Камушки

Елена Есаулова

Люся сидела за накрытым клетчатой клеенкой столом и внимательно наблюдала за бабой Катей. Та, шепча что-то, разливала вязкое тесто по эмалированным кружкам. Бабушка как бабушка. Обычная. Белый в незабудки платочек. Загорелое лицо, морщинки, кофта на пуговицах с залатанными рукавами. Всегда серьезная. Только глаза улыбаются.

Бабушка эта была ей не родная. То ли давняя подруга маминой мамы, то ли двоюродная сестра дядиной жены, уже никто и не помнил. Но каждый отпуск, начиная с  четырех Люсиных лет, мать исправно привозила дочку к Екатерине Никитичне «на свежий воздух». Пару дней помогала на огороде, вручала гостинцы, пыталась сунуть и деньги, но родственница всегда с возмущением отказывалась, мол, дитё не объест. Пожилая, но еще крепкая баба Катя, вдова, пенсионерка, Люсе была рада, хотя радость эту не показывала. С девочкой лучше, веселее. Где поможет, где спросит что. Да и матери-одиночке, что с утра до ночи пропадает на заводе, помочь не грех. Так вышло и этой весной. Мать Люси задумала учиться на бухгалтера заочно. Сдавала сессию, круглосуточно сидела за учебниками, а дошкольницу свою на майские праздники привезла в село.

Руки бабы Кати уставшие, в синих венках, загорелые, крепко держали края тяжелой миски.

– Подсоби-ка, Людмилка!

Девочка с готовностью подставила самую большую кружку под желтую лавину, держала крепко, изо всех сил, чтоб не сдвинулась. Потом подтянула вторую. Третью. Заполнив всю посуду, женщина понесла куличи на подносе в печку.

Люся вздохнула. Для украшения куличей уже была взбита кудрявым венчиком сметана с сахаром. Венчик и чашка были, конечно же, тщательно облизаны. Где-то в недрах резного, украшенного бумажным кружевом изнутри буфета ждали своего часа конфеты «морские камушки». Баба Катя покупала их загодя, по случаю и тщательно прятала, хоть заищись, не найдешь. Ох, и вкусны были блестящие, разной формы изюминки, облитые цветной глазурью! Не то, что желтые противные «Лимончики» или скучные подушечки. Их сельчане брали, когда на прилавках магазина было уж совсем пусто.

– И не выглядывай, – крикнула бабушка из кухни. – Знаю, чего выглядывашь. За водой лучше иди. Возьми маленькое ведерце и шагай. Гости будут, самовар ставить надо, чаем их поить, а воды и нет.

Люся вздохнула еще громче. Всякие нудные работы раздражали ее свободолюбивую натуру. Она надела курточку, рукава которой были уже коротки, натянула шапку и поплелась за ведром в сенцы, бормоча под нос: «Придут гости, придут гости, а я иди по воду, им чай, а меня спать погонят, хожу и хожу, то по хлеб, то по молоко, ходи им и ходи».

Подгоняемая грустными мыслями, нарочно гремя ведром о соседские заборы, девочка, часто останавливаясь, побрела к колонке в самый конец улицы.  На деревьях уже зеленели маленькие листики. Ветерок трепал ее челку, стараясь разгладить хмурый лоб.  Она прижала холодную ручку колонки, повисла на ней всем телом и тугая ледяная струя вмиг наполнила ведро. Маленькими шажками пошла девочка назад, стараясь не расплескать воду. Сделала три ходки, кое-как наполнила небольшой бак. Устала. Посидела на лавочке у палисадника. И пошла за водой в последний раз, наполнить самовар.

Тем временем Катерина Николаевна бережно вынула из печи куличи и поставила остывать. Потом укрыла каждую белой шапочкой глазури, достала из глубин буфета пакет с «камушками», аккуратно, выбирая цвета, выложила простой узор из двух букв «Х.В.». Торжественно перекрестила, вынесла в прохладные сени, укрыла  перевернутой миской и пошла в стайку, управляться.

      – И чё, бабка тебя работать заставила? –  конопатая Светка Рыжкова выскочила из ворот своего дома быстро, внезапно преградив Люсе путь. – Не смотрит, что ты городская и на отдых тебя привезли, да? Сама-то на лавочке поди сидит, а ты как рабыня, да?

