Удержать мечту
Ира Губенко сидела за сараем в самом конце сада и плакала.
Дело происходило в одной безвестной кахетинский деревушке. На улице за невысокими воротами виднелись брезентовые палатки. По шуму голосов можно было догадаться, что эти ужасные поминки, называемые здесь келехом, наконец-то закончились. Дедушку ее мужа Резо достойно проводили в вечность.
Впрочем, тут надо сказать «бывшего мужа», потому что между Резо и Ирой все кончено. Навсегда. Окончательно и бесповоротно.
Ира зарыдала с новой силой. Было мучительно жалко себя, свои радужные мечты, которые разбились вдребезги от столкновения с мерзкой реальностью.
А как все хорошо начиналось. Просто и гениально, как в сказке, когда люди созданы друг для друга...
Ира родилась на Украине в Николаеве. Ничем особым от ровесниц не отличалась. Разве что имела одно странное пристрастие. Еще школьницей она замирала от песни про нелетную погоду, которую пела по телевизору Нани Брегвадзе с непередаваемым акцентом. Еще тогда загадала: «Выйду замуж за грузина». О грузинах у нее было очень смутное представление, как, впрочем, и о деталях достижения своего плана. Тем не менее, в мозгах эта идея засела намертво. Гвоздем не выковыряешь.
С Резо они познакомились на автобусной остановке. Он пропустил ее вперед, а потом ринулся покупать билет за проезд. Да с такой скоростью, будто за ним волки гнались.
Слово за слово, а дальше понеслось стремительно, будто знали друг друга всю жизнь. И вылилось это половодье чувств во вполне логичное предложение:
– Давай поженимся!
– Давай! – тут же ответила Ира, не сводя влюбленных глаз с воплощения своей мечты.
У Резо все было на месте: и рост, и улыбка, ну и, конечно, доброе сердце.
А ухаживал он как! Просто восхитительно.
По всему было видно, что это был перст судьбы, который постучал обоим по макушкам. Тем более и Резо соловьем заливался, что просто не мог пройти мимо такой роскошной блондинки, как Ирина.
Когда первые впечатления после приезда улеглись, Ира стала присматриваться к окружающей обстановке. Скоро стало ясно, что с фильмами о Грузии эта самая действительность не имеет ничего общего.
Ну, ничегошеньки!
Их однокомнатная квартира находилась далеко от центра в каком-то жутком здании. Мусоропровод был наглухо закрыт, и по утрам жильцы выносили кульки с мусором к огромным бакам.
Незнакомый язык резал ухо, а по-русски здесь ровесники Иры явно понимали с трудом. Во всяком случае, ответы не располагали к общению. С балконов могли швырнуть что угодно, начиная от окурков и семечек и кончая корками хлеба.
Ночью Иру постоянно будили пьяные серенады, которые доносились с улицы.
Резо как мог сглаживал неровности бытия:
– Люди идут из ресторана и поют.
– Почему они не думают, что другие спят в это время. Надо вызвать полицию.
– На них реагируешь так агрессивно только ты. Все остальные входят в их положение.
– А я не буду входить в положение каких-то пьяниц.
– Они не пьяницы. Они просто хорошо посидели. Это святое.
В характере Резо тоже обнаружились досадные минусы. Он категорически отказывался брать Иру на встречи с друзьями в хинкальную, отговариваясь каким-то средневековьем: «Там женщине не место». Гардероб Иры подвергся строжайшему отбору. Все открытые майки и юбки слегка выше колен попали в черный список по другой пещерной логике: «приличные женщины такое не носят».
В итоге супруги стали постоянно конфликтовать:
– Ты меня не любишь! – возмущалась Ира.
– Люблю, очень люблю, – доказывал Резо. – Просто здесь так нельзя!
Еще и со свекровью отношения не сложились с самого начала. Пришла она с какой-то троюродной тетей в гости сразу после приезда и, не разуваясь, направилась в гостиную.
– Стойте в прихожей и ждите тапочки! – осадила их Ира.
Непонятливые переглянулись, а Резо схватился за голову и чуть ли не силком затащил их к столу.
За столом тоже было много казусов. Всего не перечислишь. В итоге Резо после ухода птеродактилей преподал ей уроки тбилисского этикета на тему «что такое хорошо и что такое плохо».
Вообще кризис молодой семьи был налицо.
А тут еще через месяц звонок – в деревне у Резо дедушка умер.
Ира предложила культурно отделаться телеграммой, но не вышло:
– Завтра же едем!
Ира поставила ему последнее железное условие, чтобы сели на поминках вместе. По ходу осведомилась, скоро ли кончится все мероприятие и сколько человек намечается.
– Все будет очень скромно. Человек 300. Все свои.
Ире стало дурно. Мысленно прикинула расход. Совсем поплохело.
Нет, они тут все больные на голову.
На другой день приехали в эту глухомань. Посидев минут пять у гроба, Ира пошла посмотреть на приготовления к келеху. Ну и высказала все, что думала, прямо, без обиняков. Должна ж быть разница между свадьбой и похоронами. Куда, спрашивается, столько наготовили? Ира вполне доступно объяснила, как схожий ритуал происходит в узком кругу на Украине. Аборигены подняли гвалт, потом с трудом сформулировали по-русски что-то вроде тезиса «в чужой монастырь со своим уставом не ходят».
