Приходинки

Священник Николай Толстиков

Тоже поэт

Наш алтарник Валера, подвижный мужичок за «сороковник», обросший черной кучерявой бородкой, обладает прекрасным баритоном. Запоет, бывало, народные песни, перебирая струны на гитаре – заслушаешься! Понятно: такой в любой компании – свой!

После службы спешно собираюсь на творческий вечер своего однокашника по Литинституту известного в городе поэта.

– Куда так торопимся, отче? – недоумевает Валера.
– Да вот поэта (такого-то ) поздравлять с юбилеем и выходом новой книжки.
– Возьмите меня с собой! Я хоть стихов его и не читал, но всё равно его люблю и уважаю. В одной школе мы с ним, если не ошибаюсь, учились. А фуршет там будет?..

В небольшом читальном зале городской библиотеки, где собралось десятка два человек, Валера быстро освоился: снял жмущие ему ноги новые ботинки, под монотонное чтение стихов задремал и встряхнулся только, когда присутствующие стали юбиляра шумно поздравлять.

Валера повертел головой, и вдруг взгляд его ухватил гитару с шикарным ярким бантом, повязанном на грифе. Валера забыл и про снятые ботинки – в носках стремглав подпрыгнул со стула и выхватил музыкальный инструмент из чьих-то рук.

На глазах у всех он троекратно облобызался со слегка ошеломленным поэтом благообразным чопорным старичком, восклицая восхищенно:

– Люблю! Уважаю! Горжусь! И как представитель Церкви исполню в подарок юбиляру наверняка любимую им песню...

Все в зале настороженно попритихли, разглядывая бородатого мужичка в носках, навострили слух.

– Песню «Виновата ли я?..» – громко объявил Валера и, взяв аккорды на гитаре, зарокотал своим баритоном.

Все стихотворцы – и авангардисты, и традиционалисты – замерли в изумлении с раскрытыми ртами.

– Откуда взялся этот поп с гитарой? – растерянно вопросил кто-то.
– Да не поп он, а тоже, наверно, поэт. Народный только.

Долг платежом красен

В наш храм посреди совпартноменклатурного «дворянского гнезда» иногда прибредает дед. Путь сюда, пусть и из соседнего дома, дается ему нелегко. Заметно, что старик «отходит» от недавнего инсульта: сядет на лавочку в углу и, уперев руки в поручень своей клюшки, остается неподвижным до конца службы. Сразу видно – он не из «простых»: одет в весьма приличный костюм, при галстуке.

Дождется отпуста Литургии, одним из первых подойдет приложиться ко кресту и, повернувшись к прихожанам, вознимет руку с прилипшей к ладони «пятитысячной».

– Слушайте все! Я выполняю свой долг и торжественно вношу... – дед громко сообщает всем, которую по счету купюру сегодня жертвует, и неловко пытается дрожащими пальцами просунуть ее в щель ящика для пожертвований.

Наконец это ему удается, и он, тяжело опираясь на трость, но стараясь гордо запрокидывать седую голову, движется среди расступившихся прихожан к выходу...

В богоборческие тридцатые годы прошлого века наш странноватый прихожанин вряд ли храмы разрушал – может, бегал пацаном в тюбетейке, сшитой из обрывка поповской ризы. А вот в семидесятые годы, когда в центре города добивали танками громадину всеградского собора, вполне мог быть среди тех, кто совершал это черное дело. Не среди «отцов» города замшелых «партайгеноссе», подписавших приговор храму, а среди тех солдатиков-танкистов. Ничем не могли разрушить вековечные стены собора, и тогда пригнали на подмогу из воинской части танки. Парнишки-комсомольцы, накануне проинструктированные замполитом «до слез», сидя за рычагами мощных машин азартно и рьяно расправлялись с останками «проклятого и темного прошлого»...

Говорят в народе, что судьба тех разрушителей – и кто командовал, и кто выполнял – была печальна и трагична.

А вот, наверное, один из тех юнцов в танкистских шлемах тогда «засветился», обласканный начальством, попер в гору по партийной линии, сменяя чин за чином и... оказался в конце жизни вдвоем с больной женой-инвалидом в просторной, но неуютной квартире, выходящей окнами на восстанавливаемый храм. И на исходе лет, видно, встрепенулась, заболела и затосковала душа у старика. Сберег ее Господь.

Враг уныния

Бывает такое на службе: не ладится – и всё тут. И певчие на клиросе фальшивят: то комариками запищат, то забасит кто из них невпопад и не к к месту. Пономарь сонной мухой шевелится – из кадила угли рассыпал.

У служащего священника голос пропал: скрипит, точно рассохшаяся доска в деревянном полу.

Как трудно сосредоточиться в молитве!

А еще к середине службы прихромал старый протоиерей отец Василий. Давным-давно он за «штатом», негнущиеся ноги еле переставляет – без клюшки никуда, вдобавок почти слеп. Но слух сохранил изумительный: вроде бы не видит человека, но точно по голосу определит, кто есть кто.

Вот, наверное, мысленно подсмеивается над нашими неумехами старик!

После службы подхожу к нему, бормочу, оправдываясь, извинения, на что протоиерей, неторопливо перекрестившись щепоткой, бодро возглашает:

– Что ты, брат, пригорюнился? Отслужили вы ведь не хуже, чем в кафедральном соборе!

Благословение

Иеромонах Амфилохий на все руки мастер в одном лице: и настоятель монастыря, и клирошанин, и трудник. В общем, «сам читаю, сам пою, сам кадило подаю».

Монастырь возрождается в благодатном месте: вблизи нетронутый сосновый бор, где под сенью вековых деревьев ласково журчат, наполняя водой крохотные озерки, целебные источники. Изумительная тишина, чистый до звона воздух.

В храме, недавно освобожденном от складских завалов, сохранились кое-где росписи, под ними – рака с мощами местночтимого святого, основателя обители.

Сначала потянулись сюда паломники, чтобы помолиться в монастырской тиши, приложиться к святым мощам, окунуться в источнике. Потом и турфирмы «разнюхали» – покатили в эти веси автобусы с разношерстными туристами. Кто побыть в монастырской благодати, а кто просто из праздного любопытства.

В одной такой глазеющей по сторонам группе крашеная дамочка с всезнающим видом заявляет:

– Надо не забыть благословение у настоятеля взять! У кого бы узнать, где он?

Озирается и видит: у скотного двора какой-то трудяга в длиннополой одежде перекидывает вилами навоз.

Морщит напудренный носик дамочка, но никого больше, кроме туристов-попутчиков, тут нет – придется подходить и спрашивать.

– Не знаете, где найти здешнего настоятеля? Я хочу у него благословение попросить.
– А сподобитесь?

Монах улыбается, втыкает в землю вилы и стряхивает с рук унавоженные рукавицы.

– Я настоятель!

Дамочка немного опешила – но что делать под взглядами начавших усмехаться туристов! Подошла под благословение и поцеловала натруженную руку.

Пустяк

Русский пенсионер и кавказец в храме.

Старик, зайдя в храм и молитвенно сложив перед собой ладони, просит, взирая на икону:

– Мне б к пенсии моей прибавки тысчонку-другую!

В это время порог храма переступает уроженец знойного юга.

Старичок, видать, глуховат: кажется ему, что говорит-то шепотом, а на самом деле звук слов его отчетливо раздается в храме. Южанин хмыкает, услышав просьбу, вытаскивает из кармана кошелек и сует старичку пару тысячерублевок.

– И всего-то?! – бурчит. – Стоило беспокоить Бога по пустякам.