«Сначала полюби, потом обличай!». История о чуде
Елена Кучеренко
Мой друг отец Евгений часто говорит о чудесах. Не потому что только их во Христе и ищет. Нет! Что вы! Даже если бы не случилось с ним ни одного чуда, батюшка так же горячо верил вы в Бога.
Просто вера у него простая и бесхитростная. Чистая, как у ребенка. Не замутненная всякой там «заумью». Сказано: «Мертвых воскрешал», значит, воскрешал! И по сей день воскрешает. Христос же во все времена Один и Тот же.
Отец Евгений сам нередко был свидетелем разных, непонятных с точки зрения человеческого разума, чудесных событий, которые только присутствием Божиим в нашей жизни и можно объяснить. И много мне об этих чудесах рассказывал.
– Но самое большое чудо я видел много лет назад, – сказал мне как-то батюшка. – Я тогда еще только служить начинал.
***
Был тогда отец Евгений молодым и горячим. Он и сейчас горячий, но помудрел, опыта духовного и человеческого набрался. Оно и понятно – больше двадцати лет священник. А тогда он не упускал ни одного шанса, чтобы говорить человеку о Христе. Это, наверное, и правильно. Любой мало-мальски подходящий повод использовал батюшка для огненной своей проповеди. И думал он, что стоит только сказать кому-нибудь о Боге, о грехе, о покаянии, вот так без предисловий, прямо в лоб, так сразу все всё поймут и тут же исправятся. Ну а как слово Божие может не подействовать? Но и сокрушался часто, что люди на исповеди из года в год в одном и том же каются.
– Почему вы не исправляетесь?! – едва не плакал он.
И возмущался, и тут же жалел их. Как раз в ту его неофитскую пору (священники ведь тоже бывают неофитами) позвали его в местную больницу исповедовать и причастить какую-то умирающую там бабушку. С ней все прошло хорошо. Была она человеком верующим, к таинствам подошла сознательно и со смирением. Так что отец Евгений был очень доволен, что вот так мирно и духовно удалось ему поддержать старушку перед ее возможным скорым уходом в мир иной. А когда собирался уже в храм свой, а дальше и домой возвращаться, подошла к нему знакомая медсестра. Он не первый раз уже в той больнице был, так что среди персонала и старые знакомые имелись. Рассказала та медсестра, что в одном из отделений лежит у них мужчина. «Очень злой!» – добавила она с чувством.
У пациента этого был рак печени – последняя стадия. Мучили его сильные боли. Даже несмотря на анальгетики. И ругал мужчина на чем свет стоит всех и вся. Болезнь свою, врачей-неумех, еду больничную, которая ему в горло не лезет... Жену бывшую, которая жива и здорова... Дочь, которая тоже жива, здорова, да еще и счастлива с мужем и ребенком. Друзей, приятелей, погоду, природу... Тех, кто с ним пил и не остановил его. И теперь вот печень отваливается... И медиков, которые ему сейчас выпить не дают...
А главное – Бога, Которого нет!
Это был странный парадокс. Судя, по его заявлениям, мужчина не верил ни в Бога, ни в черта. Но именно Бог и был виноват во всех его бедах и страданиях. Но кто-то же, в конце концов, должен быть виноват?..
***
Услышав об этом человеке, отец Евгений испытал двоякое чувство. С одной стороны, сокрушался он, что мужчина находится в таком ужасном состоянии. И физическом, и моральном, и духовном. А с другой, даже обрадовался. Что есть у него возможность утешить его, Господа ему открыть, к покаянию привести. Помочь хотя бы перед самой смертью истину обрести и смысл. Если некрещеный – окрестить. А если крещеный, да неверующий – опять же объяснить все. И, быть может, даже исповедовать и причастить. У него Дары еще оставались с собой. Ну и пошли они с медсестрой в палату к этому «злому мужчине». А тот как раз в очень раздраженном состоянии пребывал. Даже ругался больше, чем обычно. Нецензурно.
– Что ж ты, брат, так себя ведешь ужасно? – обратился к нему батюшка. – И не стыдно тебе? Сам же грешил, наверное, пил, сквернословил, блудил, а теперь другие виноваты? Смерть у порога, а ты вместо покаяния такое вот исполняешь.
Насчет «блудил» отец Евгений, конечно, знать не мог. Наугад добавил, для веса. Но понятно же – где пьянка, там и блуд. И прелюбодеяние всякое.
– Строго я так сказал, даже пальцем погрозил, – через много лет рассказывал мне он. – И добавил еще строже и даже громогласно: «Знаешь ли ты, что ни блудницы, ни идолослужители, ни прелюбодеи, ни сквернословы, ни малакии, ни мужеложники, ни лихоимцы, ни тати, ни пьяницы, ни досадители, ни хищницы Царствия Божия не наследуют?!» И думал, что проберет его глагол Божий прямо до костей, и тут же он и покается. Ох, дурак... Так мужчина тот в меня вместо покаяния со злости подушкой кинул: «Пошел вон, поп! Я тебя не звал каркать здесь!»
Растерялся отец Евгений. Неприятные вещи ему иногда уже говорили, несмотря на малый пастырский опыт, но подушками еще никто не кидался. Даже за дверь попятился... А мужчина крыл его в след всякими словами и останавливаться не собирался.
– Вы ступайте, батюшка, ступайте, – раздался тихий голос. – Плохо ему сейчас, не слышит он вас. В другой раз придете, Бог даст...
Это была Мария Филипповна. Старенькая больничная уборщица. Отец Евгений ее знал. В храм к нему ходила. Она в отпуске была, первый день вышла. И сразу такая сцена.
