Папина вдова
Нино Чикобава
«Солнышко! Спасибо тебе за теплые слова. Всегда вспоминаю и пишу ваши имена "за здравие", когда бываю в церкви. К сожалению, так недолго мы были рядом, совсем мало смогла сделать для тебя, а теперь мы так все далеко друг от друга.
На Новый год съездила к Датошке, вот и вся радость. От Мишеньки есть только фото с его семьей, как и от тебя. Слава Богу, есть интернет, иначе бы я вас всех потеряла. Очень скучаю по всем.
Смотрю на ваши фото и понимаю, какие умненькие и теплые твои мальчуганы и что я, наверное, никогда их не увижу, как было когда-то с тобой. Неловко беспокоить тебя расспросами о здоровье и делах, понимаю, что у тебя семья и куча забот. Пиши мне, Диночка, радуюсь за тебя и молюсь!»
«Надо спросить все же у батюшки, как правильно себя вести с этой женщиной. Она подает записочки за нас, подчеркнуто тепло относится, внимательна. В конце концов истории этой уже больше четверти века, мы знакомы уже больше 10 лет, а я все не пойму, кто прав и что правильно», – размышляла Дина, получив очередную весточку от Ланы.
Елена, мама Дины, встретив ее будущего отца – Роберта – так же долго не могла решить,тот ли это человек. Уж как-то слишком далеки были их круги общения, нигде раньше они не пересекались, хотя и жили по соседству: он – коренной мтацминдец, она – у дома Мелик-Азарянца [1]. Засидевшись в девках, Елена целиком отдавалась любимой больнице и не помышляла о замужестве. Робик стал «бегать» за ней с тех пор, как она возвратила его к жизни после несчастного случая; неотступно в течение семи лет встречал ее везде, дарил цветы и конфеты, познакомился с ее окружением. Настойчивость кавалера и внимание к ее умиравшей матери сделали свое дело: Елена впервые в жизни пошла в ЗАГС.
Первая ссора молодых случилась сразу же после выхода из Дворца бракосочетаний. Во время скромной церемонии, когда чиновница утвердительно обратилась к невесте: «Вы же не станете менять фамилию такого рода на мужнину?» – молодого мужа перекосило. Сравнение его происхождения хэпре [2] с семьей его супруги, происходившей из рода грузинских придворных, имевших привилегии у самой св. царицы Тамары, сильно зацепило мужчину. Домой молодожены пришли, поскандалив.
Ревновал Робик тоже с первых дней и «к фонарному столбу» даже тогда, когда она была беременной.
– Что за машина там сигналит, Элен? Тебя что ль вызывает? Почему под нашим окном?
– Ты что, Робик, какая машина? – округляла глаза Елена. – Ты на мой живот не смотришь? Я же на сносях!
– С чего это ты так причепурилась? На свидание идешь? – провожал он ее на очередной вызов к «частнику».
«Наверное, уж слишком независимой была мама, – думала Диночка, слушая рассказы матери о ее семейной жизни, – мужчине было мало места рядом с ней. Надо накрыть стол,– вуаля, зови гостей! Сбегать на рынок – не будет она мужа дожидаться, сама сбегает. Подработать – тоже сама. Может, эти черты и порождают в мужчинах желание искать другую?»
Мнительность и придирчивость проявлялись и в быту: то не ту сорочку постирала, то бифштекс не прожарен, то зачем гостей звать. Звуки скандала слышались из квартирки Елены, где они поселились, все чаще.
– Понимаешь, мне было неловко: вышла замуж в сорок лет, родила и на тебе – развожусь. Чтобы люди сказали: чем думала, когда замуж шла? Я старалась сохранить семью, хотела, чтобы у тебя был отец, – застенчиво объясняла Дине мама. – Думала: потерплю, и он изменится.
Робик изменялся. Особенно после поездок, куда всегда ездил один. О его «изменениях» Елена узнавала от «добрых людей», которыми полон мир, но старалась не обращать внимания.
