Люсино русское чудо

Юлия Кулакова

(Рассказ по реальным событиям)

Казалось, что море прямо за окном –  настолько острым и чистым был соленый морской запах. На самом деле до берега было около километра. Можно доехать на машине, можно – медленно дойти пешком. Но этого совершенно не хотелось.

«…Conoooces mis errooooores…»*(«знаешь мои ошибки») – уже в который раз жалобно пел в соседских апартаментах Ромео Сантос самую популярную в этом сезоне песню. Люся всхлипнула, приложив руку ко лбу. А какие ошибки допустила лично она, что все так… неправильно?

Она видела, что Карлос осторожно заглядывает в комнату. И жалеет ее, и потревожить боится. Посмотрел куда-то в потолок, наверное, – помолился, и ушел на кухню. Вскоре там заклокотал электрический чайник. Наверное, сейчас муж придет и спросит, хочет ли она чаю. Нет, не хочет.

Будь Люся поэтом – сказала бы, наверное, что ехала в этот южный край с сердцем, полным надежд. Когда она садилась в самолет, это самое сердце замерло. Именно так, как в книжках пишут: замерло. Она точно знала: ее ждет много нового, неизведанного. Хорошего, разумеется.

С первых же дней все складывалось удачно. Быстро нашла работу в салоне красоты, где трудились такие же, как она, русские девчонки. У коллег как раз освобождалась комната в арендованных апартаментах, там Люся и поселилась. Девчонки оказались веселые, не вредные, умелые, Люся училась на ходу всему, чего еще не знала. В том числе языку: когда все вокруг говорят на испанском – как не выучить? Впрочем, от классического испанского местное наречие было очень далеко. Диалектные словечки, надо сказать, она запоминала быстрее, чем словарные. Люсе нравилось, как осторожно к ним заглядывали новые клиенты («Тут русские работают? А они меня поймут?») и бодро и уверенно заходили старые. Как брутальные гастролирующие дяденьки-музыканты, все  в татуировках, за несколько часов до концерта забегали с просьбой срочно выкрасить им ресницы или подправить педикюр «на удачу». Как довольно вертелись перед зеркалом смуглокожие клиентки, рассматривая свои модные прически. Приезжали в эти края и отечественные знаменитости – и тоже приходили к ним. Кого только Люся не перевидала!  В обеденный перерыв можно было убежать в кафе, где готовились и заботливо раскладывались к определенному часу по маленьким контейнерам – чему Люся уже не удивлялась – блюда русской кухни. Соседка по квартире Лена возила ее на своей «пасоле»** (местное название скутера или мопеда) по разным нуждам, и Люся наслаждалась бьющим в лицо ветром и улыбалась. Иногда прохожие – видимо, думая, что она улыбается им – махали Люсе рукой и кричали: «Rubia!»*** (здесь: «Блондинка!») Еще одна девушка, Катя, тоже подвозила нередко в магазин «затариться» на своей скрипучей старой машинешке. Когда машина отказывалась ехать, Катя ругалась на нее: «Сдам тебя Гарику!» И авто послушно заводилось. Гарик был лучшим автомастером в городке, а реклама его бизнеса, расклеенная по столбам на улице, звучала кратко: «Починим всё, что еще не доломали местные умельцы!»

– Без русского специалиста здесь никуда,  – как-то изрекла Лена, подняв палец вверх. И, наверное, была права. Как-то в квартире девушек вдруг начала «биться» током плита, а за ней и все металлическое. Сосед-местный важно посоветовал им надеть резиновые тапочки «и проблема тут же уйдет», а все-таки вызванные электрики, вчерашние школьники, смотрели на огромный запутанный узел проводов во дворе не менее озадаченно, чем сами девушки. Да какое же счастье, что в этот момент приехал домой с работы наш русский дядя Миша! Пожертвовав остывающим борщом (а также настроением красивой полной супруги), он немедленно принес из дома какой-то прибор, что-то измерил, обругал по-русски тех, кто занимался проводкой при строительстве дома, и начал быстро отдавать команды  электрикам. Те на минуту изумленно уставились на него – и забегали. Что-то обесточили, что-то разъединили, соединили – и плита перестала обижать своих хозяек. А борщ потом ели все, включая горе-мастеров.

