Где попа заказать? Или как Аллочка Ивановна мужа в храм привела
Елена Кучеренко
Аллочку Ивановну, а для приближенных – просто Аллочку, я впервые увидела лет четырнадцать назад на приходе у отца Евгения.
Это потом она стала поваром в храмовой трапезной, а ее борщи, пироги и карасики в сметане славились по всей епархии. Сам владыка после визитов сюда и местной «хлеб-соли» ставил ее в пример своим кухмистерам. И даже не раз пытался переманить Аллочку, но она, ссылаясь на больное сердце, всегда оставалась верна отцу Евгению.
Маститые и чем только не дипломированные архиерейские стряпуны хотя и уязвлялись в глубине души, но периодически звонили ей и «стреляли» рецепты. Только это между нами…
Но это потом. А тогда, четырнадцать лет назад…
***
Тогда я, беременная своей первой дочкой Варварой, сидела в церковной лавке на подворье у отца Евгения и пила чай с Верочкой, храмовым бухгалтером и по совместительству продавщицей в церковной лавке.
С той поры мало что изменилось. Каждый раз, приезжая в тот городок, я забегаю к ней, мы радостно обнимаемся и садимся чаевничать. Ну и сплетничать – чего уж греха таить. Как и Аллочку, все ее почему-то называют уменьшительно-ласкательным именем. Хотя Верочка – женщина видная, где-то под метр восемьдесят, обширная и весьма громогласная. Добродушная, но резкая. Может и «эмоционально распоясаться». И многие ее, честно говоря, побаиваются.
В тот день Верочка была в своей грозной ипостаси и ругала на чем свет стоит завхоза Петра Тарасовича за то, что тот купил какую-то дорогую плитку для церковного двора. Но это их вечные истории.
– Разорил храм, ирод, не мог дешевле найти. Тут за каждую церковную копейку бьешься!
А Петр Тарасович, и правда, не мог. Любил он храм, и во всем, что касалось его работы, был перфекционистом. Плитка – так самая лучшая. Чтобы на века. Во славу Божию!..
Я мудро помалкивала, потому что в такие моменты Верочке собеседник в принципе не был нужен. Ну и знала я, что добродушие в ней всё равно победит. И даже была уверена, что случится это в ближайшее воскресенье перед исповедью. Грозная бухгалтер сменит гнев на милость, они с завхозом троекратно на весь храм расцелуются, растроганно всплакнут, как это всегда бывало, и мир будет восстановлен. По крайней мере, до какой-нибудь следующей завхозовской покупки.
А пока Петру Тарасовичу лучше не попадаться ей на глаза…
***
В общем, сидели мы, пили чай... Вдруг дверь резко распахнулась и на пороге предстала женщина… С лопатой!
– Так! У меня два вопроса! Первый! Где у вас тут попа заказать? – почти выкрикнула. – Похороны!
И для убедительности взмахнула своей лопатой, задев при этом полку, с которой едва не посыпались книги.
– Простите – на дачу спешу.
И подравняла полочку.
– Так где попов-то заказывают?
Я предательски поперхнулась своим чаем и на всякий случай отодвинулась подальше от лопаты.
– Вам батюшку с кладбищем или без? – без тени смущения уточнила Верочка, опытный церковный «менеджер», понимающий с полуслова клиентов любой сложности.
– С кладбищем, конечно, – ответила дама. – Ну и всеми прибамбасами...
Из их последующей беседы я поняла, что у дамы с лопатой есть кума, у которой скончался муж. Нужно заказать отпевание, а затем литию на могилке. Последнее и означало – «батюшку с кладбищем».
– А какой Ваш второй вопрос? – спросила Верочка.
По сравнению со вторым вопросом «заказ попа» и «батюшка с кладбищем» уныло померкли. Суть его заключалась в следующем... Почивший супруг кумы Аллочки (будем уж называть даму с лопатой так, потому что это и был будущий повар отца Евгения) при жизни считался большим ловеласом. Это мы узнали из рассказа нашей новой знакомой. По крайней мере в этом была уверена кума Аллочки, сильно его ревновала и закатывала мужу скандалы. Иногда даже с рукоприкладством и битьем посуды. Изменял он ей на самом деле, или это было плодом ее фантазии – история умалчивает.
