Целомудрие против лицемерия

Юлия Кулакова

«Не здоровые имеют нужду во враче, но больные» (Мф. 9: 12), – говорит Господь наш Иисус Христос. И с самых первых дней Своего служения идет к отверженным. И не только к отверженным обществом несправедливо и по жестокосердию – больным и увечным. Он зовет за собой мытарей, от блудниц принимает миро и спасает от законной, казалось бы, расправы. Никому не говорит Он: «иди дальше болей, заслужил по своим грехам» – нет, Он исцеляет несчастных и лишь предупреждает отечески: «Не греши больше, чтобы не случилось с тобою чего хуже» (Ин. 5: 14). Первым, вместе с Господом, входит в рай не праведник, но покаявшийся разбойник. И его ни словом не обвиняет Господь.

По сути единственными, кого Господь в чем-то действительно винит, оказываются фарисеи. «Горе вам, книжники и фарисеи» (Лк. 11: 44), – эта фраза звучит рефреном всех Евангелий. И добавляется еще одно слово: лицемеры.

Ложь, лукавство, лицемерие, двоедушие. Наверное, иной раз мы и не замечаем, как допускаем что-то из этого, а кто-то и привык так жить – и отдельные люди, и целые группы. Произнести льстивые слова, чтобы обеспечить себе чью-то приязнь, промолчать там, где стоило бы остановить кое-кого в его издевательстве над слабым, а то и поддержать подлеца в его низком поступке – хотя внутри все кричит, что так нельзя, ведь большинство из нас в детстве учили добру… Знать, как правильно, а сказать или поступить совсем иначе. Учить детей на словах одному, а на деле другому. Солгать или притвориться ради манипуляции, ради корысти. Казалось бы – бытовые грехи. А они, оказываются, потрясают основы мироздания и рвут на части нашу душу и нашу жизнь. Именно о «двоящемся» – будь то мысли, поступки или слова – предупреждает нас Господь как о самом-самом страшном. «Человек с двоящимися мыслями не тверд во всех путях своих» (Иак. 1:8), «Никто, возложивший руку свою на плуг и озирающийся назад, не благонадежен для Царства Божьего» (Лк 9:62) – слышим мы. Фарисеи страшны именно этим: войдя в сокровищницу, и сами не воспользовались – и не дали воспользоваться сокровищем другим людям (ср. МФ.23-13), зная Божие – учат человеческому, зная о том, что человек без Бога нищ – кичатся и надмеваются своим знанием закона: «Горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры, что обходите море и сушу, дабы обратить хотя одного; и когда это случится, делаете его сыном геенны, вдвое худшим вас» (Мф. 23:15).

О вошедшем в рай разбойнике мы точно знаем одно: он не лицемерил. Он знал, в чем виновен, он не присоединился к хору голосов, оскорблявших безвинного Господа – и это жестокое и черное, но оставшееся прямым и честным сердце, чуждое кривизны и «многослойности», вмиг почувствовало рядом Господа, «оттаяло» и признало Его Спасителем.

«И сказал Бог: да будет свет. И стал свет» (Быт. 1:3).

«И сказал Бог: да будет твердь посреди воды, и да отделяет она воду от воды. [И стало так.] » (Быт. 1:6).

Как говорит Творец мира – так и становится. И как страшно и как величественно: когда мы правдивы и прямы – мы уподобляемся Самому Богу, сотворившему мир. Даже в таких, казалось бы, мелочах: «да будет слово ваше: да, да; нет, нет; а что сверх этого, то от лукавого» (Мф. 5:37). И говорится это о клятвах: клясться тем, что тебе не принадлежит, – ложь.

И наоборот: если мы поступаем не по правде Божией – это нас разрывает. Разрывает, возможно, сначала незримо: «Трудно тебе идти против рожна» (Деян. 9:5), – говорит Спаситель будущему апостолу Павлу. Мы привыкли к этому выражению, а ведь «рожном» назывался заостренный шест, которым направлялся тягловый скот, и если животное упиралось в него – испытывало боль. Рожон использовался при необходимости и как оружие: так, израильский судья Самегар убил несколько сотен филистимлян «воловьим рожном» (Суд. 3:31). Так что идти против рожна – это, по сути, разрывать себя.

Мы рвем и расчленяем себя, когда идем против правды, когда мы не выпрямили пути для Господа (см.: Мк. 1:3), когда петляем и пытаемся от Него что-то утаить, солгать и Ему, и себе. Это и есть отсутствие цело-мудрия, мудрости быть целостным, когда целы и здравы, не разорваны, твои мысли, когда дух, душа и тело – заодно, смотрят в одну сторону. Когда эта целостность отсутствует, когда душа скорбит по совершенному проступку и хочет омыться покаянием, а мы пытаемся заглушить голос совести в себе, себя начинаем развлекать, разволакивать, чтоб об этом не думать – мы уже нарушили свою целостность, уже расчленяем себя. Когда приняли решение идти за Богом, а потом себя остановили, «да ладно, будет с Него и того, что делаем» – мы идем против рожна, и это далеко не в переносном смысле. В Деяниях Апостольских есть страшный пример – пример Анании и Сапфиры, и он особенно важен. Казалось бы: ну отдали семейные люди свое добро, ну потом решили скрыть, почему же они погибли?

