«Благодарю Тебя, Господи! Да святится имя твое!»
Николай Головкин
22 августа 2023 года – 115 лет со дня рождения известного русского писателя Л. Пантелеева.
В жизни, казалось бы, типичного советского писателя, классика детской литературы Л. Пантелеева (настоящее имя – Алексей Иванович Еремеев, 1908 – 1987) была тайна, открыть которую своим читателям он решился лишь в своей последней книге, написанной в конце 1970-х без малейшей надежды на то, что она когда-нибудь увидит свет. Л. Пантелеев озаглавил её кратко, но твёрдо: «Верую!»
Автор знаменитой «Республики ШКИД» и таких всеми любимых повестей и рассказов – «Часы», «Пакет», «Лёнька Пантелеев», сборников рассказов, сказок и стихов «Белочка и Тамарочка», «Буква «ты», «Две лягушки», «Честное слово», «Веселый трамвай» и других – подписывал свои произведения псевдонимом Л. Пантелеев. При этом инициал «Л.» не расшифровывался.
…Повесть «Республика ШКИД» написана Л. Пантелеевым и Григорием Белых в соавторстве и издана в 1927 году.
Книга во многом автобиографична. В детстве, которое пришлось на годы Гражданской войны, Лёше Еремееву выпало пережить голод, беспризорщину и оказаться в ленинградской школе имени Ф. Достоевского, предназначенной для бездомных детей. Подобный путь проходили мальчишки из книги «Республика ШКИД».
* * *
До того, как эта исповедальная, по слову самого Л. Пантелеева, книга, пробилась к читателю, вряд ли у кого-то могла возникнуть мысль, что Пантелеев – православный христианин.
Его рассказы были включены в школьную программу по литературе. На примере его героев воспитывали подрастающих «строителей коммунизма».
Перечитаем книги Л.Пантелеева без предвзятости, без оглядки на то, в какое время они создавались. И станет совершенно очевидно, что это лишь произведения о том, как отличить добро от зла, благородство от подлости, как выбрать честный и правильный путь в жизни.
* * *
В 1990-е, когда Л.Пантелеева, увы, уже не было в живых, повесть «Верую!» издали, и она стала настоящим откровением для всех, кто знал и любил творчество писателя.
«Люди ищут Бога. И всегда будут искать. Потому что можно убить целый народ, но нельзя убить идею Бога».
Об этом – о поисках веры, о жизни со Христом в непростое время, когда попирались Божественные заветы, – рассказывает в своей книге «Верую!» Л.Пантелеев. Автор говорит о том, во что именно он верит, что дорого его душе и что ни в коем случае не сможет принять в своём сердце.
Л.Пантелеев с горечью признавал, что веру свою в стране «победившего атеизма» приходится таить, а ведь молчанием предается Бог. Отсюда на страницах книги – одновременно и большое счастье, и большая трагедия писателя и человека. Счастье – потому что сумел пронести через годы воинствующего безбожия чистую и искреннюю веру. Трагедия – потому что был вынужден таиться и скрывать.
* * *
В книге «Верую!» Л.Пантелеев объясняет, что, не имея возможности называть вещи своими именами, он всё-таки по мере сил старался нести свет христианства во всём, что выходило из-под его пера. И даже получал за свои произведения высокие правительственные награды:
«…Месяц назад (то есть в сентябре 1978 года) приехала за мной черная машина. Нет, не «маруся», не «черный ворон», а правительственный лимузин. Татарин-охранник, в чёрной шляпе с узенькими полями, посадил меня рядом с шофером, а сам, устроившись сзади (не сомневаюсь, для электронного обыска), повёз меня в Смольный.
Там, в Шахматном зале, член политбюро, секретарь Ленинградского обкома Г. Романов вручил мне второй орден Трудового Красного Знамени.
Говорил «лестные» слова по моему адресу. И я должен был отвечать. Да, я не употреблял тех подлых, холуйских слов («партия, правительство, лично Леонид Ильич Брежнев»), какими пользовались в своих выступлениях другие награждённые (в том числе и седовласый Евгений Мравинский), и всё-таки сказал, что в награждении вижу признание заслуг советской детской литературы, а в добрых словах Романова – продолжение горьковско-кировских традиций…
От предложенной мне машины «для обратного следования» я отказался и из Смольного прошёл пешком – через Пески и Прудки – в Спасо-Преображенский собор.
Ханжество? Юродство? Патология? Не знаю. Могу сказать только, что влекло неудержимо.
Так было, помню, и десять лет назад, когда орден мне нацепляли в Мариинском дворце и когда, простившись на площади с Натаном Альтманом, тоже в этот день получившим орден, я прошёл в Никольский собор…
Стыдно признаваться в этом и тягостно употреблять это слово, но понимаю, что тут есть всё-таки и некоторая доля авантюризма – в этом хождения по острию ножа.