Прожили они так тридцать лет, временами даже душа в душу. Но вот умер вчера Иван (так его звали). Жена, естественно, в разобранном состоянии, с похоронами помогает Аллочка. Только случилась одна неприятность. В ночь, аккурат после своей кончины, приснился Аллочке Иван. Что уж он там в ее сне делал, она уточнять не стала, но факт остается фактом. Утром она возьми да и расскажи об этом безутешной вдове. Та даже в себя пришла, рыдать перестала:
– Ах он, такой-сякой, забодай его комар! При жизни гулял, так я думала, хоть после смерти успокоится. А он вон как. Не ко мне, законной жене, – к тебе ночью явился. У вас случайно ничего не было? Ладно! Иди в храм, пусть скажут там, чего делать, чтобы Иван мне снился, а не кому попало...
Если бы я всё это своими ушами не слышала – никогда бы не поверила. Бухгалтер Верочка, правда, и тут не растерялась. Посоветовала в такой сложной семейной ситуации легкомысленному новопреставленному Иоанну поминовение на три года заказать. Чтобы знал, кому сниться. Ну и о здравии его вдовы несколько молебнов. Это не считая сорокоуста заздравного.
– Точно поможет? – волновалась Аллочка. – А то как-то неудобно. Чужой муж же...
***
– Попа заказывали? – раздался вдруг из-за двери громкий голос.
И на пороге предстал отец Евгений. Оказалось, он всё это время под окошком с кем-то беседовал и разговор наш слышал.
Аллочка смутилась и даже попыталась прикрыть лицо лопатой. Батюшка же, чтобы сгладить неловкость, взял с полки какую-то книжку, подарил ей и под локоть вывел из лавки...
Когда, допив свой чай и обсудив с Верочкой все местные новости, я вышла на улицу, отец Евгений всё еще стоял с Аллочкой. Было видно, что они нашли общий язык, и она даже посматривала на него с плохо скрываемым обожанием. Я совсем не удивилась. Отец Евгений необычный батюшка. Он очень любит людей, а нецерковных просто обожает. В ответах на вопросы типа «как сделать так, чтобы легкомысленный покойный муж снился жене, а не другим феминам?» он вообще непревзойденный виртуоз.
Вокруг него постоянно роятся разные, по мнению «почтенной православной публики», отбросы общества. Какие-то бомжи, алкоголики, бывшие наркоманы. И чем «сложнее» случай, тем больше радуется отец Евгений шансу проявить свою неукротимую пастырскую сущность.
Не знаю, о чем они говорили с Аллочкой, но, когда я проходила мимо, батюшка как гостеприимный хозяин приглашал женщину в храм, чтобы показать где что. И она завороженно кивала.
– Лен, пойдем с нами, – позвал он меня. – Познакомься – это Алла. А, вы уже знакомы. Ивана их отпоем, а в воскресенье она хочет прийти к нам на службу... Да, Алла?..
Аллочка радостно подтвердила. Хотя я уверена – еще десятью минутами раньше она ни о чем таком даже не помышляла.
– Проходите, проходите... Вот это Варвара Васильевна, она печет просфоры... Лопату в храм можно не заносить. Вот здесь в притворе поставьте… Нет-нет, ничего страшного. Вы меня не сильно задели… Вот это икона целителя Пантелеимона... А там – распятие.
– Да-да, распятие я знаю, – защебетала его благодарная слушательница. – А помолиться Ему можно?
– Нужно! – воодушевился батюшка.
– Как хорошо: человек в храм не ходит, но душа просит молитвы, – радостно шепнул он мне. И потер красное ухо, припечатанное лопатой.
Тем временем Алла подошла к распятию, опустилась на колени, неумело перекрестилась и на весь храм произнесла:
– Боженька и два разбойника по бокам, помогайте мне!
И гордо повернулась к нам. Мол, «матчасть знаю, не сомневайтесь...»
***
Вот так Аллочка Ивановна появилась на том очень дорогом мне приходе.
Она на удивление быстро вошла в нашу церковную жизнь, полюбила службы и даже уволилась из школьной столовой, где работала поваром, чтобы полностью посвятить себя храмовой трапезной. И ее стряпня уже стала легендой. Но я об этом уже писала.
