Честь офицера
В дни, когда мы вспоминаем Великую Победу, приходят на ум размышления и о дне сегодняшнем. У каждого поколения есть свои герои. И пока жива память о них, жив и народ. Но что отличает народ-победитель? Какие свойства души необходимы людям, чтобы идя в бой, не сомневаться в победе и даже быть готовыми умереть за нее? Мы предлагаем нашим читателям вместе с автором поразмышлять о неизменных понятиях чести, мужества, достоинства...
«Честь? Не будьте смешным. Эполеты, аксельбанты, дуэли, «стволы Лепажа роковые» - все это давно забытая мода романтической эпохи. Сегодня говорить о чести - все равно что спуститься в метро в костюме мушкетера Людовика XIV».
Так склонны рассуждать о чести те, кто смутно представляет себе содержание этого имени. Между тем, честь - это венец мужества, то есть способности утверждать собственное бытие вопреки угрозе небытия. Немецкий богослов Пауль Тиллих замечал, что угроза небытия смутно ощущается человеком в виде трех видов тревоги: во-первых, это тревога судьбы и смерти; во-вторых, тревога вины и осуждения...
Честь - это вполне конкретное содержание духа, позволяющее человеку преодолевать последнее и самое страшное испытание - тревогу пустоты и отсутствия смысла.
В фильме «Чистилище» показано такое испытание. В одном из боев на улицах Грозного снаряд разбивает трак танка. И хотя орудия наведены на дом, в котором укрылись боевики, грозная боевая машина обездвижена и окружена чеченскими бронебойщиками. Возникает патовая ситуация. Командир боевиков сигнализирует русским о намерении вступить в переговоры.
«Я вижу, что ты не наемник и пришел сюда не ради денег. - Говорит он русскому лейтенанту. - Я уважаю твою волю умереть за Отечество. Но, боюсь, умереть за Отечество здесь могу только я. Твои командиры предали тебя. Объявив войну, они вовсе не собирались побеждать. Их интерес в том, чтобы война продолжилась как можно дольше, ибо для них это бизнес: здесь зарабатываются и отмываются такие деньги, которые тебе даже и не снились. Разве тебя не убеждает в этом твое игрушечное оружие? У меня спутниковая связь, а ваши рации никуда не годятся - мы легко перехватываем ваши переговоры и раньше вас самих знаем, что вы собираетесь предпринять. Ваша разведка действует наугад, а наша агентурная сеть успешно решает свои задачи в самой Москве. Вчера мы перехватили ваш транспорт. Смотри же, что приготовило вам ваше командование для войны!» Чеченец разорвал пакет и протянул лейтенанту объемную стопку листков, на которых крупным шрифтом было отпечатан один и тот же текст: «Груз 200».
«Ичкерии нужны хорошие танкисты. - Закончил он свою речь. - Может быть, нам и не одолеть огромной России. Зато самый последний из моих солдат знает, что он, по крайней мере, умрет воином, а не станет мелкой разменной монетой в чьем-то бизнесе. Воин вроде тебя, живущий мыслью о достойной смерти, может получить желаемое, сражаясь на нашей стороне».
Достоевский говорит о том, что тяжесть каторжного труда составляет его бессмысленность, а вовсе не объем или сложность. Чеченский командир абсолютно верно расчитал свой ход: ведь если человека вгоняет в уныние бесцельный труд, то какой разрушительный кризис способно произвести в душе служение и «верность даже до смерти», потерявшие смысл?
Мы привыкли восхищаться мужеством воина, который свидетельствует и утверждает жизнь в прошитом смертью пространстве, на распаханном снарядами поле, где не растет даже трава. Но кто способен сохранить хладнокровие и волю к жизни там, где отсутствуют даже смыслы? Что дает возможность некоторым из нас заглядывать в эту пропасть, не испытывая головокружения?
Это честь офицера - цельная и прекрасная идея вполне конкретного содержания, завершение способности быть, то есть мужества; идея, преодолевающая периодически образующуюся бессмысленность служения.
Содержанием чести является чисто религиозная идея о том, что человек долга не может погибнуть зря. В судьбе того, кто предал себя воле Божией, вообще нет ничего случайного. Так, увидев безволие и апатию, поразившие большинство греческих городов, царь Леонид уводил три сотни лучших воинов к Фермопилам. В перспективе было только серьезное драматическое сражение с заведомо предуготовленным поражением. Но царь Леонид не совершил самоубийства. Как оказалось впоследствии, он оставил залог будущих побед для новых поколений. Дети побежденных не усвоили себе пораженческого комплекса «побитой собаки». Блистательная и трагическая гибель спартанцев при Фермопилах стала впоследствии тем сюжетом, переживая который все новые и новые поколения переживали катарсис (очищение духа) и наконец, исполнились воли бороться и побеждать.