Люся встрече не очень обрадовалась. Круглолицая, крупная, с хитрыми зелеными глазами болтливая девочка всегда дразнилась обидно, часто ябедничала, хвасталась. Ребята с улицы недолюбливали её и неохотно брали в игры. А то и совсем прогоняли.

– Не бабка, а бабушка, – угрюмо ответила Люда. – У нас никогда не говорят «бабка». И ничего она не сидит, а куличи печет.
– Куличи? – удивленно протянула Светка. – Зачем это? Вы боговерующие что ли?
– Чай пить будем. Гости придут. Нельзя что ли?
– Да я же пошутила, Людочка, – тон Светки стал елейным. – Думала, что за праздник такой у вас, что куличи печете, вы же не боговерующие какие-то сектанты.  Дак и хорошо, что не боговерующие. А мы вот не стряпаем никогда, это пусть бедные стряпают, а мы в сельпо и ещё городе всё покупаем за деньги. Кексы в городе вкусные - ммм! И пирожные: картошка там, корзиночка, эклер. Картошка такая коричневая, с орехом бывает, корзиночка с белым кремиком сверху, повидлой внутри. Ты Люся, в жизни-то раз хоть эклер-то пробовала?

– Я эти эклеры каждый день перед сном ем с молоком. По две штуки аж. Мама из своей рабочей столовой приносит, – не зная, зачем, храбро соврала Люся.
– А  давай, Людочка, я лучше тебе ведро нести помогу. Вдвоём-то легче, – ещё ласковей сказала Рыжкова.
– Хватайся, – растерялась Люся, уступая часть дужки. В Светкину внезапную доброту не верилось, но она поддалась.

Они неспешно дошли до высокого, с аккуратными резными ставнями на окнах бабушкиного дома, открыли калитку во двор и взгромоздили ведро на крылечко.

Светка быстро юркнула в сени и начала всё шарить глазами по сторонам.

– Людочка, бабушка твоя ушла куда-то, да? А покажи мне ваши куличики, они красивые или нет? Ну, пожалуйста!

Люся недоуменно приподняла край миски.

– Во, смотри.
– У-у-у. Какие морские камушки, конфеточки мои любимые. Надо же, таких вкусных конфеток не пожалели на украшение. Тут их так много!

Люся не знала, что сказать в ответ, потому молчала.

– Вы чего тут рыскаете? – строгий голос заставил детей вздрогнуть. В сенца вошла баба Катя. Уперев руки в бока, она смотрела на девчонок.
– Ба, Света мне помогла воду донести…
– Воду? – бабушка с недоверием смотрела на Светку. – Ну, хорошо, спасибо, коли так.
– Бабушка, а можно мы с Людочкой ко мне пойдём, я ей игрушки мои покажу, и куклу, мне тётя привезла из Москвы, немецкая! - заканючила Светка.

Баба Катя внимательно посмотрела на неё, потом перевела взгляд на Люсю.

Поиграть с большой ГДР-овской куклой было давней мечтой Люси. Поэтому она усиленно закивала головой.

– Иди, только недолго, слышишь? – строго наказала она внучке.
– Она недолго, будет, бабушка, вы не волнуйтесь, я прослежу! – Светка схватила Люсю за руку влажными пальцами и потянула за собой.

* * *

На широкой крытой веранде Рыжковых высился диван, укрытый яркими малиновыми с золотом накидушками. Маленькая хозяйка гордо вынесла на диван посылочный короб. Люся, у которой из игрушек были только старые пупсики-голыши, мяч да юла, замерла от восторга. Чего там только не было! Синяя ванночка с душем, блестящая алюминиевая посудка, стол, стулья и шкафчики, расписанные узорами, качелька с ключиком, – заведешь, куколка качается туда-сюда. Здесь была лохматая собака и обезьянка, жестяные машинки, но главное – большая кудрявая дива с пепельными волосами и нежно-розовым резиновым лицом. Восхитительна! Бархатные ресницы, серые глаза, как настоящие, красные губки. Изящное кружевное платье, белый купальник и носочки с туфельками были прекрасны! Люся взяла куклу за ручки и даже захотела с ней сбежать.

– Держи, только не испачкай, – настороженно наставляла Светка. – Это дорогая вещь.
– Как её звать?
– Света, конечно, как же ещё? – хмыкнула новая подруга. – Тетя говорит, она на меня очень похожа.