– А мне так неудобно стало, что при прихожанке пастырский авторитет мой роняют – последними словами и подушкой в придачу – что буркнул в ответ что-то вроде: «Да к кому приходить в другой раз? Таким Бог не нужен!» И пошел восвояси. И все думал – какой мужик противный. Грешат такие всю жизнь, а потом не понимают, за что мучаются. И гонят от себя Бога в лице священника, меня, то есть... Как черти от ладана от нас шарахаются, не способны уже покаяться, сами себя в руки лукавого отдали... Не хотел так думать, но само в голову лезло.
***
А через пару-тройку дней пришла за ним в храм Мария Филипповна.
– Батюшка, есть у вас время? Петр, мужчина тот, ну больной который, исповедоваться и причаститься хочет. Он крещеный, не волнуйтесь. Бабка его в детстве крестила. В храм он, правда, потом не ходил никогда, а сейчас вот хочет вас увидеть...
Отец Евгений даже обомлел. Где тот злой мужик, который в него подушкой кидался, и где исповедь с причастием? Но пошёл.
Зашли они с Марией Филипповной в палату, а дядька лежит тихий такой, улыбнулся даже батюшке через силу. Боли все же, не до улыбок.
– Вы простите меня, – говорит.
И дальше исповедоваться начал.
– Я поражен был, – признавался мне отец Евгений. – Такой глубокой, осознанной исповеди я в то время еще не слышал. Всю душу свою он наизнанку выворачивал. Из каждого ее закоулочка грязь выметал. Ничего не утаивал, не умалял. Страшная у Петра жизнь была, грешная, безбожная. Но не оправдывал себя, плакал, сокрушался...
Причастил его батюшка, поговорили еще напоследок, благословил. И все удивлялся, что Петр даже внешне изменился. Светлым стал, глаза, как у ребенка. И радостным.
***
Вышел батюшка из палаты и понять не мог, как за такой короткий срок с человеком такая метаморфоза приключилась. Нашел в отделении Марию Филипповну, расспрашивать начал.
– Да как-то само, – пожала плечами старушка. – Вы ушли, а мне его так жалко стало. Прямо до слез. «Как же плохо ему, бедному, – подумала. – Без Бога уходить-то – это же страх какой!» Ведь здесь, на земле у него не жизнь, а мучение сплошное. Но цепляется за нее, боится потерять, потому что о Той жизни не знает. И верующим – то умирать страшно, а уж таким... Думают же, что всё – конец... Ну я и подсела к нему: «Сынок, – говорю, – не шуми, милый... А давай я тебя пожалею...» Уж не знаю, как последнее вырвалось. Но он же сына моего покойного ровесник. Столько же было бы Вовочке сейчас. И он до последнего любил, чтобы я его по голове гладила. Взрослый мужик, но зайдет в гости, положит голову мне на плечо, и я глажу...
Так же сидела и гладила Мария Филипповна этого «злого», больного дядьку. Только он лежал, а не сидел. И удивительно даже – стал затихать, ругаться перестал. А потом руку ее схватил, к лицу своему прижал и заплакал, как ребенок:
– Страшно, мне мать, очень страшно.
А Мария Филипповна жалела его. И говорила о том, как любит всех Господь. И какую прекрасную жизнь уготовал Он каждому, кто хоть маленький шажок навстречу Ему сделает. Так и заснул Петр.
Утром попросил опять ее позвать.
– Погладь меня, мать. Меня бабушка так гладила... И расскажи ещё...
И говорила она, говорила. Он иногда морщился от боли, но не шумел – слушал. И плакал. А потом батюшку попросил...
***
Через несколько дней умер Петр. Не кричал, не ругался, стонал только. А потом сознание потерял. Но незадолго до этого попросил Марию Филипповну жену бывшую разыскать. Адрес сказал, она в том же городе жила. И прощения у нее попросить от него за все. И чтобы дочери передала тоже. Много лет не общались. Она даже в больницу к нему не приходила.
– Урок это мне тогда был, – рассказывал мне отец Евгений. – Я же думал, что обличу его сейчас, и изменится человек. А изменила его капля любви, которую ему напоследок Мария Филипповна подарила. И это было настоящее Чудо. Любовь вообще творит чудеса. Жизнь меняет, горы сворачивает. А без нее все гибнет. Я «глаголом Божиим» жег. А она просто по голове погладила. И в ее глазах, в этих прикосновениях Петр Христа увидел. И вспомнил тогда я слова, которые мне после рукоположения духовник мой когда-то сказал. Раньше надо было вспомнить, но как будто выветрилось все. А потом опять всплыло.
«Сначала полюби, образ Божий в человеке увидь, а потом учи, обличай! – говорил молодому священнику старый лаврский монах. – Слышишь, сынок! Полюби! Самого последнего грешника! Тогда сердце тебе правильные слова подскажет, не казенные. Мы же, священники, иногда что-то умное, духовное скажем и пошли своей дорогой. А боль, горе и страх человека не видим... Но иногда лучше ничего не сказать. Просто пожалеть, поплакать вместе. И тогда он в тебе Христа увидит. И поверит в Него! Душа же любви ищет. Самая последняя, грехами запачканная - ищет. Помни...»
Но в тот раз Петр увидел Христа в старенькой Марии Филипповне... И то, слава Богу! А отец Евгений?.. «Повзрослел», помудрел. Священники ведь тоже взрослеют. И очень он хороший батюшка, уж я-то знаю... И дарит свою любовь людям. И тянутся они к нему, идут. За любовью и за Христом.
РУКА ДАЮЩЕГО НЕ ОСКУДЕВАЕТ!