«Бестолковость», на которую традиционно ругались «наши», для Люси вполне компенсировалась добродушием большинства местных жителей. Как-то ей пришлось посетить врача, и перед ней в очереди на анализы стоял ребенок лет семи со своей матерью. Как утешали его нянечки и медсестры, как хвалили, когда он все-таки набрался храбрости и подставил ручонку! Потом ему нужно было выпить некую хитрую жидкость для следующей процедуры, а дело было перед обеденным перерывом, одноразовые стаканы – как стало понятно из  речи персонала с густым акцентом – должны были завезти только через полчаса, и две медсестры сбились с ног, пытаясь найти хоть что-то. Наконец мальчику торжественно протянули единственный, с таким трудом добытый стакан, наполнили его чем-то оранжевым, ребенок протянул руку – и…стакан оказался на полу. Яркая лужица растеклась у ног ребенка и мамы. Люся зажмурилась, испугавшись, что сейчас будет. Но медсестра только засмеялась и сказала нечто вроде «ничего, бывает», пожилая уборщица с такой же широкой улыбкой уже вытирала лужу – а тут и стаканы завезли… Некоторые работники в больнице были почти неграмотными, анкету перед приемом для Люси заполняла темнокожая женщина высокого роста, она совершенно не знала, как пишутся названия медицинских препаратов, поэтому девушка отправилась на прием с листом бумаги, на котором в графе «медикаменты, на которые у пациента аллергия»,  заглавными буквами значилось просто UNA CREMA**** («мазь»). Зато шприцом в Люсину тонкую вену эта женщина попала точно и ювелирно, и не было потом на руке обычных страшных синяков.

 Было, конечно, и то, что никак не могло нравиться. Тяготило, например, отношение людей из богатых семей к согражданам более низкого происхождения, обладающих, как правило, и более темной кожей. Нередко начальство даже не заботилось о том, чтобы запомнить имя уборщицы или официантки. «Эй, morena!» *****(здесь: «темная, темнокожая») – подзывали они, и те покорно откликались. Часто в эту плохую «игру» втягивались и соотечественники. Люся такого не понимала. Волновало ее и то, что очень и очень многие граждане страны были почти неграмотными – при огромном количестве школ. Бедняки отдавали детей в самые простые государственные школы, а как там преподают – Люся узнала на примере одной семьи. Русская женщина в поисках «лучшей доли» приехала в страну с дочкой. Но доля не стала лучшей, работы просто не находилось, и ей скоро пришлось перебраться в нищий район с ветхими домишками, а дочку отдать в школу на их улице. Прошел год, девочка заговорила по-испански прекрасно – а вот с чтением и письмом не заладилось. Маленькая Таня нетвердо знала даже алфавит – а ведь не пропустила ни одного школьного дня. Как же учитель на уроке чтения не замечал, что ученица не может прочесть ни строчки?

– Так их в классе сорок с лишним человек, и все галдят, – нашла объяснение Лена, когда девушки болтали за чашкой чая вечером.
– Ну и что? – удивилась Катя, отпивая из чашки свой любимый ромашковый отвар.  – У моей мамы, когда она училась, в классе было тоже сорок человек – и все грамотными стали!

Но даже в такую школу и из таких домов дети неизменно шли в начищенных костюмчиках и туфельках, гладко причесанные. Мальчишкам на непослушные жесткие волосы их отцы выкладывали каждое утро, наверное, по целой банке геля, отчего черные маленькие головы казались покрытыми черепицей. Конечно, все родители старались отдать детей в частные заведения, пусть даже достаточно дешевые. На что только не шли некоторые люди! Поздно вечером, уезжая с работы, Люся постоянно видела двух женщин, молча стоящих на углу.

– Кать, они  – …эти, что ли? – как-то осторожно спросила она у приятельницы.
– Эти, эти, – вздохнула Катя.  – Мне про них рассказали. Представь себе: неграмотные, мужья их бросили. У обеих по дочке. Куда им? Полы мыть? Так это, сама знаешь, тут гроши стоит, и каждый такой пол помыть – огромная очередь стоит из бедноты и иммигранток. На что жилье снимать, на что детей учить? А хочется, чтобы у дочек было будущее. Простой труд не ценится, а эти вот… утехи – ценятся. Вот они и…

Люся тогда проплакала весь вечер. Жалко ей было и женщин, и… себя. А вдруг и ей суждено когда-то остаться в этой стране без мужа, но с ребенком? И что тогда? А потом она вытерла слезы и посмеялась над собой: о чем плакать, как глупая Эльза у колодца в старой сказке? Ведь у Люси и жениха-то нет. Девчонки ездят в ночные клубы, знакомятся, ее зовут. А она боится.

