Солнце Пасхи

Платье оказалось все-таки тесным. Но жаловаться было нельзя: и платье, и окаймленные серебряной ниткой чешские белоснежные гольфы назывались «дефицит»; их когда-то где-то «достали» и хранили в шкафу для подходящего случая, чтоб показать родне, что, де, и мы не лыком шиты, умеем «достать». Но так как с родней отношения были давно испорчены или заброшены, то вещи лежали в шкафу. А Таня росла.

Танина мама приезжала из другого города дважды в год. Таня и бабушка, которая воспитывала ее, всегда очень готовились к этой встрече. Но мама всегда оказывалась недовольна и, прежде всего, дочкой. «Разиня! Несамостоятельная! Бабка избаловала!» – ругалась она. Бабушка в долгу не оставалась – как это, она да не так воспитала? А виноватой у обеих оставалась Таня: у матери – что неправильная дочь, у бабушки – что товар лицом не показала. Таня робела перед матерью, всё валилось из рук. Но всё равно горячо любила ее. Бросалась обнимать, хотя та и отстраняла  Таню от себя, оправляя красивое платье. Таня хотела быть похожей на мать и как-то накрасила ногти красным карандашом. В результате была наказана «за разврат» дважды: и матерью, и никогда не красившейся «партийной» бабушкой. Что такое разврат, Таня не знала, но на всякий случай больше совсем не притрагивалась к красному карандашу и на рисунках больше не было красных цветов.

Бабушка почему-то разрешала маме и завиваться, и  краситься, хотя без нее называла всё это плохими словами. Бабушка с гордостью рассказывала внучке, как однажды выгнала с работы подчиненную за то, что та пришла с помадой и румянами, а в другой раз заставила другую работницу «отмывать лицо» под насмешки всего отдела. А еще бабушка гордилась, что никогда не носит платок, всегда ходит с непокрытой головой и не мерзнет, только в самые трескучие морозы надевает своими руками связанный берет. Другие бабушки ходили в платках поверх завитых, иногда крашенных в рыжий волос, и о них говорили, что они крещеные. Что такое крещеные, Таня не знала тоже, только понимала, что это как-то связано с Богом. Слово «Бог» девочка боялась сказать даже мысленно: ее семья ненавидела верующих, а слово «церковь», которое в тот год начало появляться в газетах всё чаще, произносили полушепотом и с гадливостью. «Все бабушки крещеные, и твоя крещеная!» – дразнила ее одноклассница веснушчатая Дашка. «Нет, некрещеная!» – плакала Таня, будто боясь, что бабушка их услышит.

В один прекрасный день мама приехала наконец к родителям и дочери «насовсем» и тут же решила, что надо налаживать отношения с родственниками. Выбор пал на Танину двоюродную тетку Галину, ровесницу матери. Тетка жила одна – Таня слышала разговор на кухне, что ее муж «на северах другую нашел», – растила дочь, недавно научившуюся ходить, и переехала в новую квартиру. Несколько звонков – и договоренность о встрече была достигнута.

***

– Не копайся! Ты идешь? Ну бабка, ну вырастила дуру! – восклицала мать на улице, не стесняясь редких прохожих.

Народу субботним днем почему-то было немного и все куда-то спешили. Таня, действительно, мешкала. Она щурилась от яркого весеннего солнца, ей хотелось остановиться и насладиться запахом свежего ветерка, присмотреться к новым зеленым стебелькам, пробившимся сквозь прошлогоднюю жухлую траву («Лодыри, не убрали на субботнике»,  – ворчала бабушка, когда они ходили с внучкой на рынок).

Таня с матерью подошли к автобусной остановке. Через их пригород проходили только три маршрута, автобусы появлялись редко и всегда забитые доверху.

– Привыкай к жизни! Это тебе не на дедушкиной машине ездить! – насмешливо протянула мать.

Но тут подъехал «Икарус», Таня ловко вскочила в него и протянула руку маме.

– Не мешай людям садиться, не одна, – оттолкнула ее руку мать.

Ехать оказалось недолго через знакомые дачные массивы, мимо кладбища по ровной дороге. Вот и новостройки – белые, высоченные, стоят рядами, мимо них они как-то с дедушкой проезжали. Неужели Танина мечта сбудется и она побывает в одном из этих замечательных домов?

