Сказать слово «мама»

Мария Сараджишвили

День за днем сиденья в школьном вестибюле приносит все новые впечатления и знакомства.

Вот Нуну пытается загнать на урок своего гиперактивного аутиста. Ее Гоча выворачивается и несется с криком по коридору. За ней Магули ведет Гелу. Он послушно идет за матерью, крепко держась за ее руку. У него страх упасть. Эта особенность имеет какое-то длинное латинское название – Магули называет его без запинки, но я забыла.

После того, как дети сданы на руки учителям, родители оккупируют скамейки и начинается бурное общение – обсуждаем все от политических новостей до того, что сегодня утром учинили «цветы жизни». Магули часто садится рядом со мной и от нечего делать рассказывает свои планы:

– ...Та-ак, завтра опять Гелу на реабилитацию поведу, оттуда в школу. Отсидим уроки – и домой; пока доедем, уже вечер будет. Обед на завтра приготовлю. Давно чакапули не делала – надо сделать. Потом, скосив глаза на мою писанину, спрашивает:

– Давно за тобой наблюдаю. Стихи что ли в свою тетрадь тут пишешь?

– Да нет: вы рассказываете, а я, если интересно, записываю так, для себя.

– А-а. Я тоже по молодости как-то целую тетрадь исписала. Про свою любовь. Сейчас валяется где-то. Целых 100 листов! Вот ведь делать было нечего... – и смеется своим воспоминаниям. – Я в школе плохо училась. Только НВП любила. Кондах туда, кондах сюда. А химию, физику просто на дух не переносила. Да мне и не понадобились они ни разу в жизни. Представляешь, точно такой же мне и муж встретился, без образования.

– А как именно встретился? – спрашиваю и настраиваюсь на что-то романтическое.

– Да очень просто! – Магули оживляется. – Гизо ко мне домой с моим дядей пришел. Они в деревнях на свадьбах или на похоронах играли. Гизо на барабане, а дядя – на аккордеоне. Смотрю, явились поздно вечером переночевать. Гизо тогда 18 лет было. Стеснительный такой, румянец во всю щеку, а сам как в воду опущенный. Без настроения совсем. Дядя над ним подшучивает: «Да не переживай ты так, что этот горный козел твою невесту украл. Мы тебе за пять минут другую найдем. Вот хотя бы наша Магули. Всё при ней. Вылитая Бриджит Бордо, если в черный цвет покрасить и нос укоротить немного».

А я тем временем на стол накрываю и не знаю, куда деться от стыда. Гизо взглянул на меня и еще больше покраснел. Короче, переночевали они у нас и дальше пошли со своими инструментами на чью-то свадьбу. Гизо потом стал меня на улице подкарауливать. Специально из деревни в Тбилиси приезжал... Как-то зарезал мой отец барана по обещанию на Гиоргоба, позвал родственников, а с моим дядей и Гизо увязался. Это было в 80-м году. Еще помнишь, в Москве Олимпиада была. И вот поехали мы в горы все на машинах. Там еще старая церковь была. Почти без купола... Пока наши сидели и отмечали, Гизо позвал меня прогуляться. Посадил меня у церкви, а сам зашел внутрь. Сижу я, цветы перебираю. И стало мне интересно, что там Гизо в этих развалинах делает. Подкралась я к проему и слышу его шепот:

– Господи, сделай так, чтоб Магули была моей. Не отдаст ее отец за меня. И сама, наверное, только городского захочет.

Потом вышел, сел рядом со мной и говорит, краснея:

– Магули, что-то хочу тебе сказать.

– Скажи.

– Выходи за меня замуж.

Я молчу, всё цветы перебираю.

– Я учиться на медсестру хочу. Если подождешь меня, выйду за тебя замуж.

– Будь по-твоему.

И, правда, ждал меня три года. За это время деньги на кольцо собрал и пришел с отцом разговаривать. Мой отец, конечно, побурчал немного:

– Не для того я дочь растил, чтоб потом ей в деревне грязь месить и за коровами бегать.

Но согласился. Зажили мы хорошо, дружно, хотя поначалу очень бедно, потому что Гизо был сыном вдовы-уборщицы. Я подряд четырех девочек родила. И не было в этом для меня ничего особенного. Как-то очень просто все давалось. Потом в Тбилиси перебрались потихоньку. Гизо в ресторане играть пристроился. Живая музыка, понимаешь. Ему Господь талант дал – на любых инструментах играть, не учась, какой хочешь, мотив подберет. Даже на машину насобирали. Дочки уже институты закончили. Я больше рожать не хотела. А Гизо бредил сыном. Прямо зациклился на этой теме. Он, представь, не изменял мне никогда. Очень честный и работящий. Тут в 42 я случайно забеременела. Не убереглась. Уже внучка у меня – какое время детей заводить. На эхо мальчик показался. Гизо словно с ума сошел.

– Рожай – и всё! – прямо с ножом пристал.