И именно на следующий день в ее жизнь пришел – он. Стоило ему появиться в их салоне и, заметно смущаясь, попросить сделать «самую простую стрижку» – как Люся уже не могла отвести от него глаз. А он – от нее.

– А как тебя зовут? А где ты работаешь? А почему раньше не приходил? А где живешь? – щебетала Катя, трудясь над шевелюрой нового клиента. Тот отвечал, и часто невпопад, потому что безотрывно смотрел через зеркало на Люсю.
– Смотри, Люсь, какой Карлос-то к нам сегодня заходил, а? – подмигнула ей Лена, когда клиент уже расплачивался в соседнем помещении. – Хорошая работа, хорошая, похоже, семья, небедная. Мне кажется, мой Мигель его должен знать, видела я где-то его на общих фото, спрошу сегодня. Вдруг жениха тебе нашли, а?
– Да вот еще, – махнула рукой Люся, боясь признаться самой себе, как бьется сердце.

Салон закрывался в девять вечера. Люся вышла на улицу. А там ее ждал Карлос. Который, потупив глаза, предложил подвезти ее до дома. Большой, крепкий мужчина стеснялся, как мальчишка. И Люся, которая никогда бы не села в машину к незнакомцу, сказала «да».

С тех пор он каждый день подвозил ее с работы. А в ее выходной они отправились в кафе, и она тогда даже не задумалась, как Карлосу пришлось постараться, чтобы выкроить этот день для них двоих.

Как-то она прочла: любовь – это когда чувствуешь себя рядом с ним как дома. Вот именно это она и ощущала с самой первой минуты, когда находилась рядом с ним. И он, похоже, тоже. Их отношения, наверное, назвали бы «старомодными»: он не позволял себе вольностей, зато они всегда держались за руку и нежно смотрели друг на друга. И говорили обо всем.

У них не было еще даже первого поцелуя, когда Карлос сказал, что хочет познакомить ее со своей семьей. Но должен предупредить, что их семья не совсем обычна. Оказалось, что отец Карлоса – пастор. И вся их родня – ревностные прихожане одной из местных протестантских церквей.

То, что ее новый знакомый верит в Бога, было ясно с их первой встречи и совершенно Люсю не удивляло. Ей казалось, что в этой стране вообще нет неверующих. Католики, протестанты, еще кто-то там – все дружно носили кресты или католические четки на шее. Все, даже преступники и представительницы древнейшей профессии. Самые отпетые хулиганы писали в соцсетях «благодарю Бога за…» и «благослови тебя Бог», а религиозные праздники справлялись громко и шумно. Но семья пастора – это для Люси, конечно, было в новинку.

В жизни самой Люси вера в Бога…скорее присутствовала, чем нет. Но была чем-то само собой разумеющимся. Воздухом мы дышим, не задумываясь об этом, – так и Люся считала, что Бог есть и что к Нему, наверное, всегда можно обратиться с просьбой, но не делала никаких шагов к Нему.

В церкви она была в первый и в последний раз в детстве, и случилось это так. Когда девочке исполнилось шесть, взрослые вдруг вспомнили, что Люся не крещена. Произошло такое «прозрение» потому, что ребенок никак не мог вылечиться от затяжного бронхита, или по какой другой причине – потом уже никто не помнил, да только совершенно внезапно «активизировались» сразу две Люсиных бабушки. Та, что из Москвы и что помнила о своих армянских корнях (внучку она упорно называла Люсинэ), позвонила Люсиной маме и попросила отвести девочку для крещения в армянскую церковь. Буквально сразу  же после этого разговора раздался еще один телефонный звонок – это звонила мама Люсиного отца из Новосибирска. «Когда же мы крестим Люсеньку!» – воскликнула она сразу после того, как поинтересовалась здоровьем внучки.

Впечатленная нашествием бабушек, молодая семья поспешила в храм. Сначала в армянский. Люся помнила красивую вязь крестов, купол, похожий на крышу сказочного замка. Она держала за руку маму, а та держала за руку мужа и сама была растеряна, как маленькая.

