Послушание Карины

Юлия Кулакова

Карина вздохнула. Казалось, после службы не ушел никто: часовенка была переполнена, все стояли и ждали своей очереди подойти к старенькому батюшке с добрыми глазами. Под его участливый взгляд, под его благословение.

 – Кто последний к старцу? – строгим официальным голосом спросил кто-то у самых  дверей. Несколько человек засмеялись, засмеялась и Карина. Посмотрела: слышал ли батюшка? Нет, кажется – не слышал: он слушает внимательно маленькую сухонькую женщину в бежевом плащике, плечи ее трясутся. Утешает. Он всех утешает. Как-то один из новых прихожан заявил: «Я не пойду к этому батюшке на исповедь, он так грозно смотрит – того гляди огнем полыхнет!» Вот чудаки же некоторые. Батюшка совсем не такой. Он добрый. Особенно хорошо это чувствуют дети, бегут к нему со всех ног. Это сейчас всю малышню отправили поиграть во двор под присмотром старших братьев и сестер, иначе б совсем было не протолкнуться.

На лбу батюшки блестят капельки пота. «Может, не нужно мне стоять? Он же болен, ему тяжело», – мелькнула мысль. Но потом взяло верх эгоистичное, молодое: «Но мне же так важно…» И – «но другие же стоят!»

Карина готовилась задать очень-очень важный вопрос.

Она хотела благословиться на четки.

Девушка знала: считается нехорошим, хвастливым, показушным, если ты не духовного звания – а носишь четки напоказ, чтобы все видели. Кое-кому из молодых прихожан батюшка благословил, даже свои подарил, но – велел «прятать в рукав». Карина готова хоть как прятать, и вообще на улицу не носить, если нельзя. Просто ей очень хочется, чтобы было это самое благословение. А почему ей могут отказать? Она с ними гулять поверх дамской сумочки, как кое-кто тут присутствующий вон в том углу, не собирается. А на пляж вообще не ходит. Про пляж она вспомнила в связи с бывшей одноклассницей Ксюшей, она из другого прихода, в котором все уже с четками, кажется, ходят. Та гордится, что ей как-то сосед на лестнице сказал: «Уже за двухтысячный год перевалили, а вы все с четками ходите, молитесь!» Чем именно тут гордиться – Карина, правда, не поняла, наверное, это как-то связано с любимой темой Ксюши – концом света. А еще Ксюша любила отдыхать  на пляже. Нет, ничего плохого в этом нет. Просто по улице-то она ходит в длинной черной юбке, блузе с закрытым воротом, в платке и с четками аж до земли, сколько там узелков – даже непонятно. А на пляже все это снимается и лежит на солнышке, пока Ксюша загорает в своем любимом розовеньком купальнике. Потом воздушно-водные ванны заканчиваются, Ксюша вновь облачается в смиренные одежды, какие и не каждая послушница наденет… Нет, Карина ничего про это Ксюше не говорит. У Ксюши своя голова на плечах. И, что важнее, свой духовник. Собственно – и не до пляжа уже, какой пляж осенью. Голые черные провода под мрачным небом, ветви деревьев из нарядных тоже скоро станут черными и голыми.

Толпа шевелится. Вот к Карине протискивается смешливая приятельница Таня, она попала к батюшке сегодня одной из первых (что-то там про двух своих мужей спрашивала, бывшего и нынешнего, но Карина не любопытная, она не будет интересоваться) и теперь помогала на улице следить за детьми.

 – Я думала – ты уже все, – она потешно сморщила нос, отчего пришли в движение крупные веснушки.  – Как думаешь – скоро?
– Не знаю, – вздохнула Карина.

Толпа вновь зашевелилась. Какая-то быстрая бабушка в момент оказалась почти у аналоя, и о чудо! Она протянула руку к  девушкам и радостно сказала, глядя на них снизу вверх:

 – Идите вперед, молодежь! Вам нужнее!

Карина вмиг очутилась перед батюшкой. Таню буквально внесли следом.

Батюшка обернулся к ним. Карина замерла. Она с детства боялась начинать разговор и могла долго молчать. Таня незаметно подтолкнула ее в спину.

 – Я Карина… ой, то есть раба Божия Екатерина, – выпалила Карина.  – Батюшка, благословите меня на четки! То есть – по четкам молиться!

Казалось, батюшка и не смотрит на нее, на ее сбившуюся косынку, на руку, теребящую гайтан у шеи, на растерянное лицо. Думает будто о чем-то. Вдруг снова понял на нее взгляд и громко, радостно, по-ребячески сказал:

 – Зачем тебе четки? А пальцы-то на что! Вот тебе и «четки».

Таня противно хихикнула. Карина покраснела. Ну вот. А она уже была уверена, что выйдет отсюда с тайной, известной только ей и священнику (а еще Тане и нескольким стоявшим рядом тетушкам): нитяными четками, тщательно спрятанными в рукав. Никто не будет знать, что она не просто идет по улице – а молится. И…

Батюшка между тем воодушевленно продолжал, показывая на своей руке:

 – Смотри. Пальцы-то всегда при тебе! Вот так и говоришь про себя (он коснулся рукой сначала одного пальца другой руки, потом следующего): Господи, помилуй! Господи, помилуй! А если ты одна, то перекрестишься: Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешную!

Таня еще раз хихикнула. Батюшка погрозил ей пальцем, как маленькой, и улыбнулся, Таня совсем развеселилась и закрыла лицо руками. А вот Карине было невесело.