Но; разумеется, главное – не это. Главное – потребность омыться, очиститься, а также, не скрою, и возблагодарить Бога за то, что, при всей двуличности моей жизни, я ничего не делаю заведомо злого, что охраняет меня Господь от недоброго, наставляет на доброе.
Не проповедуя слова Божия на площадях и стогнах, часто не называя вещи своими именами, я, по мере сил своих и по мере возможности, стараюсь, возжегши тайно светильник, внести теплый свет христианства во всё то, что выходит из-под моего пера.
Там, где можно. А там, где нельзя», – там и не получается ничего или получается плохо.
Сила моей дидактики, «моральной проповеди», о которых упоминал в своих статьях К. И. Чуковский, объясняется лишь тем, что она основана на моей христианской вере.
Язык, на котором я пишу свои книжки, – эзопов язык христианина.»
* * *
«Верую!» – это не только исповедальная книга, но ещё и книга воспоминаний.
Л.Пантелеев вспоминает свою семью, пытается понять истоки своей религиозности. И здесь велика была роль матери.
«От своей мамы я принял эстафету. Это она, мама, учила меня христианству – живому, деятельному, активному и, я сказал бы, веселому, почитающему за грех всякое уныние».
Он рассказывает о матери, которую можно назвать праведницей: она отдавала последние деньги нищенке, а ужинать дома приходилось простым вчерашним блюдом.
Именно мать водила Лёшу на службы:
«Церковная служба, самая долгая, великопостная, утомительная и для взрослого, никогда, даже в раннем детстве не была мне в тягость.
Наоборот, уже в этом возрасте я испытывал чистейшую и сладчайшую радость от всего, что меня окружало, от всего, что я видел, слышал, чем дышал и что чувствовал на богослужении.
А чувствовал я – да, уже в те годы – близость Бога, присутствие благодати».
Подробно делится он с нами воспоминаниями о своих мыслях, чувствах перед причастием, о подготовке к исповеди. Этот свет веры помог писателю пережить годы мрака:
«Одна за другой гаснут свечи. И в полумраке храма только лампады – малиновые, зеленые, густо-синие, по моим представлениям неугасимые, никогда не гаснущие, неярко светятся, мигают и тоже на всю жизнь оставляют след в твоей памяти и в твоей душе».
Нам очень важны эти признания глубоко верующего сердца, первые впечатления, которые остаются с человеком навсегда.
* * *
«Верую» – это не только воспоминания о себе. Пантелеев рассказывает в этой повести о верующей интеллигенции, писателях и поэтах в то время – 30-60-е годы, когда за веру можно было серьёзно поплатиться. Это – Хармс, Шварц, Пастернак, Ахматова, Пришвин, Панова, академики Павлов, Смирнов, Т.Г. Габбе и многие другие. В них он, порой совершенно неожиданно, находил единомышленников. И все они, к радости Пантелеева, в те, казалось бы, далёкие от веры годы, тоже могли бы вместе с ним искренне произнести: «Верую!»
…За верующими из интеллигенции была настоящая слежка.
Вот как об этом вспоминает он вспоминает так:
«Да, очень давно и в органах, и в высших сферах знали, что я человек религиозный. Как-то стояли мы с женой у пасхальной заутрени в церкви Св. Иова на Волковом кладбище.
Не в церкви, конечно, а перед церковью, под открытым небом. Неподалеку от нас у забора возникла группка людей явно начальнического вида: кто-то был в кожаном пальто, кто-то с портфелем. И, кажется, автомобиль где-то поблизости попыхивал.
И вот один из этой компании, увидев меня, приглушенно и всё-таки очень слышно сказал:
– Пантелеев.
Я слегка оглянулся. Да, все смотрели в мою сторону. А мы стояли с зажжёнными свечками, крестились и, может быть, пели «Христос воскресе из мертвых» вместе со всеми, кто пришёл сюда молиться, а не глазеть и не хулиганить.
Почему же меня не трогали, никуда не приглашали, не выясняли, не «ставили вопроса»?
Я часто об этом думал. Ведь следили же за мной, охотились, подстраивали встречи, подсылали провокаторов.
А все дело, я думаю, в том, что я не ставил свечу на подсвечник. Молился, ходил в церковь, но слова Божьего не проповедовал».
* * *
В конце своей жизни он признавался, что не стал счастливым на своём веку, но всё-таки благодарен чуду жизни за встречи с прекрасными людьми.