– Я тут ничего не понимаю, – шепнула она супругу.
– Я тоже, – вздохнул он.
– Ой, смотри! – вдруг сказала она. – А вот та икона, кажется, русская, это же Николай Чудотворец! Я подойду свечку поставлю!

Люся не знала, что такое чудотворец. Она отпустила руку матери и выскользнула во двор. Когда через какое-то время мама, папа и молодой бородатый парень – работник храма – бросились ее искать, Люся подала голос из-под скамейки в дальнем углу двора, где она играла с маленьким пушистым котенком. Мать, молча, взяла ее на руки, как младенца. А через неделю Люсю крестили совсем в другом, в «русском» храме. Крестное знамение у нее вышло с первого раза, точно как показали. А когда ей стало смешно, что батюшка поливает ее водичкой, Люся сдержалась и смеяться не стала. Тетя Света, подруга мамы, вытерла девочке волосы полотенцем и сказала, что она теперь Люсина крестная.

На этом церковный опыт Люси заканчивался. Поэтому ей было особенно интересно узнать, как молится семья Карлоса и что они делают в своей церкви.

Семья  жениха – мать, отец, брат и две сестры – приняла ее радушно. И на собраниях в небольшом белом здании, увенчанном четырехконечным крестом, где пели гимны или произносили хором разные прошения к «Сеньору Хесукристо», было весело и по-домашнему. Люся не принимала участия в общих молитвах, почему-то это ее не привлекало, но на встречи приходила каждое воскресенье. Совсем скоро состоялась их с Карлосом помолвка, а вскоре – и свадьба. Дом для собраний был переполнен: младший сын пастора женится! В семье не было принято, чтобы замужние женщины работали, но для Люси сделали исключение, и три дня в неделю она по-прежнему ездила в салон.

Дом нужно было обустраивать, и Люся взялась за это с большим энтузиазмом. Ее не оставляла мысль, что скоро она, конечно же, станет мамой, и Карлос возьмет на руки их самого замечательного, самого красивого в мире ребенка. Детскую комнату молодожены обставляли особенно придирчиво: какой цвет понравится малышу, а какой нет? А не будет ли ему жарко и душно?

Прошел год. Потом еще год. Люся давно перезнакомилась с многочисленными родственниками Карлоса со всей страны, прихожане обнимали ее при встрече, как родную. Они с мужем ездили путешествовать, ходили на море, она с удовольствием училась у свекрови готовить местные блюда.

Вот только детская пустовала.

Они обратились к докторам. Те развели руками: дорогие, вы совершенно здоровы!

На третий год вся паства Люсиного свекра на каждой встрече с воздетыми руками начала молиться о даровании детей Карлосу и Люсе. А Люся погрузилась в тоску.  Никто не винил и не упрекал ее ни в чем, наоборот, абсолютно все произносили слова поддержки. Но она видела, как вздыхает ее добрый Карлос, когда видит  в соцсетях записи друзей с фотографиями новорожденных младенцев или маленьких нарядных детишек, празднующих дни рождения, и неизменными сотнями одинаковых комментариев: «Благослови Господь!» Ей было жалко мужа, жалко себя. В салоне появилась новенькая, какая-то Лара, и даже она уже откуда-то знала, что у Люси «не получается» ребенок. И  как-то заявила:

– Вы, наверное, не подходите друг другу. Найди другого мужчину да роди, раз так хочется.

Люся оставила работу с этого дня.

Потом перестала ходить на собрания к свекру. А потом – и вовсе  выходить из дома.

Однажды свекровь прямо из молитвенного дома приехала к молодым и бросилась невестке в ноги:

– Прости, дочка, что не можем вымолить для тебя ребенка! Значит, такая слабая у нас вера!

Женщины обнялись. Свекровь плакала. Люся тоже хотела плакать, но не вышло, будто пересохли все слезы.

Однажды Карлос исчез. Взял на работе выходной на полдня, а жене ничего не сказал, что было совсем на него не похоже. Неужели кого-то завел себе? Допустив эту мысль, Люся с ужасом поняла, что ничего и не чувствует. Ни ревности, ни обиды, ни страха. Куда-то делось все, что было в ее сердце. Осталась только жалость – к мужу, к  его родителям, ко всем, кто молится за нее, то поднимая руки к потолку дома собраний, то падая на колени.

