В руке Бога

Юлия Кулакова

Он чувствовал себя виноватым.

Ведь это он уговорил ее обследоваться.

Точнее, уговаривал много месяцев. А она не хотела. Некогда – много работы. Некогда – эта поездка очень нужна. Некогда – у нас перемены, переезды, договоренности. А в последнее время добавилась еще причина – надо закончить дела перед отъездом из этой страны. Всё зависело от одного обстоятельства, о котором должен был прийти документ; документа всё не было, поэтому, когда она просто приложила руку не то к груди, не то к животу и опустилась на диван, он даже не придал значения: конечно, волнуется – как не волноваться. И только когда она мягко и медленно, как в кино, начала клониться вбок…

Доктор, смуглый  и полноватый, как многие здесь, не сразу произнес слово «биопсия». Да не сразу оно и заставило задуматься: обследование завершено, диагноз нелегкий, назначено длительное лечение. А биопсия… зачем?

На всякий случай полез в телефон. И увидел черным по белому написанное: именно так чаще всего и проявляется рак. Доктор успокаивал, убеждал, что, скорее всего, онкологии не окажется.

Но ему почему-то впервые в жизни казалось, что на этот раз надо ждать худшего. То ли сказалось переутомление, то ли потрясения последних дней, из-за которых пришлось менять все жизненные планы и собираться в дорогу. Собирались не они одни – многие уезжали из страны, слово «кризис» повторялось постоянно. Они вдвоем смотрели, как говорится, в будущее с оптимизмом, пока она, внезапно побледнев, не приложила руку к груди и не села на диван в тот злополучный день. Сейчас ему казалось, будто это он силком привез ее сюда, где нашли что-то, похожее на рак, будто именно его уговоры сыграли зловещую роль. Умом он понимал, что на самом деле всё не так, что давно надо было позаботиться о здоровье, и всё же бред, морок от бессонницы и переживаний последних дней не отпускал. Он пытался взять себя в руки, ругал себя за слабость. Главная слабость была в том, что он ждал ответа не от себя, что теперь делать, не от Бога, Которому молился за жену в эти дни постоянно, а от нее. Будто она всё знает и сможет объяснить.

А она почему-то вдруг устало сказала: «Я не боюсь».

Лучше бы она плакала, требовала везти ее в лучшую клинику, кричала. Конечно, от нее, всегда рациональной и правильной, этого ожидать было бы странно особенно при нынешнем финансовом положении и неопределенности. Но лучше бы. Тогда он мог бы ее обнять, утешить, предпринять какие-то шаги. А тут так просто и предрешенно: «Не боюсь». И всё.

Они любили просто посидеть вдвоем и молча попить чаю. Чайник накануне сломался и больше не умел выключаться сам. Кипел и кипел и, если опоздать, нагревался так, что отключить его было возможно только толстой клетчатой прихваткой, купленной ими когда-то на новоселье.

Взять чайник с подставки, теперь разложить по чашкам пакетики, залить кипятком…

Он вошел в спальню. Она сидела на кровати, держала в руках телефон, с кем-то переписывалась.

– Кто?.. – спросил он и поймал себя на том, что раньше никогда не спрашивал.
– Ира, – ответила она, и он вспомнил лицо милой участливой женщины, подруги жены, которая пару раз была в их доме. – Я просила ее молитв, а она пошла к старцу. Сейчас пишет, что старец сказал только два слова: «Четвертое мая».
– И что это значит?
– Не знаю. Я просила молитв о воле Божией – так и она ему передала. Значит, четвертого мая мы узнаем Его волю? Это же настоящее чудо.

И она улыбнулась белыми губами.

Он пожал плечами, перекрестился. Странное чувство – ждать чуда к определенному дню.

– Ой, кажется, чайник? – спросила она.

Точно, он не выключил его, налил воду в чашки и поставил поломанную вещь обратно!

Прихватка лежала рядом с чайником. На кухонном столе остался бланк, с которым следовало получать результаты биопсии. Он впервые открыл его. «Через две недели», – сказали ему. Только сейчас он решил взглянуть на точную дату.

Четвертое мая.

В груди похолодело, будто образовался лед. Ледяная глыба, казалось, потянула вниз – он схватился руками за стол.

– Вот и всё, – сказал он.

Четвертого мая – теперь он в этом был уверен – им объявят положительный результат. С чемоданами, без крыши над головой, ни в какой стране – и на руках любимый человек, которому остались на этой негостеприимной земле считанные месяцы.

– …Ты куда пропал?

Обеспокоенное бледное лицо.

– Зачем ты встала? Тебе нельзя!

Она уже раскрывала бланк.

– Да, – сказал он. – Четвертого, оказывается.
– Вот и прекрасно. Хорошо, что так быстро, ведь надо уже собираться. Ты волнуешься? (Он кивнул.) Всё будет хорошо – теперь тем более будет!

