Помяни мя, Господи...

Людмила Листова

Сладко помнится бабушкин пирог с капустой – золотая корочка; в апельсинно-шагреневой шубе – шаньги... Бабушка Авдотья, пироги, засаленный, пахнущий маслом фартук... Сидела на широком старинном табурете, руки с узкими пальцами, набухшие суставы с прозрачной пергаментной кожей, черные вены. Рассказывала. Про Него. Тихо так, поглядывая на дверь, – не услыхал бы кто. «…А другой-то и попенял Яму: мы-то ить лиходеи, кошёвошники, а Он-то невинной. И сказал тогда: "Помяни мя, Господи, когда придешь в Царство Свое…"». И заплакала горько так будто о родном. И меня что-то пробрало, защекотало в носу. Первое чувство о Нем. Жалость и еще что-то. Тогда, маленькая, не поняла.

Маленькой и крестили. Как-то тайно, оглядываясь, перешептываясь. Помню только запах этот, дым, свечи. Бумажные цветы как на похоронах. Бабушка совала после, доставая откуда-то с потайной полки, белые кусочки хлеба. Они были такие невкусные – едва проглатывала, смочив тепловатой водой из алюминиевой ложки. Слепота. Теперь просфоры возьму – все бы зараз съела. Хлебец святой. И вода богоявленская – она ж блистает вся, бриллиант расплавленный…

Жареные рыжие пирожки на кедринском катке. Отец в шароварах, телогрейке, старых коньках с потертыми ботинками. Вальс из простуженного динамика.

Ванильная пасха, щедро сдобренная изюмом и орехами. Сваренные в луковой шелухе – бабушкина школа! – шафранные яйца; бледно-бирюзовые, выкупанные в зеленке – мои. В Страстную пятницу, падая от голода и усталости, сажусь с сыном Арсюшкой расписывать их фломастерами – уже наша семейная традиция. Он рисует церкви, березки, машины; я – цветы, крестики, пишу «ХВ». Из форточки зазывно-вкусно тянет жареным мясом. Соседка Галина парит-варит без постов. Но мне радостно представляется, что и она ждет Светлого праздника и готовит уже на воскресенье.

Бабушкин пирог, ракушки с джемом, что пекла мать, самый вкусный ломтик черного хлеба с солью – в первую седмицу Великого поста; душистый кулич… Нет, не еда как таковая, а чувство жизни, дома, существования, связанное с нею, таинственная цепочка, мгновенно проносящая тебя сквозь толщу лет и дорогих воспоминаний. И там, где она, и с нею земное тепло и уют исчезали – всё менялось. Исчезали не только запахи – она сама, еда и весь этот ряд становился мелким, «тутошним», ненужным Там. Там – в осиянном чаянном и прекрасном Небесном Царствии...