***

И как теперь ее грех называется? Обиделась, что сочли ее недостойной четок? Стыдно, что другие достойны, а она нет? Обижалась она не на батюшку, конечно, ему она свято верила. На себя. Так и шла по улице и обижалась на себя.

Карину вернули в действительность громкие гудки машин. Она что – так погрузилась в свои мысли, что выбежала на дорогу? А, нет. Дело не в ней.

 – Ненормальный, тьфу, – сказала какая-то женщина рядом. Машины гудели и объезжали странного человека, лежащего на асфальте. Человек пытался подняться на локте, падал обратно в грязь.
– Бомж, – произнес еще какой-то голос.  – Не тащить же его с дороги, только перепачкаться.
– Как это не тащить? – неожиданно для себя вслух возмутилась обычно стеснительная Карина.  – Его же задавят.

Она спрыгнула с бордюра к мужчине. Потянула его за руку. Тяжело. Потянула еще раз, заболели и перемазались в грязи пальцы:

 – Вставайте, так же нельзя.

Он посмотрел на нее бессмысленными глазами. Она ахнула:

 – Вы же больны… Люди, помогите! Вызывайте «скорую»!

***

 – «Бомж». Сами вы бомжи, – возмущалась вполголоса Карина, идя по улице и вытирая руки салфеткой. Салфетка полетела в урну. Вот так бы скомкать и выбросить весь гнев, который горит сейчас в Карине из-за равнодушия тех людей. Человек в опасности, а они стояли и смотрели. Как сказала бы ее бабушка – палец о палец не ударили, чтоб помочь. Хоть бы врачи разобрались, что с ним, хоть бы спасли. Пальцы… Вот, батюшка говорил, как молиться. Вряд ли он шутил, хоть Таня и смеялась. Она начала касаться одной рукой пальцев другой: Господи, помилуй, Господи, помилуй! Господь, конечно, слышит. И поможет этому человеку.

Так и дошла до дома.

***

На следующий день Карина пошла в магазин и застала у соседнего двора плачущую Ритку.

Рита была младше Карины и родила сразу после окончания школы. Малыша растили вдвоем с матерью. И вот сейчас она стояла с коляской и не могла дойти до того же самого магазина, в который спешила Карина. Потому что асфальт был взрыт, словно разрезан ножом, и одной молодой маме тут не справиться.

– Ну что ты? – Карина коснулась Риткиного локтя. «Да, утешительница из меня никудышная…» – Давай помогу!

Вдвоем они перетащили коляску через дорожное безобразие. Сапоги несколько раз скользнули по осенней грязи, Карина очень боялась за малыша, если честно. Но виду не подавала.

 – Идем вместе, тебе же еще обратно здесь же возвращаться. Не плачь, – ободрила Карина.
– Да я не о том… – Ритка вытерла нос рукавом.
– Ну понимаю, с малышом не высыпаешься, наверное, – покивала Карина и полезла в карман за пачкой бумажных носовых платков.
– Да тут это… Наталья Ивановна мимо прошла.

Наталья Ивановна была соседкой Карины.

 – И что? Даже не попробовала помочь?
– Какое там, – Ритка растерла слезы по лицу. – Еще и высказала: вот, родила тут без мужа…
– Ну дает, – покачала головой Карина.

После магазина девушки вместе дошли до дома, Карина помогла перенести коляску еще раз, потом вместе тащили ее к лифту в Риткином подъезде. Удивительно, что малыш даже не проснулся за все это время – ни в магазине на руках матери, ни во время приключений с коляской.

Карина попрощалась. Вышла на улицу, подхватила свой пакет с продуктами, который ждал ее у двери. Только тут заметила, что умудрилась поранить палец. «Вот искушение», – проворчала она и залепила ранку последним бумажным платком.

И именно тут во двор вошла Наталья Ивановна.

«Господи, помилуй», – Карина честно сжала раненый палец, чтобы не думать про женщину того, что она уже успела подумать. С помыслами, ясное дело, надо очень серьезно бороться.

Наталья Ивановна поравнялась с Кариной. Шла она медленно, с одышкой, лицо красное. Давлением высоким, что ли, страдает. Или еще чем. Ведь совсем одинокая, кто поможет, случись чего? И сама тащит такенные сумки.

 – Наталья Ивановна! – окликнула ее Карина. – А давайте, я вам помогу!

***

За Таней захлопнулась дверь. У Карины на пальцах остался теплый след: это она держала Таню за руки, когда та, всхлипывая, рассказывала про очередные проблемы со свекровью.

Карина зажгла свечу и стала молиться о том, чтобы в семье подруги все наладилось.

А вечером она задумалась. Четки – они все-таки для того, чтобы «считать» молитвы. Кому сколько нужно отсчитывать, у кого какое послушание. А у нее нет никакого особого молитвенного послушания. И разве считала она, сколько раз произнесла молитву, когда просила за того болящего? А сейчас, когда молилась за Таню, – разве что-то считала?

Так что батюшка-то был прав. Четки ей совсем не нужны: молитва нужна.

Вот только с пальцами пока непонятно. Ну какие из них «четки». То перемажутся, то натрудятся, то вот ранка на пальце. То держат подружку за руку, чтобы утешить, хотя и утешать-то, прямо скажем, Карина не умеет.

«Наверное, батюшка что-то особенное имел в виду, когда про пальцы говорил, – подумала Карина, засыпая. – Я у него обязательно спрошу.»