Он кивнул еще раз. Мысленно обругал себя за то, что не может встать и обнять ее. Еще раз кивнул.

***

Была ночь. Жена смогла заснуть только за полночь, потому что больно было даже лежать: болезнь не отступала, что всё больше утверждало его в тяжких подозрениях.

Он и вовсе не спал уже которую ночь. Кое-как забывался только под утро, перед тем, как прозвенит будильник. Когда-то он поставил любимую мелодию – теперь он эту мелодию ненавидел.

Где-то в непроглядной темноте подали голоса первые птицы. Наступало третье мая.

Он решил ехать в клинику. Вышел на улицу, которая даже по ночам дышала жарой. Честно говоря, он рад был бы убраться навсегда из этих краев от этой изматывающей жары круглый год. От кондиционеров в офисах, из-за которых у работников любой конторы самыми популярными лекарственными средствами были «горячие мази», чтобы наносить на застуженную шею, спину, висок – у кого что, – и обезболивающие таблетки. От дыма: местные жгли траву на полях несколько раз в год, и гарь и копоть достигали городов и оседали на домах и автомобилях. Рад был бы, если бы уезжать пришлось совсем не так. Если бы спокойно собирались чемоданы, улыбалась бы жена, он улыбался бы ей и спрашивал, какой кофе заказать ей в кафе аэропорта…

Он понял, что уже не идет, а бежит по улице. Рядом притормозил ранний автобус, и невыспавшийся удивленный кондуктор, безусый мальчишка, махнул ему рукой – залезай.

В клинике стояла тишина. Он еще раз заглянул в бланк – четвертое… Но, наверное, биопсия уже готова и он услышит результат сегодня, совсем в другой день.

Он помотал головой, будто не верил Богу, будто пытался Его обмануть. Ночью молился, а сейчас бежал обманывать. Словно Бог не милостив, словно Он может хотеть, чтоб его жена страдала. Почему эти мысли не пришли раньше? Но сейчас перед ним уже была стойка, за которой сидела молодая медсестра. Она вежливо осведомилась, чем может помочь. Кто и чем ему мог сейчас помочь?

– Да, всё готово, но результаты в кабинете доктора – сожалею, – сказала она.
– А доктор…
– А доктор уехал на международную конференцию, он сейчас за границей – сожалею.
– Я тоже сожалею, – сказал он на родном языке.

Она удивленно посмотрела на него, будто переспрашивая взглядом.

– Если Вас что-то беспокоит, я могу дать вам телефон доктора, – предложила она.

Он записал номер на листок, скомкал этот листок в руке и пошел к автобусу.

– Не получилось обмануть? – издевался он сам над собой.

Доктор не брал трубку до вечера – видимо, был очень занят, как они сами недавно. Очередной звонок застал его по дороге в аэропорт.

– Что Вы, не волнуйтесь! – бодро отвечал доктор. – Если бы результат был положительным, мне бы уже сообщили – у нас так положено, но мне никто не звонил! Уверен, что всё хорошо, – завтра встретимся! Расскажите мне, пожалуйста, о супруге – как она себя чувствовала в эти два дня?

Успокоения разговор не принес. «Я ведь тоже не сразу дозвонился…»

Он вернулся домой и всё рассказал жене. Про то, Кого он пытался так глупо обмануть. Про то, как ничего не вышло.

А она только и сказала:

– Всё будет хорошо. Потому что всё будет по воле Божией.

***

– Вот видите! – торжествовал доктор.

Онкологии не обнаружилось.

А через пару дней пришел тот самый долгожданный документ. Утвержденный четвертого мая, просто дошедший с опозданием.

– Знаешь, что мне Ира пишет? – рассказывала супруга, сидя за чаем после долгих сборов («Куда чемодан поднимаешь! Не смей – тебе нельзя!»). – Она решила идти к старцу и отдать ему записочку с нашими именами. Ее предупреждали, что он не принимает, а она сказала: «Я приду и буду ходить по коридору у его келии!» И, как только она первый же раз подошла к келии, открывает послушница и говорит: «Старец послал меня взять то, что Вы принесли!» И забрала записку, представляешь? Он знает, что нам нужна молитва. Ему Господь сказал.

Воля Божия была на то, чтобы подозрение на страшную болезнь оказалось всего лишь подозрением. Воля Божия на то, чтобы уехать. Сейчас это казалось очевидным, и морок бессонных ночей и страхов отступал. Всё в этом мире было в руке Бога: и вся земля, куда бы они ни поехали, и обитель, где за них, совсем ему не знакомых, сейчас молится старец, и они сами, и этот дом, в котором они сейчас пьют чай, и даже кухня с неисправным чайником, который… который они снова забыли отключить.

– Действительно. Чайник, – сказал он и пошел на кухню.