От любви

Юлия Кулакова

Икону Господа Вседержителя – вот сюда, а святого Николушки – вот сюда, в коробочку, и будет аккуратно. Вот сколько в их храмовой лавке теперь икон, и люди приходят, покупают, аж в очереди стоят, прижимают к сердцу. Боже Милостивый, когда такое было-то! Ведь совсем недавно думали – не доживут и дети до такого времени! Нина сняла очки и вытерла слезы. Потом поправила платок, покрывавший седую голову.

Многое пришлось пройти в жизни. Вспомнить хотя бы, как единственную дочь-малютку не хотели лечить от страшной болезни, брезгливо сторонились «этих попов» и говорили: «Она у вас умирает, нечего и стараться, еще и вы теперь все заразные». Брат-священник, вдоволь хлебнувший горя от безбожников, намыкавшийся по стране с больной женой Анной и пятью детьми, день и ночь молился за племянницу. И однажды, когда они все вместе стояли на молитве у кроватки уснувшей маленькой страдалицы, в дверь постучался древний старик-прихожанин. «У нас в Сибири это так лечили…», – сказал он и протянул банку своего средства. И – хоть и не скоро, но дочь пошла на поправку, молитвы сменились благодарственными. Нина даже хотела пойти к докторам с этим средством, может – еще кого спасут, да отговорила золовка: не суйся, пострадаешь… Она взглянула в измученное лицо Анны и только обняла ее. А вскоре брата в очередной раз перевели служить в другое место, и муж Нины принял решение ехать вслед за ним и быть при храме. Так и ездили они все вместе.

Пришла новая эпоха: «церькву разрешили!» – радостно повторяли деревенские бабушки, рядом с которыми в храме теперь, любопытно озираясь, нередко стояли их внуки, а у самых счастливых – и дети. Бог дал потрудиться на восстановлении двух сельских храмов, и вот новое послушание: ехать в город, строить церковь в молодом районе, где столпились серые многоэтажки. В этот город давно были отправлены учиться выросшие дети, ставшие теперь совсем уж городскими, а теперь и их позвал Господь – поближе к детям. Со слезами расставались бабушки с молитвенником-батюшкой, с день и ночь трудившимися в храме Анной и овдовевшей Ниной. Но все понимали: воля Божия есть воля Божия. Чтобы сразу начать службы, соорудили избушку-часовенку, которая настолько понравилась горожанам, что чуть ли не все, кто проходил по тротуару мимо нее, обязательно заходили посмотреть. Коснуться маленьких, только привезенных со склада икон, подойти к образам на стенах, поговорить с Ниной, которую сразу поставили заведовать лавкой. Пока батюшка был на требах, которых в те дни было так много, что не верилось, – люди шли со своими бедами, горестями, сомнениями, вопросами к ней, к Нине. Она понимала их, только что задумавшихся о Боге, только что переступивших порог храма и будто попавших в рай. Терпеливо объясняла, утешала, ободряла. Некоторые заходили и просто садились на лавку под святые образа. Или – вставали у аналоя с праздничной иконой. Они могли не уходить долго-долго. Нина только осеняла себя крестным знамением, благодаря Бога, просвещающего всех приходящих, и не дерзала потревожить их даже вежливым вопросом, не нужна ли им помощь. Сейчас они говорят с Тем, Чей это дом.

Как-то один день выдался дождливым и оттого, видимо, не очень людным. Нина решила, что вот и появилось время разложить маленькие иконы на столике-прилавке. Но тут скрипнула дверь.

В часовенку вошла хрупкая женщина, одетая в заношенные вещи. Нина сначала приняла ее за ровесницу, но после с ужасом поняла, что женщина просто  измотана горем, а на самом деле – не намного старше Нининой дочери. Казалось, что это горе черными пятнами проступает на ее осунувшемся, рано покрывшемся морщинами лице. «Откуда я знаю, что у нее – горе?»

– Как красиво… – вдруг протянул  нежный голосок, и из-за спины женщины выпорхнула маленькая девочка в кружевном белом платке. Малышка подбежала к большой иконе Богоматери и сложила ручки в восхищении.
– Даша, как я тебя учила? – тихо произнесла женщина. Девочка чинно перекрестилась, поклонилась, поцеловала икону – а потом вновь сложила маленькие ручки и заулыбалась.
– Скажите… – казалось, женщина была настолько в изнеможении, что не могла говорить.  – Как мне молиться о пьющем муже? Сил никаких больше нет. Смотреть, как человек превращается в такое…

Она заплакала и едва не упала на пол. Нина проворно, как молодая, выбежала из-за прилавка, подхватила ее, усадила, принесла воды. Малышка, казалось, ничего не замечала и не слышала, ее глаза по-прежнему были устремлены на лик Богоматери, а губы что-то шептали.

Долго Нина говорила с пришедшей. Потом вместе молились, потом Нина выбрала для Татьяны книги и не взяла за них ни гроша.

– Даша… – окликнула мать.

Даша приложилась розовой щечкой к руке Пречистой и подбежала к матери. Как на грех, в этот раз «приноса» было мало, всего-то одна корзина с яблоками, её Нина и вручила Татьяне.