После командировки в Цхинвали, куда его направили инспектором школы искусств, жизнь семьи изменилась окончательно. Вторая командировка обернулась предложением о работе, которым папа не замедлил воспользоваться, опять же – заработок получше. Свекровь поддержала идею переезда сына. Скандалы прекратились, папу 3-летняя Диночка стала видеть, когда он приезжал на выходные. Девочке наняли няню, мама смогла выйти на работу, жизнь, казалось бы, налаживалась..
– А можно Робика? – томно произнес молодой голос в трубке телефона вечером, примерно, через полгода с начала жизни Робика на два дома.
– Кто спрашивает? Его еще нет, – поинтересовалась мама Дины.
– Супруга, – последовал уверенный ответ.
Елена, не сдерживаясь, объяснила звонившей особе, кто именно супруга Робика и как народ называет таких, как эта женщина.
– Ты с людьми разговаривать не умеешь, что ли?! – рявкнул с порога муж, не снимая пальто.
– Убирайся из моего дома! – таким же тоном ответила женщина. – Вон твои вещи.
Далее последовал стандартный «обмен любезностями».
Словом, супруги развелись, а звонившая (это была Лана) стала именоваться «этой женщиной».
Елена работала как вол, чтобы «у ребенка все было», как и большинство мам-разведенок, подсознательно стремящихся откупиться за лишение отца. Робик помогал «бывшей», высылая сначала по 50 рублей в месяц, потом – по 25, а потом и вовсе по 5 рублей.
Четырехлетняя Диночка тосковала по папе и спрашивала, почему папа не приезжает больше, а мама объясняла разлуку тем, что папа теперь работает в другом городе.
Девочка стала непослушной, прятала и уносила чужие вещи, а однажды она бросила ботинок в суп в доме дедушки с бабушкой.
Тетке, пришедшей навестить ее с подарками – бальным платьем розового цвета и золотыми туфельками, – Дина, надув губы, выдала: «Я не люблю мамиду!» [3] С тех пор мамида больше не появлялась, сочтя, что девочку подучили. Дедушка с бабушкой тоже перестали приглашать ее к себе. Развод не может быть красивым априори, как и любой разлом. А могут ли дети стать «бывшими»?
По субботам Елена читала лекции на кафедре клиники, а девочка была на попечении ее коллег и забавлялась в разных кабинетах. Вдруг с криком «Папочка-а-а-а!» она бросилась к мужчине, сидевшему у декана. Мужчина обнял девочку и посадил к себе на колени, у коллег навернулись слезы. Гость был удивительно похож на ее Робика, и было решено, что он станет крестным отцом Диночки.
Друзья и знакомые приносили «на хвосте» новости о встречах с Робиком и «этой женщиной», обсуждали рождение «там» детей, не стесняясь присутствия Дины. Шло время, новости менялись, изменялось отношение Дины к отцу и родственникам.
Вечерний звонок никого не радует, особенно если на втором конце трубки – «бывшие» родственники. Мамида позвонила, чтобы известить о гибели дедули Диночки. Слишком много лишнего наслушалась Дина за прошедшие годы, да и возраст – 15 лет – играл свою роль: девочка не хотела идти. Пришлось тете, сестре матери, сопровождать ее.
Отец раскрыл объятия со словами:
– Ты моя дочь, моя кровь, почему ты не приходишь ко мне?
– Я не хожу к тем, кто меня не зовет! Ты не любишь меня, а то не ушел бы от нас!!! – последовал резкий ответ.
Отец побледнел, люди зашептались, а Дина, подавив слезы, направилась к двери. Ей навстречу шла «эта женщина», Лана, с вопросом: «Робик, а где точильный камень?» Немую сцену прекратила тетка, схватившая Дину за руку и прошипевшая: «Какой еще камень тебе нужен сейчас, сука?!» С чувством победителя они покинули территорию «врага».
Справедливости ради стоит упомянуть, что Елена старалась как-то упоминать об отце, рассказывая, как он гордится уже подросшей дочкой, ее поступлением в университет, как всем показывает ее фото. На шестнадцатилетие Дины от отца пришел перевод на 100 рублей, на которые купили кассетный магнитофон по выбору Дины, ее давнюю мечту.