Честь офицера - это определенным образом структурированная воля. И в структуре этой воли есть что-то, поразительно напоминающее веру ветхозаветного пророка. Оба они - и воин, и пророк - зачастую действуют в ситуации, когда единственным мотивом продолжать свое дело остается убежденность в том, что «все не зря»: не напрасно сорокалетнее скитание в пустыне, не напрасна и гибель трехсот лучших юношей у Фермопил; не зря совершена скомпрометированная предательством жертва и не пропадет всуе ожесточение одинокой воли пассионария в условиях всеобщей коррумпированности и господства частного интереса.
Моисей не увидел Храма и расцвета веры в Израиле. Тот, кто вывел свой народ из египетского рабства, сам так и не вступил в Землю Обетованную. Но именно о нем, спустя несколько столетий прозвучали слова Христа, обращенные к апостолам: «Жнущий получает награду и собирает плод в жизнь вечную, так что и сеющий и жнущий вместе радоваться будут, ибо в этом случае справедливо изречение: один сеет, а другой жнет. Я послал вас жать то, над чем вы не трудились: другие трудились, а вы вошли в труд их». Воистину достоин восхищения тот, кто способен, не спрашивая о награде, «верно исполнить закон». «Ты поверил, потому что увидел Меня, - говорил Воскресший Спаситель апостолу Фоме. - Блаженны невидевшие и уверовавшие».
«Пусть мое служение выглядит сейчас бессмысленным, - говорит себе офицер. - Но моя жертва все же не напрасна, она даст свои плоды в будушем, о котором я ничего не знаю. Люди могут меня забыть. Но я не ропщу: небо помнит меня».
Честь офицера немыслима без веры в Бога. В «Бесах» есть любопытный рассказ Верховенского: «В пятницу вечером я в Б-цах с офицерами пил... Об атеизме говорили и уж, разумеется, Бога раскассировали. Рады, визжат... Один седой бурбон-капитан сидел-сидел, все молчал, вдруг становится среди комнаты и, знаете, громко так, как бы сам с собой: "Если Бога нет, то какой же я после этого капитан?" Взял фуражку, развел руки и вышел».
Аргумент кажется наивным, а связь между существованием Бога и честью офицера - неочевидной. Между тем, ее нетрудно обнаружить. Офицер, давая воинские обеты и следуя им, совершает максимальный подвиг, возможный человеку. Самое ценное - жизнь - он дарит тому, кого любит, своему суверену. Но дар теряет смысл без любви. Поэтому человеку долга столь важно быть уверенным в том, что существование суверена, которому адресован дар, не является фикцией. Можно понять мироощущение монархистов: это люди, ищущие служения, а потому мир без настоящего царя для них ущербен, досадно виртуален. Здесь нет точки приложения жертвенной любви. Вспомним, эпизод из фильма «Иван Васильевич меняет профессию»: почему взбунтовалось московское войско? «Говорят, царь-то ненастоящий!». Почему народ не принял Бориса Годунова? По той же причине. Казалось бы, какая разница - настоящий он царь или нет - если человек показал себя способным менеджером и талантливым управленцем?
Можно понять и штабс-капитана из романа Достоевского: если Бога нет, то его присяга - детская игра и глупость. Если Бога нет, то, полагая живот за Отечество, он не совершает дара, а просто продает жизнь за смешной гонорар, загребает своими руками жар для тех, кто преследует свой частный интерес, для разумных, слишком разумных эгоистов. Если на золотых погонах не осела пыль священной истории, то звание штабс-капитана - синоним слову «простофиля».
Командир боевиков из фильма верно рассчитал свой ход. Он не учел одного - офицерской чести. Впрочем, это неудивительно: по его собственным словам, сам он не офицер, а всего лишь ополченец, бывший когда-то главным врачом той самой больницы, в развалинах которой и встретился с русским лейтенантом. Недоумение и злоба - все что выразилось на его лице, когда истек срок переговоров и в ответ на его заманчивое предложение экипаж обреченного танка открыл огонь по противнику.
