Материнская молитва
Священник Николай Толстиков
Дядю Ваню, старшего брата моего отца, в родне прозвали Везунчиком. Не иначе, в рубашке родился.
Когда грянула война, мобилизованные мужики и парни погрузились на баржу, и дряхленький катер-буксиришко с натугой потащил ее по воде вдаль от родного берега. Среди прощального шума и гама, плача, пиликанья гармошки ветер сорвал с Ванькиной головы кепку и швырнул ее за борт.
– Вернется мужик! Попомните мое слово! – воскликнул кто-то из стариков на берегу.
В запасном полку Ваньке с земляками выдали черные морские бушлаты, тельняшки, определили в морскую пехоту, но ни моря, ни кораблей новобранцы так и не увидели. Их, оказавшихся на «передке», сразу бросили в контратаку – сильно фашист пер. Немало пятен-бушлатов осталось скорбно чернеть на свежевыпавшем снегу, Ваньку, раненого, выволок из-под огня санитар. И когда остатки роты выходили из окружения, солдатика земляки не бросили, дотащили до своих.
На фронт после госпиталя Ванюха больше не попал, отрядили его в специальную команду отлавливать в северных лесах диверсантов. С лесом он с малолетства был на «ты»: охотник, куда хочешь, белку в глаз бил.
Вот только диверсанты ему пока не попадались, добывал Ванюха во время своего «патрулирования» для местного воинского начальства лосей и прочую живность.
В лесной избушке он обрел комячку-вдову, теперь, петляя по лесу, неизменно приворачивал к ее зимовью.
Тут-то и накрыли влюбленных настоящие диверсанты. Вломились в незапертую избушку; Ванька и до винтовки дотянуться не успел. Но… они – пленные красноармейцы – надумали сдаваться, и Ванюхе только оставалось их, трех здоровенных мужиков, до комендатуры «отконвоировать». Даже потом к медали представлен был.
Кончилась война. Ванюха вернулся домой и засел за рычаги трактора. Зимой трелевал лесины, весной пахал колхозные поля, распахивал и «усадьбы» односельчанам.
Однажды из-под плуга вывернулся в борозду горшок. Ванька бы его и не заметил, но в это время заглох трактор. Пришлось вылезать из кабины и чинить. Ванюха в сердцах отопнул треснувшую посудину и обомлел…
Среди черепков обозначилась приличная пачка денег. Не старья, а «советских», настоящих. Банкноты подмокли, и обалделый Ванька старательно налепил их на трактор подсушиться.
«Железный конь» заглох почти что посреди села, не где-то на дальней пашне. О находке первыми пронюхали ребятишки. Ванюха щедро отлеплял банкноты им на гостинцы. Один за одним подтянулись мужики. Гульба пошла на полную катушку, гонцы мчались в магазин – только пятки сверкали…
Очнулся Ванька на другой день под трактором. Рядом стоят соседка – сварливая баба и участковый милиционер, а на тракторной кабине – ни бумажки.
Выяснилось, что эта тетка продала родительский дом, а вырученные деньги пока спрятала от пьяницы-мужа в горшок и закопала.
Свидетели нашлись. Был суд. Присудили Ваньке выплачивать всю сумму.
Сидел он, чесал удрученно «репу»: как и рассчитываться? Хоть бы рублишко себе оставил, простофиля!
А тут еще мать корит:
– Лучше бы ты эти деньги в церкву отнес! Соседка-то, хоть и криклива, но не стала бы с тебя обратно их требовать. Порушенную церкву еще с войны восстанавливаем, любая копейка к делу… Я за тебя всю войну молилась, просила у Господа, чтоб живой ты вернулся!
И вдобавок муженек-выпивоха той тетки при каждой встрече подъелдыкивает: знаю, мол, теперь, сколько денег у супружницы было, мимо меня они не пробегут. Выдавай мне вперед, Ванюха, авансом!
Довольный, гогочет.
И… вдруг хлопнула денежная реформа. Ванюхин должок в одночасье истлел, как фитиль в керосиновой лампе.
– Ну, не везунчик ли?! – всплескивали изумленно руками односельчане.
А Ванюха, потрясенный, вспомнив слова матери, побежал в храм, где ни разу до того не был, и поставил перед иконами самую большую свечу.
РУКА ДАЮЩЕГО НЕ ОСКУДЕВАЕТ!