Даша заглянула в корзинку под полотенце:

– Это Божии яблочки, мам, да?
– Конечно, Божии, – ответила мать.

«С любовью и во имя Христово – конечно, всё Божие, – думала Нина, когда закрылась за ними дверь. Господь нас любит – и яблочки посылает, люди любят Бога – и в храм их приносят, ближних угостить. Помоги вам Боже, страдалицы вы мои…»

А потом вернулась за прилавок и переписала имена на сорокоуст: и Татьяну, и младенца Дарию, и болящего Алексия, о котором молились жена и дочь, и отрока Сергия, который так и не  согласился пойти с матерью в церковь в её единственный за долгое время выходной.

В воскресенье Нина очень волновалась: придут ли, смогут ли? Волновалась не только о Татьяне – обо всех, кто побывал у нее на неделе и сказал «приду». О старушке с крашеными рыжими волосами, которую за порогом храма смирно ждала ее собачка, и о двух девочках-подростках в рваных джинсах, которые поначалу хихикали и прятались одна за другую. О человеке с золотым огромным перстнем, подъехавшем к часовне на дорогой машине, и странном высоком парне в очках, которого ей всё-таки удалось убедить, что НЛО –  ну никак не от Бога. О мамах с детишками, оставлявшими в сенях коляски, о пожилых парах, приходивших договариваться о Крещении, – обо всех, кого ей послал Господь. И когда видела кого-то из них среди людей, заполнивших храм плотно-плотно от порога до клироса, – в сердце будто пели Ангелы.

– Мама, это Ангел? – вдруг мурлыкнул знакомый тонкий голосок прямо у прилавка.
– Даша, осторожнее, тебя же затопчут, – шепотом ответила Татьяна.

Нина приоткрыла деревянный барьерчик, и малышка скользнула за прилавок. Татьяна взглядом поблагодарила женщину, а Даша уже забралась на стул, сняв обувь, смотрела во все глаза на то, что происходит, и важно крестилась. В своем нарядном белом платьице она и сама была похожа на Ангела с иконы Рождества.

Причащались в тот день и Татьяна, и Даша, и многие из тех, кто впервые исповедовался поутру. Последней к Чаше шла Нина, едва сдерживая благодарные слезы.

На следующий день она с самого утра затеяла в часовне уборку. Не успела окончить и перевести дух, как в дверь из сеней… постучали.

– Квартира тут, что ли, стучать, – проворчала Нина и тут же укорила себя за такое. Не знают еще люди, как нужно-то, время нужно, привыкнут. Подошла, открыла.

На пороге стоял мужчина в тренировочном костюме и старых ботинках. По его лицу было сразу понятно: дружит с бутылкой. Пьющие люди нередко заходили в храм, потому что неподалеку  располагались пивная и два киоска. Но этот человек раньше не появлялся здесь. И в его глазах была не наглость, не развязность, а боль, которая очень роднила его с новой прихожанкой Татьяной… «Так это же Алексей!»  – подумала Нина.

– Что мне делать? – спросил он, будто бы эта седая женщина в платочке должна была знать ответы на все вопросы. – Что делать? Не могу! Замучил я свою семью, замучил. А бросить пить не получается! Сын у меня растет. А дочка… какая у меня дочка! Подойдет, обнимет, поцелует, я, говорит, так люблю тебя, папочка… Жена всех нас на себе тащит, а я…

Он обхватил голову руками и застонал.

«Господи, помоги, Господи, помоги…» – повторяла про себя Нина. И вдруг сказала ему:

– Иди-ка, раб Божий Алексей, сюда. Сядем, поговорим.

Не удивившись, мужчина послушно подошел к лавке.

– Мы сейчас с тобой подойдем и вместе помолимся Матери Божией. Видишь этот образ? «Неупиваемая Чаша» зовется. Сколько у этого образа исцелений совершилось – не сосчитать.

А скоро будет служба…

– Да как же я на нее приду, снова ведь напьюсь… – вновь застонал Алексей, и из его глаз потоком хлынули слезы.
– А ты сделай вот что. Скажи: «Бутылка, подожди меня. Я сейчас сначала помолюсь, потом домашние дела сделаю – и к тебе приду». И иди молись, иди трудись. А потом еще раз так.

Алексей изумленно смотрел на Нину. И потом, когда они стояли перед иконой и Нина читала молитвы из своего старенького молитвослова, который всегда был при ней, непонятно было, слушает он – или думает о том, как эта странная женщина учила его разговаривать с бутылкой.

Едва проводив Алексея до дороги, она чуть не попала под машину. Это привезли батюшку с требы слишком усердные духовные чада: сказали им, что батюшка не должен опоздать, потому что пообещал кому-то вечером исповедь в храме – вот они и неслись на всех парах, не слушая об осторожности даже и самого батюшку. Священник вышел, осенил Нину широким крестным знамением. Нина поклонилась и немедленно начала рассказывать:

– Батюшка, тут за одного человека надо очень помолиться!..