Еще мама говорила: «Помни, девочка, у тебя есть два брата, Датка и Мишка, родная кровь». Дина не могла понять, зачем ей знать о каких-то там мальчиках, которых, скорее всего, она никогда не увидит, однако мать подчеркивала: «Неисповедимы пути Господни, вы можете где-то встретиться с ними. Как бы ни случилось любви между вами!»
Человек предполагает, а Бог располагает все так, как должно, чтобы исправить нас, напомнить о собственных недостатках, смягчить и научить принимать других людей.
За следующие 15 лет Дина успела «сбегать» замуж и пережить свой развод и потерять ребенка. Пережив утраты, произраставшие из несдержанности, торопливости и сплетен «болельщиков», Дина вынесла уроки: хочешь добиться чего-то, оставь попытки перекроить мир под себя, а изменяй свое отношение. Там, где планируются и решаются наши судьбы, видимо, решили, что Дина готова к новой встрече с родней.
– Диночка, папа умер. Панихида сегодня, завтра похороны. Ты адрес помнишь? – сказала мамида в трубку, плача.
– Да. Я приду, – через «не могу» ответила Дина и положила трубку.
Идти на подъем Мтацминды в феврале было нелегко – в лицо бил ледяной ветер, пробирая до костей, дорога обледенела.
– Мишенька, Датошенька, это ваша сестра! – произнесла почти седая худенькая женщина, сидевшая на месте «чирисупали» [4] рядом с мамидой. Ошибки быть не могло – это она, «эта женщина», Лана. Дина села рядом с ней, определив свое место безошибочно.
Минуты на три повисла неловкая тишина. Двое высоких парней отделились от мужчин, стоявших вдоль стены, и подошли к сидящим женщинам.
«Братья», – пронеслось в голове Дины. Старший, Михаил, был сильно похож на папу, каким она его помнила, небрит, по традиции [5], и бледен. Младший, Давид, сразу растворился в потоке входящих; как оказалось потом, ему стало дурно от потрясения.
– Сестра?! – протянул Мишка, – какая сестра?
– Да, Мишенька, у папы была первая жена, и это ее дочка, ваша родная сестра, – ровным голосом продолжила Лана.
Вот это поворот! Мало того, что их познакомило общее горе, так еще и выясняется, что от ребят скрывали существование сестры. Сидя рядом с Диной, Лана начала шепотом рассказывать, что все фото того периода, когда Диночка приходила в этот дом, были уничтожены, что детям решили не рассказывать ни о чем, надеясь, что, став взрослыми, они сами все поймут и отыщут друг друга. С другой стороны сидела мамида и расспрашивала, как живет Дина, ее мать, кем девочка работает. Дина, пытаясь собрать в единое целое свое разбитое сознание, механически отвечала на вопросы. Братья вернулись на свои места у дверей, поглядывая на молодую женщину, занявшую важное место у гроба их папы.
На отпевании, когда все присутствующие стали вторить молитве, Дина испытала катарсис. Слезы хлынули прямо из ее души, освобождая ее от боли и обиды, смывая все глупые разговоры, давая место прощению. Остались только жалость к уходящему навеки папе и сочувствие к братьям, которые, еле удерживаясь от слез, старались не опозориться. К Лане пока не было ни обиды, ни интереса – только усталость. Домой Дина вернулась совершенно опустошенная, не было сил разговаривать.
Похороны принесли еще одно потрясение: когда дети Робика встали рядом у его могилы, народ ахнул – как они похожи, одно лицо! Родители могут разводиться и вновь жениться, а родная кровь берет свое.
На келехе [6] тосты содержали осторожные упоминания о жене покойного; было очевидно, что с Диной стремились подружиться. После того, как гости разошлись, Дина предложила Лане помощь в уборке, чисто по-человечески сочувствуя ей. Лана не отказалась, начала знакомить своих подруг с падчерицей, и Дина случайно уловила ее комментарий: «В ней нет ни капли злости! Какая девочка...»
Постепенно, как в мозаике, появлялись новые кусочки жизни.