Из-за нее бухгалтер Верочка раз и навсегда забросила свои вечные диеты. Хотя постоянно обещала себе и всем окружающим начать худеть с понедельника. Но, проходя мимо окон, за которыми «колдует» Аллочка, и вдыхая божественные ароматы, переносила всё на следующую неделю. А давно овдовевший и уже забывший, что такое хорошая домашняя кухня, завхоз Петр Тарасович целыми днями «терся» в трапезной под предлогом проверки проводов, плиты, качества столов и так далее. И Аллочка Ивановна с удовольствием его подкармливала.
***
Правда, новая прихожанка оказалась натурой увлекающейся, без полумер, и резкая трансформация ее сознания в религиозную сторону приобрела угрожающие масштабы. В первую очередь, для ее супруга пенсионера Степана Алексеевича.
Дело в том, что в прошлом был он человеком партийным, смотрящим на жизнь с сугубо материалистических позиций, менять которые не собирался. И вообще не был даже крещен. Новое Аллочкино увлечение «всем этим божественным» Степан Алексеевич считал блажью, хотя не запрещал. Чересчур скандальным не был. Но сам потреблять «опиум для народа» категорически отказывался...
Аллочка же взялась за духовное окормление супруга со всей серьезностью. Первым делом по классике жанра развернула она крупномасштабную кампанию против «бесовского телевизора». Вместо вечерних новостей мужчина теперь слушал молитвы на сон грядущий. Аллочка специально читала их погромче, чтобы он хотя бы помимо своей воли приобщался в высокому. Ибо «неверующий муж освящается женою верующею». Но он, упорно не желая освящаться под разными уважительными предлогами, сбегал смотреть телек к соседу-алкашу.
Рацион в их семье тоже кардинально изменился в душеспасительную сторону. И во время Аллочкиных постов Степан Алексеевич, который в своем чревоугодии опять же тихо, но уверенно упорствовал, ел свое любимое сало «на нычке». А вот то, что Аллочка в один день сменила свои бессменные растянутые дачные треники и футболки на платья и длинную юбку с кружевной блузочкой, ему даже нравилось. Будучи от природы эстетом, женственность в слабом поле он уважал. Но это и стало для него самой большой проблемой.
Степан Алексеевич новым имиджем жены не на шутку вдохновился и, прихрамывая, с невиданной активностью начал нарезать вокруг нее недвусмысленные круги, игриво приобнимать за широкую талию и шептать на ухо:
– Алка, мы с тобой еще ого-го! Есть еще порох в пороховницах!
Но Аллочка, услышав от каких-то радикально настроенных на спасение бабушек, что даже зарегистрированный брак не считается, а только венчание, категорично заявляла:
– С нехристем никаких «ого-го!» Хочешь порох в пороховницах растрясти – будь добр креститься и под венец сходить. А так всё это беззаконный блуд и непотребство.
– Но ведь как-то до этого жили, – возражал он. – Двух детей вон родили. Штамп опять же в паспорте. Никакого непотребства.
– Не жили, а во тьме беззакония плутали. Я вот на свет вышла! А ты как был дураком, так и остался. Да еще и блудный бес в тебя вселился.
И щедро брызгала многострадального мужа святой водой. В общем, в вопросах супружеской нежности нашла у них коса на камень. Степан Алексеевич возжелал любви, а Аллочка Ивановна – духовности. И консенсуса никак не получалось. Но, безмерно страдая, креститься и венчаться, как я уже сказала, категорически не хотел. Вот такой он человек.
***
Рассказывают, что на пике своих душевных и телесных мук несчастный муж даже «тяпнул» для храбрости и отправился к отцу Евгению, чтобы тот как-то повлиял на ситуацию. Понимал, конечно, что это смешно, но иного выхода не видел. Супруга была непреклонна.
Его первое в жизни появление в храме Божием до сих пор помнят все, кто был там в этот момент. А кто не был – знают всё в подробностях, даже в тех, которых и не было.
– Я же в тот день впервые увидел Степана Алексеевича, когда он, хромая, со страшными угрозами гнался по подворью за нашим перепуганным Петром Тарасовичем, – вспоминал отец Евгений. – Следом на максимальной для нее скорости колыхалась Аллочка с криком: «Степа! Ты не так всё понял!» А впереди маячила Верочка, которая, мгновенно оценив ситуацию, открыла дверь церковной лавки, запустила туда завхоза и захлопнула ее перед самым носом Аллочкиного разбушевавшегося мужа... В общем, мелодрама...
