Взлететь. Быль

Юлия Кулакова

Подъезд очень темный. Всегда, даже когда включен свет. А ступеньки очень высокие. Холодные, каменные. А еще бОльные, хотя взрослые и сказали, что нет такого слова. Если зазеваться и упасть, коленки долго не заживают.

Девочка не помнит ступеней в других домах и подъездах. В гости они не ходят. Родня к ним не приезжает. Она думает, что должна бы помнить тот дом, где была совсем малышкой, «сразу после роддома», как мама это называет. Послероддомовый дом, смешно получается. Он где-то далеко остался. Там, где живут мама и папа. В другом городе. А девочка, сколько себя помнит, живет у бабушки. И к маме и папе нельзя.

Дома сидеть не хочется. Хочется на улицу. Порог подъезда, за ним прямо в асфальте камушками выложено «1952». Их дом не новый. Девочка старается не наступить на камушки. Она оглядывается. Во дворе хорошо: горка, лесенка, качели. Но там и много опасностей.

Например – Валерка со своей бандой. Бабушка говорит – надо уметь за себя постоять. Но в Валеркиной банде еще трое хулиганов, и они старше. Девочке идет шестой год, она большая, но не такая же, как они! Соседки говорят, что от Валерки и его друзей в школе плачут. А девочка старается не плакать, когда они вчетвером ее бить пытаются. Она выворачивается, кусается, убегает. Когда побили Наташку из соседнего подъезда, Наташкина мать ходила к Валеркиной матери, а потом рассказывала во дворе: «Та лежит пьяная!» Наташкин отец ходил в милицию, теперь Валерка на каком-то учете, но ему это, видимо, все равно.

А еще не надо попадаться на глаза тетке Зине и тетке Катерине. Они выгуливают собак. Какое чудо эти собаки! Девочке нельзя заводить животных, и ей очень хочется подойти и погладить пуделя тетки Зины и болонку Катерины. Женщины охотно разрешат, но за это будут выспрашивать: «Аля, а когда приедет твоя мама? А где твой папа? А почему ты с ними не живешь?» А бабушка может выглянуть в окно и потом наказать. Она хорошо знает, о чем тетки спрашивают. Девочка со слезами кричит, что ничего не рассказала, прямо как партизаны из книжки, но бабушка, похоже, не верит и запрещает выходить на улицу. Надолго.  

На площадке расположились Даша и Таня с куклами. Хочется к ним. Но они могут не принять: «А где твои куклы?» У Али куклы есть. Но они все старые, оставшиеся от матери. Девочки наморщат веснушчатые носы.

К подружкам идет Рита с первого этажа. С Ритой девочка еще вчера играла. Но ее мать с большим именем Сталина Леонидовна увидела их в окно. И позвала Риту домой. Аля проводила ее до двери, а потом услышала в окно голос Сталины Леонидовны: «Не смей с ней играть, у них неприличная семья! Ее родители – развелись!»

Что такое «развелись», Аля знает. В одном фильме по телевизору рассказали. Но так не может быть в ее, Алиной, жизни! Да, когда мама приезжала в последний раз – они с бабушкой на кухне о чем-то говорили, упоминая ее отца, и мама плакала. Но это точно не про «развелись». Аля ждет, когда они приедут вместе: в кофточке, зелено-черной и с жабо, в модной юбке и с прической как у актрисы – мама, и высокий, с густыми черными волосами, с большими руками – папа. Приедут и заберут ее. И в новом дворе не будет Валерки, и никто не будет задавать вопросов.

Когда мама приезжала в последнее время – Аля просила взять ее на руки, тянулась. «Ты уже большая», – сказала мама и поправила блузку. Папа не приезжает совсем. Бабушка берет Але в библиотеке книжки со стихами про маму, и там дети всегда на руках у мам и пап. Или держатся за руку. Мама за руку тоже не любит, наверное – боится за красивые красные ногти. Она и рисовать для Али не хочет, – видимо, тоже ногти мешают. Бабушка – та рисует. В последний раз даже нарисовала ей обезьяну. Обезьяна получилась замечательная, похожая на дядьку, который на днях приходил чинить кран.

Аля смотрит на площадку, где визжат и хихикают девочки. Аля вздыхает и поворачивает обратно в подъезд. Она проходит два пролета вверх и останавливается у подоконника. Подоконник пыльный, из досок, бабушка говорит, что в других подъездах на такие ставят цветы, «а у нас никто ничего не хочет».

А чего хочет Аля?

Аля обнимает себя руками и зажмуривается. Будто это руки мамы или папы.

А потом открывает глаза и решает все-таки пойти гулять. Ну их, этих девочек и эту площадку, можно и за дом пойти. И побыть там одной.

Раз ступенька. Два ступенька. Всего по десять, а в одном пролете одиннадцать, она хорошо помнит. Три ступенька.

Остается четыре, когда Аля вдруг слабеет. Что это с ней? «Устала», – иногда говорит бабушка и садится читать газету. Неужели Аля устала? Она смотрит на свои полосатые носочки и сандалики. И стоит.

И вдруг она взмывает вверх. Сандалики повисают в воздухе.

Але становится тепло. Она видит, как ее ноги летят над четырьмя ступеньками, вдоль лестницы, медленно. Ей хорошо, как будто ее обняли. Аккуратно приземляется, словно кто-то бережно поставил ее на лестничную площадку.

Аля прыгает от радости, смеется и бежит за дом. Там деревья. Она говорит деревьям о своем маленьком чуде. Аля еще только раз слышала слово «нежность» – в песне на бабушкиной пластинке – и плохо его понимает. А слово «утешение» не встречалось, наверное, ни разу. Она пытается найти замену этим словам, потому что они ей сейчас нужны. Деревья качают ветвями.

Дома Аля расскажет бабушке о своем полете.

 – Это ты в какой книжке прочитала? – спросит бабушка.

Аля промолчит.

***

Она узнает, что это было, гораздо позже. Через много лет. Когда приедут в гости родственники и тайком уведут Алю в церковь, чтобы крестить вместе со своими детьми.

Девочка узнает тепло. Узнает Объятия, такие бережные и нежные. Вспомнит, как летать. Нет, она больше не поднимется в воздух. Но ее сердце будет чувствовать именно так – будто Алю вознесли от земли к небесам.

Подросток Аля подбежит к ростовой иконе святого покровителя храма и прижмется к ней лицом.

«Я дома», – поймет она.