Родила я Гелу. Еще в роддоме врач сказал: «Ходить, говорить не будет». Куда мы его только ни возили. Компьютером проверяли. «Нет, говорят, надежды. Клетки головного мозга неизвестно когда заполнятся». Что со мной стало... Я была в сильной депрессии. День и ночь плакала: «За что, Господи? Неужели за аборты те? А так я в жизни ничего плохого не делала». Стала в церковь ходить, и там на службе забьюсь куда-нибудь в угол потемнее и плачу. Поверишь, стала противный голос слышать:

– Зачем тебе жить, Магули. Убей себя – и кончится это мучение.

Уже готова была димедрола напиться, но потом подумала: если убью себя, кто за моим сыном посмотрит?

И стала ругаться с этим мерзкой гадиной вслух:

– Уходи от меня, сатана. Я сильная женщина. Буду жить с Божией помощью, сколько мне отмерено. И за сына бороться.

Пять лет я таскала Гизо на руках. Пять! Представь! И он пошел! Сейчас ему 11. Он всё понимает, но не говорит. Не идут у него звуки, хоть ты тресни. Памперсы эти бесконечные не успеваю покупать. И логопед, и массаж языка, и реабилитация... Еще на Причастие его вожу каждое воскресенье. Мой мамао меня успокаивает:

– Веруй! С «Отче наш» начнет Гела говорить.

Я верую, как могу, по-простому, по-деревенски, но пока нет изменений. Одну букву «а» может сказать. Даже «мама» никак. Вроде самое простое слово. Зато недавно мой мальчик научился меня целовать. Губы прикладывает. Чмокнуть пока не выходит, но всё же мы на пути. Знаешь, – тут ее голос прервался, – мне он снится иногда и во сне говорит мне: «Мама», – и я просыпаюсь с надеждой. Значит, и наяву когда-нибудь скажет...

Это было последней каплей, и я стала рассказывать Магули, что может попробовать в интернете денег собрать на дополнительные курсы реабилитации для Гелы. Магули слушала меня с сомнением:

– Не знаю я, как делается это. А как написать и кто даст?

– Я напишу на русском и английском, сфотографируем Гелу, отсканируем диагноз, видео девочки тут же с «iPhone» снимут, и я опкубликую, где только можно, – фонтанировала я идеи.

Магули только удивлялась и не верила в успех. В итоге я быстро набрала душераздирающий текст «Помогите Геле сказать слово Мама!», разместила у себя в «Фейсбук», «ВКонтакте» и т.д. Собрали несколько плачущих смайликов и пару репостов. Через несколько дней пришел ответ из Новосибирска от Павла Дедюрина: «Выслал 1000 рублей, код такой-то». Я на радостях понеслась показывать Магули антикварную смску. Магули ошарашено смотрела на экран мобильника:

– Вай, что ты мне сказала! Чужой человек. Из Новосибирска... Моему сыну... Просто так... А где это – Новосибирск?

– В Сибири.

– Там, где белые медведи? И холод как в морозилке?

– Нет, чуть пониже. Медведи есть, но черные, и тоже холодно.

– Смотри ты, какой Божий человек, и имя хорошее. По-нашему Павле... Пусть обрадует его Господь ради моего Гелы. В каких жутких условиях живет, с медведями, и, смотри, кусок от сердца оторвал... Пойду мужу скажу. С ума сойдет. А, может, ему, этому Павлу, с нашего сада яблок послать? Бедный! в снегах и без фруктов сидит...

– Отсюда дорого яблоки посылать.

– А-а... Нехорошо как вышло. И отблагодарить нечем. А как с банка эти деньги вытащить? Мне никто никогда так деньги не посылал.

Я сказала как, и мы отправились в банк. Получили без приключений, и Магули тут же купила пачку памперсов на всю тысячу. Потом общими усилиями написали Павлу ответ со словами благодарности. Павел отозвался тут же: «У меня депрессия, решил вам деньги послать, прошу святых молитв. Такое объявление больше никто не писал».

На другой день пришел еще перевод на тысячу рублей от того же Павла. Магули впала в транс при виде смски и очередного кода.

– Опять этот Павле?

– Да.

– Вчера мужу рассказала – у него аж сахар поднялся, и он плакал: «Чужой человек откуда куда послал моему сыну...» Сейчас позвоню скажу, что снова прислал.

И она стала судорожно нажимать кнопки старенького «Nokia». Поговорив, умоляюще сказала:

– Гизо очень переживает и просит: «Сними ты, пожалуйста, это объявление. Это наш крест, и нам его нести. Причем этот парень из Сибири. Каждый раз будет присылать – самому ничего не останется. Итак, ты сказала, медведи всякие там и холод. Мы же никогда не сможем ничем отблагодарить его. А никаких "святых молитв" у нас нет. Мы люди простые. Нам Господь и здесь какой-нибудь выход подаст». И я сняла свой шедевр на двух языках. Гизо как в воду смотрел. Через два месяца мэрия утвердила финансирование для Гелы на полгода. А этим летом Гела наконец-то пошел сам, медленно, но сам. И есть вполне обоснованная надежда, что скоро он сможет сказать это главное слово на свете – «мама».