«И все-таки я не могу не считать себя человеком счастливым. Да, жизнь моя пришлась на годы самого дикого, самого злого, жестокого и разнузданного безбожия, всю жизнь меня окружали неверующие люди, атеисты, в юности было несколько лет, когда я и на себе испытал чёрный холод безверия, а между тем я считаю, что мне всю жизнь самым чудесным образом везло: я знал очень много людей духовно глубоких, верующих, ведающих или хотя бы ищущих Бога, а с некоторыми из этих людей даже был связан близкой дружбой.
Я не искал этих людей, ни они меня не искали, а просто так получалось, будто сам Господь посылал нас друг другу навстречу…».
* * *
«…во всех случаях, при всех обстоятельствах мы должны оставаться христианами. И православными», – читаем в повести «Верую!».
Как волнуют в повести такие слова:
«Троицын день. Под утро видел счастливый сон. Было это не в церкви, даже не помню где, и я только говорил с кем-то о церкви, и всё-таки проснулся полный того горячего счастья, какого давно не испытывал.
Вчера вечером собирался в церковь, но помешали дела, засиделась посетительница, и ко всенощной я не попал.
За что же так щедро наградил меня Господь – что благодать, которой я лишился под вечер, снизошла на меня под утро Троицына дня?!
Благодарю Тебя, Господи! Да святится имя твое!
Ведь для меня даже записывать что-нибудь на этих страницах – радость. Вероятно, уже давно можно было поставить точку, а я всё тяну…».
«Где бы ни оказывался Пантелеев, – отмечает Т.Соколова [1], – за границей ли в составе писательской делегации, или в отпуске у нас в стране, – всегда первым делом искал храм.
В родном Питере (тогда – Ленинграде) на перечёт знал все действующие церкви, но более всего любил молиться в Князь-Владимирском соборе.
И бывая наездами в Москве, непременно стремился на богослужение – в Елоховский или в Илии Обыденного, что на Остоженке, в Троице-Сергиеву лавру».
Л.Пантелеев с радостью признаётся:
«Это ни с чем не сравнимое и не поддающееся словесному выражению чувство, чувство соединения души с Богом, сопричастности её чему-то великому и таинственному, когда уже при вступлении на каменные плиты притвора замирает и тут же заливается жаркой радостью сердце, это блаженное чувство я испытываю в любом, даже пустом храме (конечно, если он не превращен в музей или в какую-нибудь мастерскую монументальной скульптуры). Повторяю, словами этого не скажешь, не объяснишь. Тот, кто не испытал счастья молитвенного общения с Богом, – не поймет. Могу только сказать, что это величайшая из земных радостей».
Свою книгу Л.Пантелеев оставил нам как духовное наследство, как завещание, как урок жизни. Жизни в молитве, в вере, которая проведёт через, казалось бы, невыносимые испытания, сохранит, поможет сохранить человеческий облик там, где очень просто его потерять.
Из воспоминаний Н.Н.Брауна [2], близко знавшего Л.Пантелеева многие годы:
«Для нас его духовная биография ценна тем, что она совершалась не в среде верующих, не среди монахов или священников, а в самом страшном, духовно извращённом месте – в советском Союзе писателей.
Я хорошо знал его атмосферу, поэтому нисколько не преувеличиваю. Для нас ценно, что даже в наихудшие времена и в наихудшем месте были люди, которые сознавали, что путь России невозможен без Церкви, без Христа.
Без этого распадётся всё – и мораль, и само государство. Распадутся люди внутренне и не смогут преодолеть возрастающих сложностей жизни.
Сам же Пантелеев нашёл свои «архимедовы» точки опоры именно в православии. И это позволило ему в запутанной, двойственной советской действительности сохранить бессмертную душу».
««Верую!», – по мнению П. Крючкова [3], – не только и не столько рассказ о вере, о потере и обретении её.
Не только исторический очерк о жизни Русской Церкви в позднее советское время с ретроспективным взглядом на реальное положение дел со свободой совести в СССР.
Это размышления и воспоминания о Промысле Божьем, о неоднократном чудесном спасении жизни. Это драматическая история о человеке, тоскующем об открытом исповедании своей веры, о будущих благоприятных обстоятельствах.
То есть – о нашем сегодня, о нас с вами, могущих из будущего разделить его радость».
-----------------------------------------------------
[1] Татьяна Соколова – литературный критик, публицист, редактор.
[2] Николай Николаевич Браун – русский поэт, переводчик, публицист, общественный деятель. Один из лидеров монархического и казачьего движений. Сын поэта Николая Леопольдовича Брауна, ученика Николая Гумилёва. Секретарь писателя Василия Шульгина в СССР.
[3] Павел Михайлович Крючков – заведующий отделом поэзии и заместитель главного редактора журнала «Новый мир».
РУКА ДАЮЩЕГО НЕ ОСКУДЕВАЕТ!