Но вот ключ повернулся в замке. Карлос, как никогда решительный, подошел к жене и протянул ей что-то:

 – Вот!
–Что это?  – без интереса спросила Люся.
– Я решил, – сказал Карлос и на минуту замолчал.  – Своих родителей я очень люблю, но… в общем, я решил, что надо действовать по-другому. По-русски!
– По-русски? – Люся подумала, что ослышалась.
– Да, по-русски. Я в вашу церковь ездил, в русскую. Нашел на карте и поехал. Оказывается, совсем недалеко. Вот, смотри, что я тебе купил, мне так посоветовали.

В тонком пакете оказался маленький изящный крестик на цепочке, маленькое Евангелие на русском языке и книжечка о Таинствах Церкви.

Вот так.  Люся ни разу за столько лет не задумалась о том, что где-то поблизости есть православный храм. Девчонки ведь говорили о нем, ездили куда-то и привозили освященные куличи, Лена, помнится, даже свечи себе привозила, когда с очередным ухажером рассталась. Они и крестики на груди носили. А Люся? Как же так могло случиться? Даже Карлос – задумался. А она – нет. Какой же он все-таки у нее хороший!

По прочтении брошюры три дня Люся честно держала пост. В ближайшее воскресенье они с супругом прибыли в православную церковь.

– Не знаешь, что это за человек нарисован? –  шепотом спросил Карлос, указывая на одну из икон.
– Знаю! – обрадовалась Люся.  – Николай Чудотворец, так мама когда-то сказала!
– А что такое chudotvorets?
– Ну… у него чуда просят! Дома вместе про него почитаем, хорошо?

Люся направилась к аналою на исповедь. Потом молилась на службе, впервые в жизни приняла Причастие. А Карлос всю Литургию простоял у иконы святого Николая  и, видимо, просил о чуде.

На другой день они отправились в круиз по островам. А когда вернулись, Люся вдруг ощутила небывалый прилив сил. Как будто она… нет, не то чтобы снова научилась радоваться, хотя и это тоже. Но как будто она радуется не одна. И смеется не одна. И даже очень хочет нелюбимого фисташкового мороженого – не одна.

– А чего еще ты хочешь? – в притворном ужасе распахнул глаза Карлос. И Люся все поняла. И со счастливыми слезами бросилась обнимать мужа.

* * *

– Устала наша малышка, – смахнула слезу Люся, глядя на разметавшуюся по кроватке дочку. Еще бы не устать! С таким размахом отпраздновали сегодня ее четырехлетие – вся улица поздравлять пришла! Визги, крики, плеск воды в бассейне, ленточки, хрустящие обертки подарков. Счастливые тети и дядя, дедушка и бабушка. И еще одни дедушка и бабушка, только те уже по видеосвязи, передавали поздравления от всей родни, и им махали рукой и кричали приветствия все-все собравшиеся по эту сторону экрана. Маленькая Миа Мария радовалась больше всех – и на всех хватало этой ее радости, улыбок и тепла. А еще девочка старалась не расставаться с двумя одинаковыми образками святой Марии Магдалины (их принесли Катя и крестная Лена, видать – забегались и не договорились между собой).

–Устала, – повторила мать.  – Карлос, что ты так на меня смотришь? Что случилось?
– А мы не все подарки распаковали, – подмигнул он.
– Как не все? Неужели что-то забыли?

Муж за руку отвел жену в гостиную.

 – Это подарок не для Мии, а для тебя. Загадывай желание. Чего ты больше всего хочешь?
– Ты же знаешь, – смущенно улыбнулась Люся.  – Я хочу, чтобы у Мии был братик или сестренка. И она этого хочет. Но… ведь чудо может не повториться, правда?
– А вот и посмотрим, – улыбнулся Карлос и осторожно снял упаковку с большой коробки.

В коробке лежала икона Николая Чудотворца, очень похожая на ту, у которой он молился в день первого Причастия жены. Люся ахнула.

– Я давно заказал. Вот, написали, – объявил Карлос.  – А значит, будет чудо, я верю! Давай – верить?

И Люся осторожно взяла икону, поцеловала ее и поставила на полку.

С верой, что еще одно чудо обязательно произойдет.

РУКА ДАЮЩЕГО НЕ ОСКУДЕВАЕТ!