Они сошли с автобуса и, действительно, направились к домам. Таниной радости не было предела. Но удивительно – она чувствовала и еще какую-то радость. Эта радость была выше и сильнее того, что она чувствовала, видя зеленую травку или безоблачный день. И эту новую радость совсем не омрачал ни страх перед матерью, ни саднящая боль от того, что мама ею недовольна. Она поднималась над Таниным миром, как яркое весеннее солнце, и прогревало каждый уголок души. «Что это?» – удивлялась себе Таня, но не находила ответа.

Они поднялись на лифте высоко-высоко. Мать позвонила в дверь. Ей открыла крупная, смугловатая, черноволосая, коротко стриженная женщина в мятом праздничном платье. Женщины обнялись и поцеловались. Где-то в комнатах раздался детский плач.

– О, проснулась, – поморщилась тетя Галя. – Вы заходите пока, осмотритесь, я еще не всю мебель перевезла, одна комната из трех вообще пустует… Я быстро.

Таня сняла туфли и подбежала к окну. Отсюда открывался вид на всю новую часть города, девочка чувствовала себя птицей, парящей над землей.

– Тям! – раздалось откуда-то снизу.

Таня оглянулась и засмеялась. За ее подол держался крохотный человечек в белых колготочках, кофточке и чепчике. Ребенок серьезно смотрел Тане в лицо, будто спрашивая: кто ты? Добрый человек или нет?

– Так ты и есть Снежанна? – Таня присела на корточки и взяла малышку за руки. – И костюм у тебя как у снежинки! Смотри, не растай!
– Что за чушь ты несешь, – процедила сквозь зубы мать, входя в комнату вместе с тетей Галей. – Галь, не обращай внимания – она у меня с приветом, бабкино воспитание; теперь вот я насовсем приехала – займусь… В школе-то отличница, а вот по дому ничего не может – балованная.
– Да ладно? – удивилась Галина. – Тань, а салат сможешь смастерить? Я всё успела, а вот один салат не успела. На кухне, на столе овощи лежат.

Таня уверенно кивнула и помчалась на кухню, успев заметить, что мать что-то хочет сказать, но тетя Галя, нарочито смеясь, уводит ее в зал, обнимая за плечи, а за ними ползет по полу Снежанна, видимо, устав ходить на двух ногах.

Вскоре тетка зашла к Тане на кухню.

– Ух, да ты уже всё? А вот это почему не дорезала – или еще дорежешь?
– Нет, теть Галь, сюда столько яблока не надо, – удивляясь собственной смелости, ответила Таня. – Кисло будет. Осталось только заправить.

Тетка разулыбалась, вынула из холодильника вазочку еще с каким-то салатом и забрала с собой и ее, и Танино творение.

Вскоре Таня услышала из комнаты:

– Не салат, а мечта! Ох, Галка, отлично готовишь!
– Так то ж не я, то ж дочь твоя только что порезала, ее хвали. Мое-то вот.

Таня радостно вбежала в полупустой зал к нарядно накрытому небольшому столу и хотела сесть рядом с матерью, но мать взяла ее за руку и вывела из комнаты:

– Так, слушай меня. Детская вот там. Иди и следи за ребенком, а нам с Галей поговорить хорошо обо всем надо. Не дай Бог, что недоследишь – ух, я тебе!

И вернулась обратно. «Галь, она не голодная, только что ела», – услышала Таня.

«“Не дай Бог“… Ох, хоть бы Он “не дал“», – подумала Таня и вздохнула.

Снежанна стояла в кроватке. Таня впервые в жизни осталась один на один с маленьким ребенком и не знала, что делать. Дала в руки малышке погремушку, та радостно взмахнула ею пару раз, а потом отправила в рот. Таня спела ей песенку, но Снежанна явно заскучала и попыталась вылезти из кроватки.

– Хорошо, идем гулять, – согласилась Таня и поставила ребенка на пол.