Дальше – больше. Отрицательные впечатления у Иры усиливались, как снежный ком по наклонной плоскости. Но она держалась из последних сил, пока на келехе Резо, вопреки договору, не посадил ее за женский стол между сестрой и матерью, а сам уселся отдельно с мужиками. Дискриминация по половому признаку была очевидной.
Ира нашла момент и ускользнула под шумок в сад, где и дала волю слезам.
Ее здесь не ценят, не уважают и прилюдно плюют в тонкую, ранимую душу. Нет, надо срочно делать аборт, благо срок совсем маленький, и уматывать. Хватит с нее этой кавказской романтики...
– ... Ты здесь, девочка? – раздался под ухом чей-то скрипучий голос.
Ира подняла заплаканные глаза. К ней ковыляла бабка Резо, опираясь на палку. Еще тот экспонат из местного паноптикума. Вся в черном, платок поперек лба повязан по самые брови, во рту два с половиной зуба. Один глаз прикрыт.
– Что, не понравилось тебе у нас? Все чужое, непривычное.
Ира молчала, не зная как реагировать. За месяц пребывания уже усекла, что «восток – дело тонкое» и что из чего выходит, не всегда понятно.
– Я тебя понимаю, – бабка, по-видимому, не нуждалась в ответах оппонента. – Когда меня из Цхинвали привезли, мне тут тоже все не понравилось. Только тогда времена были другие, люди сразу о разводах не думали, пожив пару дней...
«Э, да у нее просто поток мысли», – подумала Ира, но прерывать бабку не стала.
Старушенция посмотрела на Иру:
– И ты не спеши все бросать. Ведь Резо на тебя не надышится. Видишь, рядом с матерью посадил. И от тебя только и требуется полюбить, что он любит. У любви другие глаза. Тогда все изменится.
– Что Вы такое говорите? – Ирино терпение лопнуло от такой явной ахинеи. – Как можно полюбить то, от чего тошнит?
– Я не скажу тебе просто терпеть, как нам в свое время. Это скучно и грустно. А именно полюбить с хорошим и плохим. Как своего будущего ребенка. Чем быстрее ты впустишь Грузию в свое сердце, тем быстрее она обнимет тебя. Это очень просто, но я не знаю, как объяснить.
И бабулька перешла к конкретным примерам. Мол, есть два пути для завоевания взаимного расположения: учить язык, как можно больше общаться с людьми, и они, видя твой неподдельный интерес, ответят тебе взаимностью.
Второй путь сложнее, но и он в итоге ведет к успеху.
– Была тут у нас в деревне одна невестка из Литвы. Причем свекровь ее не хотела. Так эта девочка решила доказать, что она достойная жена своего мужа. Такую красоту у себя во дворе навела, (как это говорится, «немецкий порядок») наши, разинув рты, приходили у нее учиться. А какой хлеб воздушный пекла. За ее буханки наши пять шоти (1) давали, чтоб своих гостей удивить. И говорили с ней, конечно, по-русски...
В итоге бабка предложила Ире что-то типа сделки.
– Не торопись все ломать. Давай подождем год. Если ты по-прежнему будешь видеть здесь только плохое, я лично куплю тебе билет и отправлю домой. Пенсию я свою откладываю, так что не сомневайся.
Ночью Ира проснулась от разговора двух споривших: Резо и вчерашней бабки. Смысла она не поняла, но насторожило повторяющееся слово «Есенин». Литературные дебаты в этой глуши – это уж чересчур. Все-таки жаль, что она не знает языка. Утром из любопытства пристала к мужу:
– О чем вы ночью говорили?
Резо сперва помялся, потом нехотя ответил:
– Она говорит, чтобы я каждую неделю по стихотворению Есенина учил наизусть.
– Зачем? – Ира ожидала все, что угодно, но только не это. Сама в школе стихи учить не любила, как любую обязаловку. Читать вслух – еще куда ни шло.
– Я ей говорила, что ты из-за стихов с ума не сходишь. А она опять свое. Твердит: «Дело не в стихах, а в уважении! Увидит твоя жена, что ты Есенина учишь, и на наш язык посмотрит по-другому».
При отъезде в город, бабка погрозила внуку пальцем:
– Есенина учи! Позвоню – проверю!
***
Ровно через год Ира была по горло в готовке. В кухне везде, где было свободное пространство, стояли миски и кастрюльки с полуфабрикатами разных традиционных блюд. Годовщину дедушки решили справлять дома. Поехать в деревню не выходило никак. С грудным ребенком путешествовать трудновато. В ближайший сквер собираться надо как к выходу в открытый космос, а деревня представлялась и вообще другой галактикой.
Гастрономический процесс застопорился на полпути из-за Резо:
– Я тебе русским языком сказала: «Купи два пучка церецо, один пучок омбало и это, как его, пять пучков испанахи для пхали!» – распекала Ира проштрафившегося мужа.
– Откуда мне знать, как выглядят эти церецо и омбало (2), – оправдывался Резо. – Я до сих пор не могу кинзу от петрушки отличить.
– Ну, ты даешь! Всю жизнь прожить здесь и не разобраться в таких простых вещах. Тютя-матютя... – бушевала Ира.
Про истекавший в тот день испытательный срок никто и не вспомнил – было не до того.
Примечания:
1. Вытянутый грузинский хлеб.
2. Омбало – редкое растение, которое употребляют в пищу (лат. Mentha pulegium). Церецо – редкое растение, которое добавляют в пищу для придания вкусовых качеств (лат. Anethum graveolens).