***

Летнее предзакатное солнце все еще щедро светило на доски и бревна, на рабочих, что трудились весь день на стройке храма, и на прихожан, без устали помогавших им, а теперь устраивавшихся отдохнуть.

– Прямо Африка у нас тут, – улыбнулась Нина, утирая лоб.  – Построим церковь Божию – построим и трапезную, а пока располагайтесь, братья-сестры, потрапезуем чем Бог послал.

Люди шумно рассаживались на бревнах и вынесенных их часовни стульях.

– А вы? – окликнула Нина молодых парней студенческого возраста, с некоторых пор не покидавших стройки.
– А мы тут, «на траве зелене», – засмеялся один из них.
– Правда твоя, стоит эти строки Евангельские вспомнить: боялась, что не хватит еды, а вроде всем хватает, как Господь умножил, – радовалась Нина.
– Бери, бери Божьи яблочки, – подталкивала Даша смущенного брата.
– Сережка молодец, и Дашутку из садика забрал, и весь день помогал, – улыбнулась Татьяна, которая завернула к храму по пути с работы и тут же бросилась помогать Нине.
– А Алексея особо благодарить будем, – поклонилась Нина серьезному, крепкому человеку, в котором вряд ли кто узнал бы прежнего «друга бутылки».
– Да вот еще, – махнул он рукой. – Это ж вы, Нина Николаевна, меня вылечили. Я так и делал, как вы говорили. Бутылка, – говорю, – подожди!
– А я уж думала несколько дней – совсем он с ума сошел, что-то бутылке шепчет! – молодо рассмеялась Татьяна.
– Иду молюсь. А к бутылке-то тянет! Скорее, думаю, надо какие-то дела сделать, как Нине Николаевне обещал, и выпить. Смотрю – стул поломан у Даши, у куклы рука отломана, стол покосился, за которым Серега уроки делает. Взял, починил, руки-то все помнят. Иду на кухню. А в окно вижу – Таня с сумками идет. Вышел, беру сумки, несу. Таня стоит как эта… как ее, вот прочитали вчера Дашутке в «детской Библии» вчера…
– Жена Лотова, – улыбается Татьяна, передавая ему хлеб.
– Думала, наверное, я совсем тронулся. Захожу, пока Дашенька на мне висела-обнимала – уже есть Таня зовет. Поели – а она молиться собирается. Ну решил же молиться – значит, надо. А потом не заметил, как уснул. Так и не выпил в этот день! Утром – мои в церковь собираются, смотрю. Да что ж это такое, никак мне до стакана не добраться! А после службы батюшка мне и говорит: жена сказала, ты плотник отличный, не поможешь ли нам? Остался. Силы откуда-то взялись, я-то уж думал – совсем я развалился, а тут работаю и работаю, и усталости нет. А к вечеру как-то и выпить не хотелось. Мальчишки еще, – кивнул он в сторону молодежи, которая не столько ела, сколько спорила о какой-то книге, – все про книжки умные говорили, как там про Бога пишут, да вслух молитвы пели, я за день некоторые даже запомнил. Иду домой, а в голове молитвы крутятся, в руках продукты, которые вы мне дали, впервые за долгое время что-то в дом я семье нес. Пришел домой, смотрю на эту бутылку – подожди, говорю, я еще что-нибудь сначала сделаю… А к концу недели выбросил я эту бутылку, ну ее от греха. И с тех пор не тянет! Сколько времени уже!
– Многомилостив наш Господь, – кивнула Нина. – Дай Бог, чтоб всё хорошо теперь было…
– Конечно, будет, – уверенно сказал Алексей.  – Куда мы теперь от Бога-то. Матушка Анна говорила – воскресная школа теперь будет, да? Серега, чтоб ходил!
– Не хочу, – буркнул Сергей и запихал в рот половину булки.
– Не неволь, – строго сказала Таня.
– Да не буду, не буду, – согласился Алексей.  – Сам поймет. Ходит со мной на стройку – уже молодец.

И потрепал сына по волосам.

А Нина вспомнила, что рассказывала матушка Анна. Как не спал батюшка несколько ночей подряд. Как клал земные поклоны у икон, и хоть и не одно имя шептал он, но имя «Алексей» она запомнила точно.

– Нина Николаевна, мне батюшка сказал – на крестном ходе хоругвь нести, – прервал ее размышления Алексей.  – Я не осмелился спросить, но… я ж недостоин! Я ж пьяница… ну, был!
– А послушание? – отреагировала Татьяна.
– Ты же покаялся, – улыбнулась Нина. – Сам Господь тебя простил и исцелил. Вот и не вспоминай больше об этом. А так Таня правильно говорит: дал настоятель послушание – так вперед!
– Тетя Нина, – подала голос Дашенька, – а чем поливают яблоньки, на которых Божьи яблочки?
– Святой водой, наверное, – не то в шутку, не то всерьез сказал ее брат.
– Знаешь, Дашенька… – сказала Нина. – Мне кажется – от любви они растут. От самой-самой настоящей любви. Когда мы молимся Богу и друг друга любим – вот и растут они.

Даша закивала и обняла отца.

Фото: Патриархия.ру