Крестик для Веры

Юлия Кулакова

– Всё равно это, наверное, неправильно, – вздохнула Вера, машинально помешивая ложкой уже остывший чай. – Неправильно так жить. Не труд это совсем.
– Что значит не труд? – удивился муж и от неожиданности чуть не убрал салфетки в холодильник вместо кухонной полки. – Книги иллюстрировать не труд? Заказы по дизайну не труд? Трудишься же. Училась для того, чтоб уметь, теперь работаешь. Опять в интернете кого-то читаешь, кто, как в песне, «мерилом работы считает усталость»? Так ты как раз устаешь. Или работа обязательно от звонка до звонка должна быть: пришел – ушел? Так ты дома больше времени трудишься, чем многие в офисе. Что тебя не устраивает?
– Понимаешь… – она задумалась и подергала выбившуюся прядь волос. – Какая от меня польза? Того, что я рисую, могло бы и не быть – и ничего бы от этого не изменилось. Есть на странице картинка, нет ее… Фантазии одни. Разве это спасительно?
– Что-то ты не в ту степь забрела. Хорошо: а что тогда спасительно?
– Наверное, то, что полезно. Поле обрабатывать, например. Еду готовить.
– Очень интересно. То есть спасительно только то, что исключительно утилитарно? Если можно это съесть? Так тогда это не про спасение – это про живот. Входит в уста и выходит вон, как говорится. И выходит, что начинали про духовность, а закончили про еду. А красота как же? Ее Бог для нас создавал вообще-то. И способность творить в человека вложил от Себя. Что ж плохого, что ты Его мир рисуешь? В красоте что плохого? Кормить и одевать – это очень хорошо, бесспорно. Но крайностей-то не нужно! Давайте тогда все картины, скульптуры, всё искусство выбросим, только еду и одежду оставим. Хорошо будет?
– Нет, зачем? То, что для храмов делается, это нужно. Иконы…
– Не каждому дано иконы писать. И не каждому нужно. Кому-то и просто красивые вещи создавать доверено. Оскотинится человек без красоты-то! Читала же про лилии полевые в Евангелии. Завтра в печь эту траву – а Господь ее так украсил, как и Соломон не украшался богатой одеждой. Тоже, скажешь, бесполезно?
– Мы, когда в церковь пришли, как-то больше старались всем церковным заниматься, – снова вздохнула Вера. – Всё, что ты делаешь, ты же через себя пропускаешь; нужно и опыт других людей учитывать, и учиться, а это же в моей работе… не обмирщение разве?
– Ну, милая моя, тогда и у учителя обмирщение, и у врача. Представляешь, сколько врачу нужно учиться, чтобы оперировать?
– Врач жизни спасает.
– А ты показываешь людям, как вокруг красиво. И кто-то, как раз спасенный этим врачом, откроет книжку, увидит твой рисунок – и ему жить захочется, и поправится быстрее.
– Да ну, скажешь тоже… – Вера махнула рукой.
– Слушай, рановато тебе для кризиса среднего возраста, – попытался пошутить муж. Но Вера только еще раз вздохнула.

