Чудо о слезах
Юлия Кулакова
– А давай и мы подойдем, – шепнула Алина, подергав ее за рукав, совсем как маленькая.
Олеся кивнула. Алина, видимо, не увидела – как в такой толпе какой-то кивок увидеть? – и потянула подругу за руку.
– Не надо толкаться, все подойдем, – зашипела Олеся.
– А вдруг не все? – пискнула подруга.
– Тогда, значит, нет воли Божией, – рассердилась Олеся.
Обе девушки совсем недавно начали ходить в храм, здесь и познакомились. Вне церкви почему-то пока не общались – зато на приходе их принимали за сестер. И путали. Алина, Олеся, беленькие, тоненькие, да еще и во Крещении обе Александры.
Сегодня в их храме служил известный духовник: один из батюшек все-таки уговорил его приехать из далекой деревни, куда тот пару лет назад выпросился у владыки из большого города. И после всенощного бдения все, как по команде, выстроились к нему в очередь «за духовным советом». Батюшка был седой, старенький и очень-очень скромный. И явно смущался от такого внимания.
Он что-то объяснял крупной женщине в цветастом платке о том, почему мы молимся Божией Матери, когда толпа хитро извернулась и вынесла подружек прямо к батюшке. Он перевел взгляд на Олесю. Глаза пожилого священника показались ей детскими: о таком же она читала в воспоминаниях современников о святом Серафиме Саровском.
Люди вокруг молчали и смотрели на нее, ждали, что она спросит. И Олеся выпалила первое, что пришло в голову:
– А перед каким образом Божией Матери мне молиться?
Батюшка внимательно вгляделся в ее лицо. Поднял руку и перекрестил ее голову. И сказал:
– «Взыскание Погибших».
Олеся растерянно закивала и сделала все, чтобы скорее затеряться среди людей, оставив Алину.
«Взыскание Погибших». Олеся знала и уже успела полюбить этот образ. И Алина тоже его любила, она даже говорила, что мечтает, чтобы именно этим образом благословили ее на брак. Да, у Алины уже был жених, верующий, и он ждал ее согласия. И Олеся, стоя в этот день дома перед маленькой иконой «Взыскания Погибших», притаившейся в уголке домашнего иконостаса, думала о том, что скоро единственная, недавно обретенная подруга выйдет замуж – и она снова останется одна.
* * *
Ей ничего не хотелось. Ни есть, ни читать – а ведь с детства и до совсем недавнего времени не расставалась с книжками, – ни даже бессмысленно листать ленту социальных сетей. Приятельницы (друзей у нее не было) уверяли, что это депрессия, уговаривали идти к психологу, психиатру, неврологу, сдать анализы на витамины и на что-то еще. Но Олесе и этого не хотелось. Хотя она и понимала, что в советах есть здравый смысл.
С некоторых пор она разучилась плакать. Слезы пропали, будто и не было никогда. Было ли ей грустно, страшно, тяжело, смотрела ли она один из любимых сентиментальных фильмов – внутри, как всю жизнь перед плачем, что-то сжималось... и всё. И больше ничего. И от этого было еще тяжелее. Она не могла заплакать, наверное, уже год. Но прийти к чужому человеку, будь он хоть трижды специалист, и сказать «у меня закончились слезы», она не могла себя заставить.
Совсем недавно ей стало тяжело засыпать. Она ворочалась и думала, думала и ворочалась в кровати, даже когда была уставшей до изнеможения. Листая статьи про психологические причины отсутствия слез, она набрела на записи какого-то автора, утверждавшего, что нужно переделывать свою жизнь путем приучения себя к хорошим мыслям перед сном. «Это легко», – подумала она, ложась спать. Но сколько ни старалась «думать позитивное» – каждый раз ловила себя на том, что давно перескочила на тревоги, заботы о завтрашнем дне, воспоминания о чьих-то неприятных словах. Или, в «лучшем» случае, перед глазами вертелись кадры очередного катаклизма, показанного в программе новостей. А ведь раньше она без всяких усилий и без подсказок «позитивных» авторов засыпала, обнимая подушку и думая именно о хорошем. Хотя ни бед в мире, ни проблем в ее жизни меньше не было. Почему? Что тогда было иначе?
Она была моложе. У нее были друзья. Ну как были: появлялись. Потом жизнь складывалась так, что приходилось расстаться. Что еще?
А еще она молилась.
Олеся вздохнула. Она до сих пор время от времени ездила в храм на службы. Потому что все еще осознавала правильность этого. Но того рвения, которое вело ее в юности, давно уже не было. Да и жила она так, что, если бы кто узнал, что она – верующий человек, наверное, удивился бы.