Оказалось, что Лана не возражала против визитов маленькой девочки, дочки от первого брака мужа, но однажды ей устроили скандал, запретив «этой» общаться с ребенком.
Тема размера алиментов тоже прояснилась: зарплаты Робика стало катастрофически не хватать, когда появился второй ребенок. Зарплата учителей в районной школе была мизерной, да трое детей, на которых делился весь доход папы, вот и уменьшились алименты.
Мало-помалу у Дины сложилось понимание простой истины: не бывает у медали одной стороны. И у палки два конца. Усилия родных уберечь девочку от ненужного контакта привели к полной потере контакта с папой. Обида на «эту женщину» породила обиду на «бывшую» – вот и уничтожили все фото отцовские родственницы.
«Теперь все пойдет иначе, – решила Дина. – Лана точно мучима чувством вины и пытается ее искупить. Папы больше нет, зато у меня теперь есть два брата, и это важно».
– Познакомь меня с мальчиками, – попросила ее мама, и Дина с радостью пригласила ребят в гости. Они обедали, потом смотрели фото из семейного альбома. Им было также неловко, как и ей в их доме, они были сдержанны, но старались не задеть чувства «бывшей» их отца. Любовь к собакам, спорту, схожее чувство юмора были общими у всех троих.
Лана все более тепло встречала падчерицу, старалась приготовить для нее кофе повкуснее («Ты любишь его, как твой папа!»), порадовать сувенирами и узнать побольше о ее предпочтениях.
Дина узнавала много нового об «этой женщине», убеждаясь в том, что умение женщины быть деликатной, слабой лишь укрепляют ее позиции.
«От нее точно есть, чему поучиться», – думала Дина и продолжала общение. А если она брала паузу, Лана сама звонила ей или звонил брат.
Так прошли сорок дней, потом – лето, а осенью младший братишка уехал на заработки в Штаты.
Мама Дины скончалась, не дожив до годовщины бывшего всего пару недель. Горе, как оказалось, примиряет и сближает всех. Лана, как раньше Диночка, без предупреждения появилась на панихиде ее матери, заняла место недалеко от нее и заплакала.
«Мама, посмотри, пожалуйста, посмотри, как все повернулось! Видишь ли, кто пришел тебя оплакивать, могла ли ты подумать о таком?» – думала Дина, рыдая у гроба. Действительно, никто из ее близких и помыслить не мог, что «эта женщина» будет сидеть у гроба Елены, выражая свое соболезнование падчерице.
Годовщину отца они отметили вместе. Как родные, отметили сороковину ее матери, на которую Датошка, уже устроившийся в Нью-Йорке, прислал деньги в помощь.
Перед отъездом Ланы в Штаты Дине захотелось сделать ей прощальный подарок – колечко с бирюзой, символ дружбы и верности.
Только вот называть «эту женщину» папиной женой Дина не могла, уж слишком нелепо это было. Какая жена, когда его уже нет? И женой была ее собственная мать, которой тоже уже нет. Так и окрестила ее в уме и для всех – папина вдова.
– Главное, все, что делаешь, основывать на прощении и любви, тогда все будет правильно,– ответил отец Димитрий на вопрос Дины, который она все-таки задала батюшке через 10 лет общения с Ланой. – Что было, то было, не нам судить. Исправить ошибки мы можем только любовью, по мере сил проявляя ее.
-------------------------------------------------
[1] Мтацминда, дом Мелик-Азарянца – старинные районы в центре г. Тбилиси, где традиционно селилась интеллигенция.
[2] Хэпре – грубое название неотесанного человека, деревенщины (груз.).
[3] Мамида – тетка со стороны отца, его сестра.
[4] Чирисупали – хозяин горя в подстрочном переводе, то есть главное лицо (или несколько лиц) на грузинских похоронах, те, кто несет бремя потери.
[5] Согласно грузинскому обычаю отправления горестного ритуала мужчины не бреются в дни панихид, похорон и затем в течение сорока дней.
[6] Келех – поминки по-грузински.
Фото: blogmagazine.org