Два человека начали свой путь за Господом. И решили – хотя никто того не требовал – отдать все свое имение в общее пользование. А потом… нет, не передумали. Возможно, трагедии не случилось бы, если бы они просто решили «отыграть обратно» и выкупили бы вновь свою же землю. Не умер же богатый юноша, который отказался раздавать имение нищим и идти за Богом, отошел в слезах. А апостол Петр и вовсе отрекся от Господа – однако покаянием вернул себе апостольское достоинство. Что же случилось с Ананией и Сапфирой? Они запутались в собственном лукавстве. Не решившись сказать «да-да, нет-нет», они утаивают часть того, что и так принадлежало им. На самом деле, конечно, и оно – как и имущество и жизнь каждого из нас, – даровано было Богом, но… Адам и Ева прятались в кустах от Того, Кто всеведущ. Анания и Сапфира пытаются утаить «в кустах» имущество, которое Богу уж точно не нужно, – прекрасно зная о только-только совершившейся Крестной Жертве Божией. Их собственное лукавство и разрывает их – на этот раз зримым образом, они погибают. «Для чего ты допустил сатане вложить в сердце твое мысль солгать Духу Святому и утаить из цены земли?» (Деян. 5:3) – вопрошает Ананию апостол Петр. Согласившись с сатаной, Анания отказался от источника жизни – Бога, а лишить себя источника жизни, собственно, и означает умереть.

Как часто история Анании и Сапфиры вызывает отклик в нашей душе тогда, когда совесть обличает нас в оставлении «первой любви своей» – горением сердца по Богу в первые годы нашей христианской церковной жизни. Призывающая благодать изобиловала, и мы, подчас поддавшись молодому восторгу, бросали все «мирское», оставляли кто что – работу, учебу, «имение» – и пытались «убежать в Небо». Кто-то, взяв такой старт, действительно стремительно пошел по дороге в Царство Небесное, и годы возрождения Церкви просияли именами новообращенных праведников. Однако мудрые духовники старались предостеречь, призвать идти срединным, «царским путем»… Кто-то не слушал их и, ревнуя не по разуму и прислушиваясь только к собственным представлениям о правде, в результате остыл, или разочаровался, или решил, что все это тщетно… Стал жалеть о «выброшенном», собирать по обломкам то, что отдал в свое время вроде бы ради Бога – по разуму ли, не по разуму... Но вещь пострашнее случилась с тем, кто, сохраняя «видимость» и звание христианина, решил на полпути утаить себя для себя от Господа Христа, попытался жить двойной жизнью. А то вдруг-де Бог вовсе не такой, как вначале показалось, вдруг и не поможет вовсе на крутом повороте судьбы, вдруг он «господин жестокий», как говорит лукавый раб…

Притча о талантах – на самом деле далеко не только о талантах. В чем виновен раб, который принес свой единственный талант господину завернутым в платок? За то ли, что не отдал талант торгующим и не принес прибыли? А может, боялся человек за хозяйское добро, не доверял никому, так за что ж его так?.. Но всё оказывается гораздо серьезнее. «Ты человек жестокий: берешь, чего не клал, и жнешь, чего не сеял…» (Лк. 19:21) – такие обвинения произносит господину раб. Но и не в этом его грех. «Твоими устами буду судить тебя, лукавый раб», – отвечает ему господин и обличает во лжи. Суд господина был бы, похоже, иным, но рабу воздается по его собственной вере. А веры не было. Было лукавство. Если б считал он своего господина действительно грозным и жадным – то, дрожа от страха, помчался бы к торгующим и умудрился бы как можно больше талантов приобрести. Или проявил бы мужество, не убоявшись наказания, и сказал бы все это ему в лицо, в самом начале отвергнув талант. А раз не делал этого – стало быть, считал, что господин помилует? То есть – не только придумал за господина, что тот жесток, но и знал заранее, что это неправда. Собственная неправда, собственное раздвоение и становится наказанием лукавого раба. Как и в случае Анании и Сапфиры, которые доверились Богу лишь внешне, напоказ, – внутри, очевидно, решив «подстраховаться» на случай, если Бог окажется вовсе не таким. «К Тебе иду, Господи, и утаити замышляю, яко Анания и Сапфира, часть некую души моея на дела постыдная», – горько сокрушался в поэтических строках новомученик Оптинский Василий (Росляков). Он, как и все праведные люди, тончайше чувствовал малейшее несоответствие, малейшую тень неправды.

Как же страшно лицемерие, страшно даже слово для него – лице-мерие: мы перебираем и примеряем лица, отрывая их от себя, имея давно вместо лица кровоточащую рану и не имея лица собственного. Недаром прекрасная книга христианского писателя, мыслителя и богослова Клайва Льюиса называется – «Пока мы лиц не обрели». В Боге, в Его правде – обретается настоящее лицо человека. И только в Боге, в целомудрии, мудрости быть целостным во имя Его, в нелицемерной вере в Него и Ему – залечиваются даже смертельные раны.