Тут, наверное, надо немного разъяснить...
Как я уже упоминала, завхоз Петр Тарасович давно уже был вдовцом. По каким-то одному ему известным причинам он повторно не женился. Хотя, наверное, понятно по каким. Свою почившую супругу Валентину он всегда вспоминал с большой нежностью. Умерла она внезапно от сердечного приступа. Храня ей верность даже после ее смерти, Петр Тарасович тем не менее очень любил прекрасный пол. Ну как любил? Без поползновений. Платонически. Считал всех без исключения женщин сосудами восхитительными, удивительными и немощными и всячески сосуды эти оберегал. Все прихожанки знали, что кому-кому, а Петру Тарасовичу можно поплакаться о своих бедах; всех он утешит, обнимет, приголубит – по-чистому опять же. Для каждой у него был приготовлен искренний комплимент. И все в том храме, от юных дев до древних старушек, чувствовали себя рядом с ним распустившимися ароматными бутонами.
Молодые парни, отчаянно искавшие себе невест, даже завидовали лысому беззубому и давно уже немолодому завхозу. Зайдет случайно на подворье какая-нибудь фемина – ноги от ушей, не поймёшь, есть юбка или нет, реснички как опахала, губки – маков цвет. В общем, глаз не оторвать. Парнишки мнутся в сторонке, а Петр Тарасович с девой уже на лавочке сидит, про духовное рассуждает. Катехизирует, значит. Она хихикает, ресничками хлопает, аж сквозняк вокруг: «Ой, дядя Петя...». Но, глядь, через день уже на службе стоит.
В общем, постоянно Петр Тарасович в окружении дам. И они его любят, и он их. На приходе его даже в шутку называют «жених всея округи». И даже грозятся скинуться, вставить ему зубы и женить уже в конце концов. На что он улыбается и говорит:
– Сестрички вы мои, я вас очень люблю, но жена у меня одна была и будет – Валюшка моя...
***
В тот роковой день, когда многострадальный Степан Алексеевич пришел за помощью к отцу Евгению, его жена Аллочка сидела на лавочке в компании Петра Тарасовича и страдала. Плакала на завхозовом плече о погибающем своем муже. А кому еще поплакаться-то? Кто их, женщин, еще поймёт и утешит? Петр Тарасович и утешал по обычаю. Чисто, невинно и целомудренно. По голове гладил, ободрял:
– Да я сам раньше таким же был. Нехристем. Всё образуется, милая, не плачь только.
Так их и застал Степан Алексеевич. Изболевшаяся его фантазия и выпитое для куража вино тут же дорисовали ему всё, чего не хватало для полной картины самого коварного адюльтера.
– Так вот как вы здесь молитесь! – вскричал он...
Ну а дальше вы знаете...
Пока удравший от ревнивого мужа завхоз прятался в церковной лавке у Верочки (у них тогда было временное перемирие – он давно ничего не покупал и не разорял приходскую казну), отец Евгений пытался наладить диалог со Степаном Алексеевичем.
Аллочка тихо плакала в сторонке:
– Стыд-то какой. Как ему такое в голову-то пришло. В мои-то годы...
О чем батюшка тогда говорил с «пришельцем» – неведомо. Но Степан Алексеевич ушел домой немного утешенным. Известен последующий разговор отца Евгения с Аллочкой. Она сама тут же всем и рассказала. Если вкратце, то батюшка пытался донести до ее сознания, что официальный брак – это тоже семья. И нечего мужа на грех толкать.
– Сама же потом плакать будешь. В опасные игры играешь. А насильно в храм никого не приведешь. Тем более так, как ты сейчас...
– Но это моя единственная надежда была – Степку-дурака хромого образумить, – жаловалась потом нам Аллочка. – Сдам сейчас последний бастион – никакого стимула у него не останется ко Христу-то прийти...
Вняла в итоге Аллочка Ивановна словам духовника или нет, мы не вникали. Это дело, как вы понимаете, личное. Тонкие семейные материи.