Снежанна оказалась спокойным младенцем. Пару раз она начинала хныкать, один раз даже Танина мать крикнула: «Татьяна, в чем дело?!» Но Таня старалась изо всех сил: прыгала вокруг малышки, чтоб развеселить, катала перед ней мяч, разговаривала за игрушечного медведя. Снежанна ни разу не позвала маму. А вот Таня несколько раз на цыпочках подбегала, чтоб посмотреть на свою мать. Она была занята разговором и несколько раз повторила: «Сегодня же праздник…» Таня не знала, какой может быть праздник. Дома об этом ничего не говорили. Но она, действительно, чувствовала себя сегодня так, будто на дворе какой-то большой праздник. Не седьмое ноября и не первое мая, и даже не любимейший Новый год, а что-то совсем радостное. Как если бы ей разрешили позвать к себе гостей или даже сходить в гости… нет, всё не то. И даже радость в те дни, когда в прежние годы приезжала к ней мать, была какой-то маленькой по сравнению с сегодняшней, неизвестной.

– Может, мне просто хорошо потому, что весна? – сказала вслух Таня. – Но весна была и вчера…
– Гу-гу, – ответила Снежанна и засмеялась.

***

Небо темнело, а штор на окнах не было. Не было даже занавесок.

–Наверное, Снежанну пора укладывать, – подумала Таня.

Она заглянула в зал, где голоса двух женщин почему-то становились всё громче, и только тут увидела на столе бутылку спиртного. В доме бабушки спиртного не водилось, только на день рождения деда гостям ставили вот как раз такую, как сейчас.

Пошатываясь, к Тане вышла мать:

– Запомни: на тебе Снежанна, ты за нее отвечаешь! – странным голосом, запинаясь, сказала она.

Тетя Галя зачем-то ударила рукой по столу и разразилась смехом, а потом всхлипнула. Таня перепугалась. Она никогда не видела такого. Неужели они… Таня боялась слова: неужели они пьяные? Не может быть, пьяный – это какой-нибудь страшный мужик, который кричит на улице и падает, и его забирают в милицию… И что ей теперь делать? Тетя Галя вроде бы кормила малышку один раз и бутылочку оставила с водой, но…

Мать села на диван и закрыла глаза. Тетя Галя, снова смеясь, направилась вслед за ней, тоже села и  мгновенно уснула.

Снежанна, топая, вошла в зал и  указала на нее:

– Ма-ма-ма-ма!

А потом развернулась и затопала в детскую, ловко, не споткнувшись ни разу, обогнула кровать матери, подошла к своей кроватке и потянулась ручками.

– Да какая же ты умница! – ахнула Таня и усадила девочку в кровать.

Снежанна тут же легла на подушку и уснула.

– Кажется, всё, – выдохнула Таня.

Она сходила в зал, отнесла всю еду, которая осталась нетронутой, на кухню и отправила ее в холодильник. Потом собрала посуду и вымыла. Пустую бутылку она стыдливо задвинула за мусорное ведро в угол под раковиной.

Спать почему-то не хотелось. А в сердце вновь шевелилась непрошеная и неизвестная радость. Тане хотелось обнять и маму, и тетю Галю, и маленькую Снежанну, и весь город. Она подошла к окну в третьей, пустой, комнате, чтобы его получше разглядеть…

…и ахнула.

Небо светилось. Нет, оно было темным и ночным, но одновременно и нежно-голубым и излучало невиданный, сказочный свет. И в этом праздничном небе Таня явно ощущала присутствие Кого-то – она так для себя и сказала: «присутствие». Ее не пугало это, наоборот, было настолько тепло и хорошо… так наверное, было бы,  если бы обняла мама, как в раннем-раннем детстве. Она открыла окно. Ночь была холодной, но ее будто грели невидимые руки, прижимая к сердцу как младенца.

Таня хотела чем-то ответить на это тепло. Ответить – кому? И она всё поняла.

– Ты… меня слышишь? – тихо спросила она.

И прямо на ее глазах в небе зажглась запоздавшая яркая звезда.

Таня не помнила потом, что именно она говорила. Помнила только, что захлебывалась от радости. Что-то рассказывала, о чем-то просила. Она даже попыталась перекреститься – однажды в историческом фильме она видела, как это делается… вот только не помнила, в какую сторону надо сначала руку…

Вдруг внизу раздался жуткий звериный рев. Таня подскочила и посмотрела на улицу. Под фонарями, шатаясь из стороны в сторону, шел пьяный человек.

Таня захлопнула окно. Тут же ей представилось, что сказала бы мать, если б видела ее всё это время. «Присутствие… вон тебе присутствие, под окном – иди лучше ребенка проверь», – сказала она грубо сама себе.