Люся с сомнением глянула на усыпанное веснушками лицо Светки, неуклюжую фигуру, тонкие косицы, но кивнула.

Время за игрой летело незаметно. Конечно, Светка хотела быть главной и диктовать правила, но ничего толком выдумать не могла. Люсю же выручала фантазия. Она придумала, что кукла — принцесса, запертая в замке колдуна, лохматая собака — лев, который ей охраняет, а буратино – принц, который должен ее выручить.

Начало вечереть. Люся спохватилась, ей давно было нужно бежать домой.

– Придешь ещё ко мне? – неожиданно грустно спросила Светка.
– Отпрошусь если у бабушки, приду.
– Погоди. Давай так. Если хочешь ещё играть со мной...То есть, с моими игрушками, нужна плата. Плата будет такой. Погоди.

Она метнулась в дом и принесла жестяную банку.

– Гляди, это настоящие камни с Черного моря. Я летом с дядей и тетей там была, насобирали. Ты с этих ваших куличиков конфетки собери, а эти камушки вместо них положи. Никто и не заметит, слышишь? А если заметит, скажешь, кот, мол, съел. Кот Мишка у вас есть. А кто подменил, скажи, не знаю. Воры. Могли вполне воры прийти, вы же двери не запираете? Вот. Так что без конфет и не приходи, слышишь? Куклу не дам тебе, поняла?

Она сунула в карман курточки оторопевшей Люси банку и тихонько подтолкнула её к выходу.

Люся и сама не заметила, как дошла до дома. Почти стемнело. Баба Катя поворчала, но ругаться не стала. Они поужинали жареной картошкой с солёными огурцами, бабушка, велев Люсе ложиться, пошла к себе в комнату. Люся помаялась, попыталась избавиться от гадкого, скребущего чувства, но тайком скользнула в сени. Как будто кто-то чужой толкал ее. Сердце учащенно билось. Она собрала со всех куличей липкие от глазури конфетки в целофановый пакет, пакет сунула в карман куртки, висящей на гвоздике. Испачканные руки не слушались. Кое-как открутила крышку банки, примостила камни на вмятины от конфет. Буквы «Х.В.» получились кривыми и какими-то злыми. Постояла. Закрыла куличи миской. Вернулась в избу, ополоснула руки под рукомойником и тихонько пробралась в постель. Сон не шел, был горько и грустно. Она долго ворочалась и забылась за полночь.

* * *

Утро выдалось серое. Дул порывистый, холодный хиус. Моросил дождик. Люся поела кашу, вымыла тарелку, до обеда вяла выполняла мелкие бабушкины поручения, а потом попросилась гулять.

– Да куда же в непогодь?
– Ба, ну я чуть-чуть.

Пакетик с конфетами неприятно оттягивал карман. Путь до Светкиного дома казался бесконечным. Люся пыталась представить, как весело будет играть с замечательной куклой, но легче почему-то не становилось. Толкнула знакомую калитку, вошла. Светка, укутанная в толстую пуховую кофту, встретила её на крыльце.

– Принесла? – требовательно спросила она.

Вместо ответа Люся сунула ей в руки липкий пакет.

– Жди. Сейчас вынесу и поиграем, – деловито кивнула она и шмыгнула в дом. Ее не было пять минут, десять, пятнадцать. Люся переминалась с ноги на ногу, шагнула на крыльцо, торкнула дверь – заперто. Робко постучала. На стук выплыла, распространяя густой аромат цветочных духов, Светкина мама.

– Девочка, что ты тут стоишь, Светочка не выйдет, – строго произнесла она, – иди к себе, она не пойдёт гулять, пластинки слушает. Разве нормальные дети в такую погоду гуляют?

Люська попятилась к калитке. Она не помнила, как дошла домой. Не помнила, что говорила ей баба Катя. Как во сне она забралась в кровать и в темноте, в домике из пухового одеяла дала волю слезам. 

Проснулась, когда за окном была темень, только в соседней комнате мерцал теплый огонек. Она тихонько слезла с кровати, накинула байковый старый халатик и пошла на свет. На столе горела тонкая свечка. Бабушка в светлом платке, светлой же юбке и кофточке стояла у открытого шкафа, и часто крестилась перед иконой.