Но стали замечать, что Степан Алексеевич с завидной регулярностью начал встречать жену из храма. Внутрь не заходил – у ворот ждал. И косился из-за забора на Петра Тарасовича. Может, ревновал, а может, нет. Но приход по обычаю не упускал случая подшутить на Аллочкой.
***
Так шло время... Аллочка стала тем самым легендарным в округе поваром, Степан Алексеевич как околохрамовый призрак мелькал за воротами. И его уже воспринимали как нечто само собой разумеющееся. Но случилась беда...
Наверное, здесь и начинается главное в моем рассказе. Всё, что было ранее, лишь забавные (а кому-то может показаться, что и не очень) второстепенные воспоминания. Но они мне очень дороги. Это всё наша жизнь. Иногда смешная, иногда грустная, иногда глупая. С нашими ошибками, нелепостями, падениями и взлетами... А иногда трагическая. Пестрая как ковер жизнь человека. Сегодня так, а завтра всё изменится...
В один день всё изменилось и для Аллы Ивановны со Степаном Алексеевичем. Алла не вышла на работу в свою трапезную. Вместо нее в то утро в храм пришел ее муж. Растерянный и заплаканный. Оказалось, ночью случился у нее инсульт. Увезли Аллочку в реанимацию, и сейчас она между жизнью и смертью.
– Помогите, отец Евгений, – плакал материалистически настроенный мужчина. – Она же так верит во всё это ваше...
– Сейчас у нас служба будет – стойте, молитесь, а потом к ней поедем...
Степан Алексеевич честно отстоял всю Литургию. Ну как отстоял?.. На лавочке отсидел. Пытался слушать – ничего не понимал. Пару раз выходил за ворота покурить. И всё ему казалось, что зря теряет время. Должен он сейчас быть там, в больнице.
Потом отец Евгений соборовал Аллочку в реанимации. Персонал его знал – пустили. Причастить не мог – была она без сознания. Прогнозов врачи не давали никаких. Но по обрывкам фраз было понятно, что дело очень плохо.
Степан Алексеевич из больницы практически не выходил. Даже спал там на лавочке в приемном покое. И всё думал, думал... О них с Аллой, о жизни. Впервые, наверное, он, человек, веривший в свои силы и привыкший всё планировать, чувствовал, что от него ничего не зависит. Не зависит и от врачей – так они сами сказали. А еще думал о том, как хрупко и мнимо это наше благополучие. Сегодня ты здоров, полон сил и планов... Миг – и как Алла его. Неизвестно, выживет или нет. Может, и права жена-то. Мир – иллюзия. Правда – ТАМ.
– В ее состоянии неизвестно еще, что лучше, – намекнул врач...
Часто навещал свою прихожанку и отец Евгений. Там они и общались. И однажды Степан сказал батюшке:
– Алла хотела, чтобы я крестился. Я в этом ничего не понимаю, но чувствую, что надо... Ей. Или мне. Не знаю...
Когда закончилось таинство Крещения раба Божиего Степана, в храм к отцу Евгению позвонили из больницы:
– Батюшка, Вы просили, если что... Алла пришла в себя...
Аллочка Ивановна исповедовалась... Точнее, отец Евгений просто прочитал разрешительную молитву. Сама она говорить не могла. Причастилась. И ласково смотрела на мужа, который сообщил ей, что и он теперь «тоже»...
***
Несмотря на неутешительные прогнозы, Алла Ивановна выжила. Она всё понимала, но не могла ни двигаться, ни говорить. Дома Степан Алексеевич сам ухаживал за женой. Кормил с ложки, памперсы менял, обмывал. Даже уколы делал.
Приходили к ним из храма, предлагали помощь. Но муж почему-то отказывался. Хотел один нести эту ношу. И всё спорил про себя с Богом, в Которого не верил:
– Если Ты есть, зачем всё это? Алка же так Тебя любит. Почему Ты не вылечишь ее? Или нет Тебя?
Читал жене вслух молитвы, Евангелие. Она дала ему понять, что хочет послушать. И временами сам увлекался:
– Надо же. Мертвых воскрешал. Так что Тебе стоит...
Достал где-то инвалидную коляску, и, когда врачи разрешили, они с соседом-алкашом (если тот был трезв) в этой коляске на руках сносили Аллочку во двор погулять. Пешком с третьего этажа. А потом обратно заносили. Дом же старый – лифта нет.
