Последняя

Юлия Кулакова

– Что-то твою не вижу давно. Опять болеет, что ли?

«А вам-то какое дело?» – хотелось закричать Олесе. Идет эта несчастная Октябрина Дмитриевна в свой «Магнит» на углу, вон карточка магнитовская из кармана пальто торчит, того и гляди вывалится, – вот пусть и идет. Олеся молчала, думая о том, сколько лет незваной собеседнице. Уже в эти годы Октябринами вроде не называли. Или как?

 – Раньше столько школу не пропускали. И не болели, – наставительно сказала Октябрина и наконец-то отправилась восвояси. Вовремя, а то Олеся уже готова была ох как нагрубить.

Да что это – ее выбор, что ли? Она, что ли, заставляет болеть свою дочь? И уж молчишь, уж ни с кем не общаешься в доме – все равно как-то что-то просачивается, будто сквозь стены.

Аленка всегда была слабенькой. Всегда болела чаще других, да и периоды здоровья были тревожные, неправильные, малышка переутомлялась очень быстро. Педиатры с умным видом говорили: «Израстется! Особенно ко времени, когда подростком будет!»

Не изрослась.

Врачи, анализы. Платные, бесплатные, уже денег не напасешься. «Мама, не мучай меня, я больше к ним не поеду!» Раздраженные учителя, выговаривающие матери по поводу пропусков и отставания. Одна и вовсе додумалась: «А я уверена, что вы этого хотите! Да, хотите, чтобы дочь болела! Вам нравится, когда она дома. Ну – подсознательно, конечно…» Развелось этих мамкиных психологов. Надо же такое брякнуть.

А как больно! Больно, что родной кровиночке плохо. Больно, что не найти причину. Что не получается оставаться с ней, – тогда совсем не будет денег на ее же лечение. «Олеся, а на какой ты диете?» Смешные у нее сослуживцы. Диета простая: минимум еды, максимум работы и нервов. А, еще дешевые сигареты, уже и они как можно реже, но без них она и не знает, как справилась бы с тревогой. Бессонные ночи в слезах, пока дочка не видит и никто не видит. Не дай Бог вам такую «диету», ребята. Впрочем, бессонные ночи она старается прекратить. А то – страшно сказать – как-то она поймала себя на том, что злится на бедную Аленку. Что готова схватить ее, встряхнуть: а ну прекрати болеть! Жутко… Нельзя такого допустить. Нельзя. Это совсем не она. Это кто-то другой пробрался сквозь ее вымотанное сознание, внушает дрянные мысли.

Маленькая, маленькая девочка. Как хочется прижать ее к себе, как раньше, но Аленка, бледная Аленка, уже выросла. И не всегда хочет «обнимашек», как она это зовет. Часто грубит. Не ангел, совсем нет.

Олеся достала из кармана сигарету. Последняя в пачке. Попыталась закурить, но ветер помешал.

Дверь подъезда запиликала противным своим звонком, и на улицу выбежала соседка Светлана. Неделю только как переехала в их дом, знакомиться на днях заходила.

– Свет, привет, поможешь? – окликнула ее Олеся.  – Щелкни мне зажигалкой, что-то никак.

Светлана вдруг остановилась. «Я, наверное, что-то не то сказала? Совсем без сна с ума схожу, да?»

– Знаешь, Олесь, – протянула та, – я, наверное, не могу.
– Боишься? Ну да, не надо, обожжешься с непривычки, правда, что ль.
– Да нет. Понимаешь… Я вот в церкви свечки зажигаю. А сейчас тебе папироску зажгу.
– Это сигарета!
– Да не разбираюсь я. Неправильно это, в общем. Уж прости. Обидишься?
– Нет, что ты. Давай, счастливо.

Олеся все-таки справилась с упрямой зажигалкой и, ожесточенно затянувшись несколько раз подряд, посмотрела вслед быстроногой соседке. Никогда не задумывалась. Свечи зажигаем – и сигареты зажигаем. Кто часто бывает в полумраке церкви, который Олеся видела в последний раз уж и не упомнить когда, – наверное, табака не держит. Раньше Олеся тоже не курила. «Мамаша, курите?» Да нет. Начала, когда Аленке уже к двенадцати было, считай – совсем недавно. Двенадцать лет «мама, мне плохо». Ох-хо-хо… И никто не поможет, и так одиноко… Напроситься со Светкой в храм, что ли? Может, попустит?

А может, это ей вообще знак? Бывают же знаки разные, люди говорят. Что, если ей пообещать Богу, Который «еси на Небесех», уж «Отче наш»-то она знает, – больше не курить? А за это попросить вылечить дочку. Вдруг получится? Все равно давно хотела экономить и на куреве тоже.

Решено. Вот сейчас она, как и собиралась, сбегает за пачкой сигарет, пока Аленка дремлет – и это будет последняя в ее жизни пачка.

– Я обещаю, – сказала она куда-то в сторону.  – А Ты, пожалуйста, вылечи мою Аленку.

Зонта у Олеси с собой не было, и, разумеется, как назло, закапал холодный дождь. Да и не дождь, так себе, редкие капли, но крупные, ледяные. Она прибавила шаг, на ходу размышляя, что последняя пачка-то пусть будет подороже, чем обычно, поприятнее.

– Девочки, – обратилась она к продавщицам, – а какие у вас получше сигареты есть? Такие, которые приличные женщины покупают?

