы бежим в наших колесах, как всем известная белка, очень хочется поговорить как-нибудь отдельно. Современный человек легко «позволит» эпистолярный жанр людям прежних лет, но удивится старому доброму конверту в своем почтовом ящике. Мы обеднели на все те чувства, которые может подарить лишь настоящее письмо: написанные от руки буквы, понимание, что кто-то держал в руках эту бумагу, искал время, чтобы поделиться с нами своими мыслями, обдумывал слова, писал старательно, аккуратно или нервно, неровно от переполнявших эмоций. Письмо проделало долгий путь, чтобы оказаться в наших руках, по жаре или холоду, и это тоже важно для того, кому предстоит его открыть.
Казалось бы, сейчас всё проще: только напиши – и твое письмо в считанные минуты найдет адресата! Но напишем ли мы уже как раньше несколько страниц о том, что нас волнует и беспокоит, что радует, а что печалит?
А случайно найденное письмо могло открыть целый новый мир. Как-то у одного городского храма я нашла листок, втоптанный глубоко в снег. Это было письмо пожилой женщины. Она рассказывала о том, как живут односельчане, кто выписался из больницы, а кого вчера хоронили. Половина письма была про урожай, собранный на огороде, – видимо, давно не писали друг другу эти люди. И подпись размашисто: «КРЕСНА». Крестная, стало быть. Живет где-то далеко-далеко в деревне, поправляет подушки в расшитых белым наволочках на скрипучей металлической кровати с набалдашниками, на окошке умывается кот, обленившийся и забывший ловить мышей. А крестница – в городе, осторожно ступает по не посыпанной с утра нерадивым дворником дорожке парка, торопится из храма в магазин, на рынок, скорее домой к своим, которые уже проснулись и, наверное, смотрят телевизор и не вспоминают о давно проданном деревенском доме…
«Дружба по переписке». Сейчас эти слова кажутся наивными: какая может быть дружба с человеком, о котором знаешь только адрес? В соцсетях у нас полно «френдов», но мы очень хорошо отличаем их от друзей. А тогда возможность написать человеку живое письмо создавало особую личную атмосферу, и часто незнакомому человеку хотелось доверить такие мысли, которые ты не доверил бы никому из своего окружения. Не солгу, если скажу, что ситуация, когда в молодости друг «по переписке» становился другом задушевным, знакома многим моим ровесникам.
Именно возможность «дружбы по переписке» свела меня в свое время со многими очень интересными и честными людьми, которым я благодарна за многое. Мы переписывались много лет. Из молодых девчонок становились зрелыми людьми, кто-то раньше, кто-то позже. Содержание писем менялось – неизменными были только доверие и желание протянуть руку дружеской поддержки на расстоянии.
В далекой-далекой полузаброшенной деревеньке, где не было ни названий улиц, ни номеров домов, жила Мария. Мария была нездорова, и одна нога ее была короче другой, но она смогла устроиться на работу, а в остальное время не покладая рук трудилась в родительском хозяйстве. Ближайший храм был далеко, в другом селе, куда редко ходил транспорт, но служб – ни по тяжелым морозам, ни по распутице – она не пропускала. Молитвы она переписывала от руки.
Мария вышла замуж за брата подруги. Это был разведенный пьющий мужчина старше ее. Он был неграмотен («В школе учился читать, но потом забыл, потому что не пригодилось»), и Мария стала писать мне только тогда, когда он уходил на работу в лесничество: «Он ревнует – не парням ли каким я пишу».
Долгожданный ребенок, перевозки то в райцентр, то – верх мечтаний – в перинатальный центр столицы области, роды через кесарево… Малыш оказался мертвым. «Молоко пришло у меня на пятый день», – писала Мария в тех же строках, в которых рассказывала, как делали маленький гробик. Женщине нужно было восстановиться и пролечить болезни, обнаруженные при обследовании. Но уже через пару месяцев Мария была вновь беременна… Несмотря ни на что, горячие молитвы ее были услышаны: родилась здоровая дочь. Следующая беременность также не заставила себя ждать… «А еще мы садим огород». Можете смеяться, но с этой фразой по глубине для меня с тех пор не сравнится и вольтеровское «надо возделывать свой сад».
Заботы о детях, хозяйстве, пьющем муже… но именно Мария организовала в деревне молельный дом и добилась того, чтобы хоть иногда в поселке проходили службы: ведь тем, кто не мог по разным причинам покинуть деревню, приходилось ждать годами приезда священника, чтобы крестить ребенка или исповедаться. На первой службе было немало людей: тихо, без суеты Мария говорила о вере и переписывала молитвы для очень и очень многих. Кто-то возделывает сад. Кто-то «садит огород», и земля, которая казалась бесплодной и грубой, вдруг приносит свои плоды.
«Садила огород» и еще одна моя подруга по переписке. Страшная жизнь досталась ей: вечно злая свекровь, от которой решил «отделиться» в конечном итоге даже муж, простое деревенское хозяйство – ни удобств, ни водопровода, – дети мал мала меньше. Она тоже пережила смерть долгожданного ребеночка и тоже из-за болезни, принесенной в дом грешной жизнью вечно «командировошного» супруга. Ирина говорила, что ей помогает терпеть невзгоды только молитва и память о ее любимой маме, «солнышке», которая была всегда нежной с ней. Мать умерла, когда Ире было 16, – оттуда и ранний брак в надежде на защиту любимого человека…
Девятый малыш – дочь, вымоленная после мертворожденного братика, – родился под Рождество, «в сочельник самый, в ночь», как в сказке. То, что виделось мне непереносимыми скорбями и ужасом, для нее было повседневной жизнью. Без малейшей тени отчаяния, всегда с молитвой, с упованием, с неиссякающей нежностью к детям-погодкам… на фотографиях Ирина просто светилась. Наверное, такой же была ее «мамочка-солнышко».
А муж Ирины ведь покаялся. Молится теперь Богу вместе со своей верной женой и детишками.
И именно эти две женщины, живущие такой тяжелой жизнью, не считали, что письма – пустая трата времени, не стыдились в письме поделиться чувствами и чаяниями. Настоящими, живыми. В зимний день загорелась свеча на окне – именно такой образ приходил на ум, когда в почтовой ящике оказывалось письмо от одной из них.
Мы «ломаем копья» в интернете, обсуждая идеи, которые завтра забудем. Чувства нам смешны – мы называем их «сопли в шоколаде»; чуть копни – и окажется, что важно нам только то, что относится к потреблению (от продаж до актуальной – возможно, лишь сегодня – информации). Как страшно для нас надо написать о беде, больном ребенке или нуждающихся, чтобы мы отреагировали хотя бы на боль. Я всё чаще вспоминаю письма Марии и Ирины, и кажется мне, что ограждает от бед нас, зарабатывающих фантики в громкой вселенской песочнице, молитвенная стена вот таких простых и верующих женщин, спасающихся терпением скорбей.
Только они вовсе не знают, что они наши защитницы.
Им кажется, что они просто «садят огород». Обычное дело…