***
Однажды привез в этой коляске Степан Алексеевич жену на службу. А потом так и возил почти каждый день. Сам втянулся. Начал исповедоваться, причащаться. Подолгу молился перед иконами. Осознанно, искренне или с Богом за здоровье жены торговался... Не знаю. Да и не надо мне знать. У каждого человека свой путь. Но как же была счастлива Аллочка Ивановна.
И даже венчались они. В тот день она была в его любимом бежевом льняном платье. Он – в лучшем своем костюме. Допотопном, правда. И было в этом что-то настоящее. Чувствовал Степан, что не встанет Алка его, не заговорит, но хотел быть с ней до конца. По крайней мере, так рассуждали в храме. А может, просто желание ее исполнял... Кто знает...
Потом случился с ней еще какой-то удар, точно не скажу. После которого стала Аллочка как младенец. Ушло сознание... Степан Алексеевич всё так же возил ее в храм. Со временем, конечно. Когда стало можно. Чувствовал, что хорошо ей здесь. Платок на голове поправлял. Салфетками капающую слюну вытирал. К иконам коляску подвозил. Рассказывал ей, что вокруг происходит. Как ребенку малому. Понимала ли она? Сердцем, наверное, да.
Смотрели на них люди и плакали. И чувствовали – Христос рядом с ними третьим стоит. А как еще выдержать боль эту?
Больше всех плакала бухгалтер Верочка. Вспоминала ту Аллочку – «королеву» трапезной. Сильную, жизнерадостную, которая всё мужа своего Степку-нехристя хромого ругала, что в храм не ходит. Всё об одном думает – как бы «ого-го».
Вот ведь как бывает. Нет той прежней Алки. Дитё неразумное в ее теле. И не бывать бы ей сейчас в любимом храме, если бы не муж, не раз ею обруганный за неверие. Как всё изменилось-то.
Правда, отец Евгений говорит, что Алла как была собой, так и осталась.
– Душа-то одна и та же. Вы в глаза-то ее посмотрите, как они светятся после Причастия. А вот Степан... Да... Ведет Степана Господь. Другой совсем человек.
***
Около года ухаживал Степан за невменяемой недвижимой женой. Безропотно, самоотверженно.
– Всякое у нас в жизни бывало. И ругались, дрались по молодости, но только сейчас, когда всё это случилось, понял, как люблю ее, Алку мою, – говорил он отцу Евгению...
Потом умерла она. Отпели, похоронили Аллочку Ивановну. Сколько уж лет прошло? Много... А Степан Алексеевич так при храме и остался. Сторожем. Вот так жена его в итоге в храм и привела. Через болезнь свою и смерть.
В Бога верит он искренне и истово. Из молодых прихожан никто и представить не может, каким раньше был их бородатый дед Степан, который четки и Евангелие из рук не выпускает... Партиец-материалист.
С Богом он больше не торгуется, только просит Его, чтобы Аллочке Там было хорошо. И дождалась она его на Небесах. А куда она денется-то? Конечно, дождется. Старенький он совсем сейчас. Хромает сильно. Сердце шалит. Но всё просит отца Евгения оставить ему это послушание сторожа. А я и рада. И батюшка тоже...
Любим мы посидеть все вместе: отец Евгений, бухгалтер Верочка, Петр Тарасович, Степан Алексеевич, я, другие... Повспоминать, как мы встретились, кто как в храм пришел...
Как вихрем ворвалась когда-то давно в нашу жизнь Аллочка Ивановна со своей лопатой, стала местной кулинарной легендой... А потом ушла, тихая, чистая как ребенок...
Как появился здесь ревнивый Степан и гонялся за завхозом со своей палкой. А теперь они друзья – не разлей вода...
– А Алка моя тогда была кремень! – с улыбкой вспоминает Степан Алексеевич. – И всё меня святой водой, святой водой... А я-то, дурак старый, ей про то, что Бога нет...
А Петр Тарасович о Валюшке своей рассказывает. Но мы ее не знали.
Вспоминаем, как приходили в храм и уходили к Богу другие... И сколько ещё уйдет, думали. И мы когда-нибудь тоже.
Это жизнь. Сегодня так. А что будет завтра – знает только Господь. А нам остается только вера. И память..