Продавщица – новенькая, ну и текучка у них – нерешительно хихикнула и обернулась к полкам. А Олеся подумала, что она-то, наверное, и на женщину уже не похожа. Даже походка у нее стала тяжелой. И одевается – «как прораб», сказала бы ее мать.

Девушка протянула Олесе узкую пачку сигарет с замысловатой надписью в углу. Прямо на пачке, занимая ее половину, была напечатана страшная фотография изуродованных болезнью внутренностей и подписано крупно: «Инсульт». Олеся перевернула пачку. И там то же самое. Надо же, испортили ей удовольствие. Впрочем – ну какое удовольствие? Во рту от сигарет  гадко, в голове гадко. Привычка одна, ничего приятного.

– Противная штука, – указала она на картинку.
– Так сейчас положено, – пожала плечами девушка. Румяная, крепкая, точно не курит.

Одну сигарету Олеся выкурила по дороге. Надо же попробовать-то. Ну… легенькие совсем, а так ничего. Проще бросать будет, наверное.

* * *

Аленка отложила телефон и встала с кровати. Мать на работе, вся в переживаниях, что деньги задерживают за какой-то проект. А у Аленки зверски болит голова. Надо найти парацетамол. Мать показывала сто раз, где что лежит, но Аленка почему-то все равно путается до сих пор, как маленькая.

Девочка добрела до материнской комнаты, держась руками за стенку, головокружение было достаточно сильным. Так, вот эта самая полка. Аленка открыла и увидела сигареты. И надпись «Инсульт» через всю пачку.

Обычно мать носила сигареты с собой, и они были какие-то другие. Сегодня – не иначе как забыла. Эти – тонкие, у них в классе примерно такими пара девчонок тайком от взрослых балуется.

Аленка поцарапала ногтем картинку. Не отлепится, потому что она не наклеена, а напечатана. Аленку затошнило. Как только мама может такое покупать, тут от одного вида этих вот… вытащенных мозгов – уже курить бросишь.

Инсульт.

Аленка знала это слово. Оно означало то, что унесло в могилу ее бабушку. Бабушка редко общалась с дочерью и внучкой, торопилась, как она сама говорила, «пожить для себя». Но вот пришел инсульт – и совсем еще не старая женщина оказалась в гробу. Страшно было видеть умершим родного человека, но еще страшнее было горе матери, вмиг почерневшей. Аленке запомнилось: вот она, всегда сильная, стоит и трясущимися руками перед зеркалом пытается надеть поверх короткой, мужской стрижки специально к случаю купленный черный платок.

А сейчас инсультом уже самой маме грозит эта новая пачка. Аленка всхлипнула. А потом громко разрыдалась.

Нет уж! До мамы инсульт добраться не должен.

* * *

Олеся возвращалась домой, усталая и раздраженная. Надо же: забыла дома это дурацкое курево. А уж как радовалась, что новые-недешевые купила. День протерпела. «Голова болит», – говорила она, отказываясь идти с коллегами в перерыв в «курилку».

Открыла дверь в квартиру. Разулась. «Алена, ты где?» Нет ответа. В ванной, что ли, дочка? Прямо в одежде подошла к шкафу, доставая из кармана зажигалку, собираясь пройти на балкон, как только найдет…

А на полке пусто. Вот те раз. Господи, о чем она думает, всегда же сразу бросалась к ребенку! «Алена!» Так, ботинок дочкиных в коридоре нет, значит…

Олеся набрала номер.

– Мама, я мусор ходила выносить и осталась воздухом подышать! Иду домой!

Аленка сама решила вынести мусор? Вот уж где чудо. И голос сегодня бодрее, чем обычно. Ох.

Так, ребенка нашли. Где же эти дурацкие… Может – что-то не то с памятью? Доигралась, ночами не спать. Олеся обыскала весь шкаф. Как сквозь землю, а? А не Алена ли… да нет, не может быть. Чтоб Алена взяла сигареты? Да ее от запаха табачного воротит, Олеся всегда старалась дочку оградить от своего вредного дыма.

Но все-таки надо посмотреть. Олеся побежала в комнату дочери. Тетради на полу, книжки на кровати, тарелка с засохшими остатками еды на столе. Подросток есть подросток. Олеся отложила бережно в сторону розовый дневничок дочки: лишь бы Аленка не подумала, что мать читает ее секреты. Вздохнула и принялась за уборку. Даже не заметила, как хлопнула входная дверь.

– Мой свинарник разгребаешь? – заглянула к ней дочь.
– Дочарник, ага, – усмехнулась Олеся, сидя на полу.  – Как ты себя чувствуешь?
– Знаешь – сегодня полегче! На улице хорошо, свежесть, золотые листья!

А она и впрямь выглядела посвежее.

– Дочка, вот что спрошу. Ты… ничего у меня не брала?
– Брала. И выбросила, – решительно тряхнула головой дочь.  – Не надо тебе инсульт! Не хочу!

Она подбежала к матери и обняла ее.

– Мою последнюю пачку? Выбросила?  – Олеся прижала дочь к себе.
– Последнюю? – переспросила дочь.

Тут зазвенел дверной звонок. Аленка подскочила и побежала к двери. «Бегает…» – только и подумала мать.

– Мама, к тебе тетя Света! – раздался голос дочери.
– Да иду, иду, – отозвалась Олеся.

Вытерла слезы – и встала.

РУКА ДАЮЩЕГО НЕ ОСКУДЕВАЕТ!