– Христос Воскресе из мертвых, смертию смерть попав и сущим во гробех живот даровав! – пела она тоненько.

– Христос Воскресе, Людмилка! – обернулась старушка, увидев внучку. Она обняла и поцеловала девочку в лоб. – Не спишь? И верно, нельзя в такую ночь спать. Скоро будем чай пить, Пасху праздновать. Полина придет, Феодора придет. Пойдем-ка, девонька, на стол собирать. Но прежде я тебе вот что расскажу.

– Сказку, баба?
– Не сказку, детка.

Они сели на диван, Люся уткнулась в теплый бок и замерла. А баба Катя тихим голосом, то и дело, останавливаясь, подбирая нужные слова, завела нараспев.

– Родился Господь, стало быть, от Девы от Марии, Богородицы, значит. Рос как и все, а как вырос до тридцати трех годов, стал по земле ходить, людям помогать. Кому болезни исцелял, кому бесов изгонял, кого кормил, кого утешал. Учил, как жить надо.

– А потом, баба? Что потом было?
– А потом злые люди Его схватили и распяли.
– Баба, как распяли?
– Руки прибили к кресту. И оставили умирать. А потом еще копьем сердце проткнули.

Люся охнула.

– Зачем? Он плохое же не делал.
– А не хотели жить по правде.
– А почему Он не убежал. Мог ведь?
– Мог, но не стал. За наши грехи страдал. 
– А что такое грех, баба?
– Много чего грех. Врать грех и воровать грех. Убогих обижать грех, смеяться над больными грех. Родителей не слушать. Завидовать. И в Бога не веровать – самый тяжкий грех. Он – Спаситель наш, на Крест за нас пошел. А мы злое творим. Своими грехами в Него, как камнями кидаем.

– Так Он что совсем умер?
– Умер, Люсенька, да не совсем. Потому что воскрес! – тут голос бабы Кати стал будто молодым. – Смертию смерть победил! Вот сегодня и Великий праздник. Небеса радуются. И мы, грешные, тоже радуемся. Пойдем, однако, на стол собирать,  подруженьки мои вот-вот явятся. Достань-ка чашки, те, красные, в горошку, а я куличики принесу из сеней. Будем разговляться, да Христа славить. И ты с нами, коли не хочешь спать.

При этих словах сердце Люсино замерло. Ей стало невыносимо стыдно. Она помедлила, но решилась. Всхипнула и схватила бабушку за рукав.

– Ба, погоди. Не ешьте куличи. Там, сверху, не конфеты. Там… камни, обычные камушки. Не ешьте. Вдруг подавитесь, умрете.

Тут она не выдержала и заревела в полный голос.

– Откуда ж камни-то? – недоумевала бабушка.

– Я, мы, это... Светка за куклу мне... она сказала куклу даст, а я ей конфеты, только она не дала, наврала, – сбивчиво, размазывая слезы, частила Люда. – Велела сказать, что воры украли. Но это я, я виновата! Не хотела я, но кукла очень понравилась. Прости, баба! И пусть Бог меня простит тоже.

Она обняла старушку за пояс и плакала, не жалея слез.

– Ах, ты, Господи. Вот беда. Ну, ничего, ничего, поправимо дело, – добрым голосом приговаривала Никитична, поглаживая Люсю по голове. – Иди-ка, девка, сахар доставай, сметану из холодильника быстренько.

Через короткое время они уже аккуратно снимали камни и испорченную глазурь, накрывали куличи новой взбитой сметаной. Украсили верхушки ягодами малины из варенья и заварили крепкий черный чай.

За дверью послышались шаги и голоса.

–  Уф, доковыляли, все ноги сбили, – на пороге предстала высокая, грузная Феодора Ивановна в белоснежной, с красными розами шали. Из-за её спины выглядывала маленькая, сгорбленная Пелагия Ивановна в синей косынке.
– Христос Воскресе, православные! – торжественным басом провозгласила баба Дора.
– Христос Воскресе! – скрипуче вторила баба Поля.
– Воистину Воскресе! – ответили почти складно баба Катя и Люська.

Светлело ночное небо, но на нем еще видна была яркая звезда.

РУКА ДАЮЩЕГО НЕ ОСКУДЕВАЕТ!