Олеся попыталась мысленно прочитать «Отче наш». Затем стала читать другие молитвы, какие помнила наизусть.
А потом проснулась, и за окном было утро. Оттепель растопила снег, громкая капель барабанила прямо в стекла, как весной. Значит – она все-таки смогла заснуть?
Когда все дела в этот день были завершены, Олеся посмотрела на часы. Вспомнила, как в молодости она ценила этот момент: смотришь – а стрелки показывают ровно столько, сколько и нужно, чтобы добраться до храма на вечернюю службу. Может – решиться?
Олеся поехала в незнакомый ей храм. Специально, в надежде увидеть, встретить что-то новое. В церкви оказалось совсем немного людей, видимо – «все свои», все друг друга знали. Где-то – наверное, в специально отведенной комнатке, которую Олеся не заметила – прихожане оставляли верхнюю теплую одежду, оставаясь в красивой, опрятной, как раньше говорили, «кобеднишной». Один угол храма был отгорожен: там женщина-художница, балансируя на широкой металлической конструкции, выводила кистью аккуратные белые завитушки и звезды между фресок. Рабочая роба женщины в пятнах краски, ее уверенные, неторопливые движения заворожили Олесю. Вспомнилось, как она любила в детстве смотреть в ночное зимнее небо. Иногда ей в глаз попадала снежинка, она терла веки варежкой и представляла себя Каем из большой украшенной книжки Андерсена, – в отличие от него, Олеся в своей собственной сказке-фантазии не поддавалась чарам Снежной Королевы, выгоняла ее и храбро доставала осколок из своего глаза.
Олеся смотрела на художницу даже тогда, когда прозвучал первый возглас из алтаря. Может, вот так же Господь украшал Свой мир? Уверенно. Осторожно. С любовью.
В какой-то момент ощущение мирной сказки отступило. Белые кружевные платочки прихожанок, со вкусом подобранные одинаковые рамки икон, чистота и покой – к Олесе пришла мысль, что ей, одетой как на лыжную прогулку немолодой женщине в штанах и шапке, появляющейся в храме лишь время от времени, здесь не место.
Она пыталась внушить себе, что это искушение (как давно она не вспоминала это слово), что в церкви есть место для всех – но не выдержала и зашагала в сторону выхода.
На улице было холодно и темно – особенно после церковного тепла и яркого света. Праздничные огоньки на столбах, которые всегда ее радовали, сейчас казались тусклыми.
«От кого я бегу?» – спросила она себя. От Бога? Как Адам, который прятался? Нет, это смешно, да и не хотела бы она от Него бежать. Что же тогда происходит? Почему она мечется? Может, и вправду – потому, что когда-то ее первое, юношеское стремление к вере растаяло, как этот вот снег, а настоящая вера, крепкая, которая «из дел», просто не появилась – за неимением тех самых дел? И на месте ее осталась пустота, которая и ныла теперь, и беспокоила, и тревожила с каждым днем все сильнее.
Через какой-то час, а скорее всего – и гораздо раньше, столбик термометра сползет вниз, за отметку «ноль». Прекратится капель, и вода станет льдом. И много кто на нем поскользнется.
Олеся посмотрела вверх, на купола храма. И заплакала. Впервые за долгое время. Крупные холодные слезы обжигали щеки. Глаза болели, будто из них и вправду, как у сказочного Кая, выходили злые осколки.
Только сейчас она поняла, что прямо над ее головой находится большая, тускло подсвеченная лампочкой икона. Нет, не святых покровителей храма, в честь которых он освящен. Но чья же? Этот образ Олеся прекрасно знала. «Взыскание Погибших» Божией Матери!
Получается, что тот в тот далекий день Господь дал старенькому батюшке, с детскими глазами «как у святого Серафима», увидеть всю ее жизнь? И сегодняшний день – тоже? И только теперь открывается смысл благословения, которое она в свое время так и не исполнила?
* * *
Олеся шла к остановке. И обещала себе, что не будет думать о плохом и тревожиться – потому что «довлеет дневи злоба его». Что достанет с полки запылившийся молитвослов. Что будет молиться Богу, как требовала этого все прошедшие годы ее замерзшая и не понимавшая этого душа. Что наконец, через столько лет, исполнит благословение и будет читать молитву Божией Матери у иконы «Взыскание Погибших». Что позвонит и напишет людям, которые, наверное, хотели бы быть ее друзьями – только она всегда, если признаться честно, боялась впускать кого-то в свою жизнь.
А еще она купит кисти и краски.
Ведь когда-то Олеся любила и прекрасно умела рисовать Божий мир.
РУКА ДАЮЩЕГО НЕ ОСКУДЕВАЕТ!