Она ушла за свой стол, включила ноутбук. Положила на него руку – горячий почему-то, видимо, придется чинить. Сегодня она пролистывала «ленту», не останавливаясь на записях профессиональных групп и сообществ, смотрела только одно – храмы, монастыри. Вспоминала, как в молодости – так странно говорить «в молодости», ведь это было совсем недавно! – могла не замечать бессонных ночей, работать до утра, а потом бежать на раннюю службу, потом помогать в храме, дома читать святых отцов и разные книги из церковной библиотеки, вспоминать про завтрак только ближе к ночи, а если день постный – то и вовсе ограничиться кусочком хлеба и возвращаться к работе. Нынешний распорядок – сон, завтрак-обед-ужин, покупка «приличной» одежды для встреч с заказчиками, работа в короткие сроки, после которых от усталости иной раз вечернее правило сокращалось до пары молитв уже в кровати – всё больше виделся ей просто-таки кощунственным. Супруг, казалось, не понимал ее. «Меньше молимся? Хорошо, идем читать правило. Музыку стала больше слушать? А что в этом плохого?» Другие художники не просто «слушали музыку» – они ходили на концерты, ездили по миру, постоянно знакомились с опытом других мастеров, и если последнее являлось понятным с профессиональной точки зрения, то остальное было, что называется, «для вдохновения». А правильно ли это искать вот этого самого вдохновения? И еще – ей очень стыдно было даже думать об этом – она в последнее время совсем забросила дом и точно не была похожа на правильных жен-хозяюшек из книг о благочестивой семье. Случалось ей заработаться ночью и не услышать будильника – муж не тревожил жену, сам готовил завтрак и шел на работу. Не было у них в доме всевозможных заготовок-«закруток», редко готовились какие-то особые блюда, и уж точно она не проводила время за пяльцами или спицами и не могла похвастаться развешанными по стенам вышивками в рамках или вязаной накидкой на кресло. Супруг, впрочем, и здесь не разделял ее тревог: «Мы разве голодаем? Какие еще закрутки? Хочешь соленых огурцов – можно в магазине купить. При чем тут "хозяйка"? Кстати, не забудь, что тебе из журнала звонили по поводу сроков…» Скоро он должен был уехать в командировку, хоть и совсем ненадолго, в государство, где почти нет христиан и к ним относятся плохо, и это тоже виделось ей знаком, что они неправильно живут.

Вера вздохнула уже в который раз за день. В детстве ей читали вслух книгу про Чиполлино, и одним из персонажей в книге был кум Тыква, который постоянно вздыхал. Именно тогда и заметили ее талант к рисованию – когда она увлеченно, сидя на полу, начала день за днем рисовать то, что слышала. Читать самой ей не хотелось – куда прекраснее было под чтение взрослых представлять себе таких чудесных героев книжки и изображать их. Вот Чиполлино убегает от приспешников спесивого принца Лимона, вот синьор Помидор шествует по улице, не подозревая, какую шутку над ним сыграет главный герой. Вот и кум Тыква, он, пожалуй, получался у нее лучше и выразительнее всех.

А теперь она, похоже, сама превратилась в печального Тыкву с его коллекцией вздохов.

На экране тем временем появилась чья-то очередная запись о паломничестве с фотографиями. Купола, внутреннее убранство церквей, кресты в храмовой лавке – большие, с тщательно выписанным Распятием. Всё это вновь и вновь напоминало ей первые дни в Церкви. Когда всё вокруг благоухало, когда будто бы были крылья. Когда чего ни попросишь у Отца – всё сразу появлялось, словно ты и впрямь ребенок на Его руках.

– Вот бы Господь и сейчас дал мне знак, как нужно поступить, – подумала она. – И если я права, если надо быть серьезнее и всё поменять – послал бы мне… Вот такой крест. И я сразу всё пойму.

Она посмотрела еще немного, потом сама посмеялась над своими мыслями: «Как там: "Род лукавый и прелюбодейный знамения ищет"?» Отключила соцсети, открыла почту. Уже два новых письма – надо срочно включаться в работу.

Ближайшие дни отняли много сил, но вместе с тем и дали новые ощущения востребованности, нужности. А главное, вернулась забытая радость творчества. Милая детская книга, казалось, ждала ее иллюстраций. Вера будто наяву видела каждого персонажа, трогательного и доброго, она предвкушала, как возьмут в руки книжку маленькие читатели, как встретят на страницах новых друзей. Никогда не давались так легко контуры, никогда и не чувствовала она такой важности своей работы: передать тем, к кому попадет эта сказка, самые искренние добрые чувства.

Закончив труд, она обнаружила в почте непрочитанное письмо. Как так могло получиться?

Письмо было от приятельницы. Среди всего остального она сообщала, что выслала Вере небольшой подарок, фото прилагалось. Вера увидела фото и ахнула. Это был небольшой нательный крест.

Она вспомнила свою странную просьбу о «знаке». Ну что ж, вот он, знак. Но теперь она совершенно была не готова оставить свою, как ей казалось в те дни уныния, «неблагочестивую» работу. К тому же давали о себе знать кое-какие проблемы со здоровьем, и, чтобы их решить, на данный момент следовало посещать врача, к которому она наконец-то решилась нанести визит, хорошо питаться и позволить себе отдых, что никак не вязалось с ее представлением о «серьезной» жизни, в которое входили самая строгая мера поста и минимальное время на сон. Но  волновало ее сейчас не здоровье, а то, что в последние дни она почувствовала так свое призвание. Как быть с ней, с этой радостью, которую хочется отразить и передать другому?