Радость в ней будто отпрянула, затаилась, но не исчезла. Странно было всё это.

И тут как по команде в детской заплакала Снежанна. Громко.

Таня побежала почему-то не к ней, а к матери в зал.

А мать, уже разбуженная плачем ребенка, тоже почему-то не ругалась на Таню, а растолкала Галину:

– Иди, дочка плачет!

Галина закивала и в полусне поплелась в детскую.

Таня, было, последовала за ней, но мать сказала:

– Не надо.

И похлопала по своему плечу. Таню не надо было уговаривать – она в момент села рядом с матерью на диван, уткнулась в ее плечо и заснула так сладко, как не спала, наверное, даже когда еще была такой, как Снежанна…

Утро было не просто солнечным – ослепительным. Таня и мать как-то быстро собрались, попрощались с сонной тетей Галей, Снежанна еще спала.

–Утро, а жарко, – удивлялась мать, идя по улице с дочерью. Таня обеими руками держала ее за руку.

Автобус по обыкновению был забит до отказа, они еле протиснулись внутрь. Таню подхватила толпа и прижала к стеклу, автобус тронулся. Таня смотрела вверх на солнце, потому что нельзя было не смотреть. Она не чувствовала, что ей наступили на ноги, что прижали руки, – солнце в небе… играло. Играло, именно так рассказывала потом Таня: будто мячик в добром детском мультфильме, оно весело двигалось по небу то туда, то сюда.

«А может, кажется?» – подумалось девочке. Она на всякий случай отстранилась от окна и стала стараться приблизиться к матери, оставшейся посередине автобуса. Наконец ей это удалось.

Неподалеку от них на сиденье сидела девушка маленького роста, ярко раскрашенная, над ней надвисал странный огромный парень, от обоих пахло спиртным. На коленях у девушки – и это особенно напугало Таню – разместилась пожилая женщина, тоже раскрашенная и тоже с запахом спиртного. Она что-то жевала, куски из ее рта падали на платье то ей, то девушке. Девушка беззлобным бесцветным голосом ругалась и смахивала куски и крошки прямо на пол.

– Кладбище, эй, кладбище! – прокаркал парень, и вся компания двинулась к выходу.

Таня села на их место, нащупала руку матери, подтянула ее к себе: «Мама, садись!» Встала, посмотрела в окно – и ахнула.

По обеим сторонам дороги – а теперь, когда открылись двери автобуса, Таня могла отчасти видеть и вторую ее сторону – текли людские реки. Огромные – куда там первомайской демонстрации! Пестрые толпы длиной в километры двигались издалека, одна со стороны пригорода, одна – оттуда, откуда ехал автобус, и обе они впадали в ворота кладбища.

– Мама, что это такое? – спросила изумленно Таня.
– Положено так у них в этот день – на кладбище, – нехотя ответила мать.
– У них? – переспросила девочка.
– У верующих, – еще тише ответила мать. – Сегодня Пасха.

Пасха! У Тани перехватило дыхание. Однажды она слышала это слово в школе еще в прошлом, первом, классе – Дашка хвасталась, что ездила в деревню, где была Пасха: бабушки ходили в церковь, а потом всех кормили чем-то сладким, и дети зачем-то по земле катали какие-то «крашеные яйца»… Но сейчас ей было не до яиц и сладостей. Потому что было ясно главное – всё это связано с Богом. Чем бы ни была та самая Пасха – слово-то какое – Пас-ха! Похоже на вос-ход, потому и яркое солнце, и сияющее небо, – она совершенно точно связана с Богом. С Тем, с Кем Таня говорила сегодня ночью через открытое окно.

Пасха восходит сегодня. Над мамой, над неверующей бабушкой, над беленькой Снежанной, над Дашкой, которая, наверное, опять в деревне ест сладкое и  куда-то катит яйца. И радостно пляшет в небе солнце, и радостно пляшет Танино сердце.

– Мама… – прошептала Таня.

Мать молча привлекла к себе Таню рукой. Будто обняла.

«Спасибо тебе, – мысленно сказала Таня, обращаясь в едва видный из-за прибывшего в автобусе народа кусочек неба в окне.  – Спасибо… за то, что Пасха!»