– Я, кажется, не готова, – сказала она растерянно, глядя на  икону, висевшую над ее рабочим уголком. – Я совсем не готова.

Она ушла на кухню, заварила себе чай прямо в чашке, чаинки весело заплясали в воде. Ей захотелось нарисовать это – веселый танец чаинок. Может, даже пригодится для какой-то книги.

Вечернее правило она читала, вытирая слезы. Может, это испытание такое – оставить всё именно тогда, когда оно принесло радость, когда стало ценным? А может, всё не так… «Этак я попаду к совсем другому доктору», – подумала она. С кем бы посоветоваться?

Она написала супругу обо всем, что происходит, переслала даже фотографию крестика. К странному поступку жены он отнесся настороженно, однако, увидев фото, удивился: «Так это же простой нательный крестик. Если Сам Господь и ответил тебе таким образом, то ответ-то совсем иной получается: ты простая замужняя женщина-мирянка, вот и живи "по чину", успокойся, не ищи себе самодельных крестов!»

Успокоиться у Веры не получалось. Но уютный домик, обитатели которого любовались танцем чаинок за столом с уютной скатертью, все-таки появились в ее альбоме.

Отправленный подругой крестик, к удивлению обеих женщин, затерялся где-то на почте. «Потому что  недостойна», – написала она супругу. «Слушай, жена, ты когда уже будешь слушаться мужа? – пришел ответ с целой полосой "смайликов". – Главное не унывать! Я тебе подарок везу. Купил в первый же день командировки, пока еще мы с тобой не говорили о твоих "мистических опытах"».

Подарок… Вера помчалась к столу и набросала рисунок: сказочные зверята дарят зверюшке-имениннице подарок. В детстве ей обязательно  бы понравилось, если бы такая картинка оказалась в ее книжке.

– Закладка? – удивилась Вера, осторожно освобождая что-то невесомое и, наверное, хрупкое от упаковки.
– Да, там продаются очень красивые фигурные закладки из тонкого-тонкого металла, сейчас увидишь. В виде животных, цветов. А одна оказалась – никак не ожидал!..

Вера уже увидела ее – ажурную золотистую закладку в виде креста с тонкой, привязанной к ней блестящей тесьмой. Крест! И откуда!

– Это… наверное, Евангелие закладывать, да? А лучше ничего не закладывать, поставить к иконам, – сказала она, ища глазами место для подарка.

И только взяв золотистый крестик в руки, Вера поняла, что произошло. Без немедленного отклика на ее просьбу, без подарка подруги и его пропажи она никогда не осознала бы, как ценно для нее самой то, что она когда-то выбрала делом своей жизни, не задумалась бы о том, что оно может приносить радость не только ей. Не пришло бы честное понимание, что она, действительно, не готова к чему-то более, как она это называла раньше, «серьезному», и потому, что каждому дано именно его и только его  послушание в жизни, и потому, что настоящее «серьезное» – это вовсе не увеличение правила и не голодные дни, а, например, трудиться ради ближнего. Пусть  «польза» будет только в том, что кто-то с любовью подарит ребенку книгу с ее картинками и ребенок радостно возьмет ее в руки… если вдуматься – разве этого мало? И только тогда, когда она перестала как капризный ребенок просить «знаки» и честно ответила себе на все вопросы, появился этот подарок – второй крестик. Из страны, где креста не сыщешь днем с огнем, случайно встретившийся, – для нее. Красивый, с узорами, похожими на те, что выходили из-под ее карандаша совсем недавно. Что это? Тот самый ответ – делать то, что умеешь, и благодарить Бога за талант, который Им дан?

…Подготовка документов затянулась до глубокой ночи. Муж ушел с ноутбуком на кухню, чтобы не помешать жене спать.

Вернувшись, он увидел ее в «рабочем уголке». Вера улыбалась, карандаш выводил на листе все новые и новые линии.

Маленький золотистый крестик висел над ее столом.