«От Москвы две версты». От храма к храму: прогулки по православной Москве

Виктория Михайлова

Этот удивительно атмосферный кусочек Москвы, который по праву можно назвать «Московским междуречьем», стал частью древней столицы не раньше XV века. Начинается он в том месте, где Москва-река встречается с ее главным притоком Яузой и широким клином разбегается по набережным обеих рек, упираясь задворками в Рогожский вал. Сегодня я приглашаю читателей в здешние места. До конца XIX века они назывались Заяузье, а позже стали всем нам хорошо знакомой Таганкой. Итак, добро пожаловать!

В стародавнее время Яуза была очень значимой рекой, частью пути из южной России во Владимир. Высокий холм на ее левом берегу стали активно осваивать уже в XIV веке, и, как испокон веков велось на Руси, вначале был храм…

Предысторией этому стало путешествие митрополита Киевского и всея Руси Алексия в Константинополь в 1354 году…

В тот день не на шутку расшумелось, разгневалось Черное море сильным штормом. Судно, на котором находился святитель, швыряло как щепку, и оставалось только лишь спустить паруса и молиться Всевышнему. Тогда-то и дал Алексий обет: в случае счастливого прибытия в бухту Золотой Рог возвести в Москве прекрасный собор во имя праздника или святого, на чей день придется сие спасение. Буря, всю ночь пробушевав, к утру утихла, и святитель целым и невредимым ступил на византийскую землю в день образа Спаса Нерукотворного.

В Москве митрополиту приглянулось высокое место в излучине Яузы перед ее устьем; здесь и появился один из старейших в Москве храмов – Спасский, а вокруг раскинулся знаменитый Спасо-Андроников монастырь. Возвышаясь непреступной крепостью над рекой, он и сегодня завораживает и пленяет духом седой старины, кажется застывшим кадром интересного исторического фильма.

Первым игуменом монастыря стал любимый ученик преподобного Сергия Радонежского преподобный Андроник Московский.

Множество исторически значимых встреч помнит святая обитель, за что и звали ее в старину «святым перепутьем». В 1365 году сам «игумен земли Русской» святой старец Сергий посетил ее, странствуя по Руси, и приложился к чудотворной иконе Спаса Нерукотворного, а после направился то ли в Нижний Новгород, то ли в Рязань. В знак уважения к своему учителю игумен Андроник вышел проводить его за ворота монастыря. Под торжественный колокольный звон, трижды обнявшись, они благословили друг друга и попрощались. На том месте позже была срублена часовня…

В 1380 году Спасо-Андроников монастырь встречал с Куликовской битвы победное войско Дмитрия Донского. При обители захоронили останки русских воинов, поверженных войском мамаевым.

В начале XV века иноком Андрониковой обители был Андрей Рублев, прибывший сюда в 1425 году для росписи Спасского собора. В свое время преподобный Иосиф Волоцкий писал о том, что созерцание икон Рублева дарит «возношение ума и мысли к невещественному и Божественному свету, открывает чувственное око». К сожалению, до наших дней в Спасском соборе уцелел лишь небольшой фрагмент фресок, созданных великим иконописцем, предположительно, в 1428 году.

…У подножия «монастырского» холма от Андрониковской площади начинается улица Николоямская, которая являлась тогда частью Владимирского тракта и, скорее всего, так и называлась. Сейчас это исторический центр города, а в прошлом – место в двух верстах от границ древней Москвы. Видимо, существовала она еще до того, как насыпали Земляной вал, а потому и пересекает нынешнее Садовое кольцо.

…В древнюю пору все дороги на Руси вели в Москву или начинались в Москве, устремляясь к близким и далеким вотчинам. А какая в старину дорога без лихой тройки, заливистого смеха колокольчика, что вмиг избавлял от тоски и безмолвия необъятные русские просторы?! Управлял тройкой ямщик, большой человек – без него никуда. Приближенное и доверенное лицо самого царя, в дела государственные посвященное!

Ямская служба была на особом положении у правителей, ведь царю, сидя в Москве, надобно было большой страной руководить, во все детали «входить», «блюсти интересы казны» да так, чтобы и вдали от столицы «рука ее чувствовалась». Покорно подчинялись ямщику бесчисленные версты пресловутых русских дорог, неспешно, но в срок решал он дела обыденные и исключительные, политические и хозяйственные. Под его разухабистые песни-страдания тряслись по вечным колдобинам в повозках усталые путники.

Уже с XIV века ямщики оформились в особое сословие со своими правилами и традициями. В 1550 году в Москве был создан Ямской приказ, управлявший такой важной для государства службой. Ямщиков селили обособленно, в основном, у застав на всех главных столичных трактах. Ямская слобода встречала и провожала послов и гонцов, через нее текли средства в царскую казну. Хлебом и деньгами получали ямщики «государево жалование», освобождались от податей, наделялись землей.

Таких поселений в древней столице было немало, на современных картах Москвы сохранились исторические названия «ямских» улиц и переулков, которые сегодня внешне абсолютно не вызывают ассоциаций ни с лошадьми, ни с постоялыми дворами. Но всё же сохранились исключения, и дух Николоямской, по которой мы сегодня гуляем, обязательно зазвучит в вашем воображении строками «по дороге зимней скучной тройка борзая бежит», или «ямщик, не гони лошадей»…

Внешний облик улицы и ее планировка дошли до нас в значительной степени , что дарит возможность как бы перенестись в далекий XVI век, в конце которого Борис Годунов поселил здесь государевых почтовых ямщиков.

Место слияния двух крупнейших в Москве рек вместе с древними трактами заплелось в важнейший транспортный узел и оказалось очень удачным для размещения здесь Ямской гоньбы (так до XIX века называлась почтовая служба на Руси).

Отсюда гонцов посылали в село Рогожъ (ныне город Ногинск). Это местечко крайне удачно для себя находилось как раз на Владимирском тракте, и только через него в Москву и обратно двигались обозы с товарами и почтовые повозки – другого пути не было. Особенно радовались ему усталые лошади: здесь их меняли, они получали заслуженный овес и долгожданный отдых. Маленькое село стало таким важным, что в честь него ямскую слободу в Заяузье тоже назвали Рогожской.

Жизнь в ней была по-придорожному шумной, напоминала огромную ярмарку, широкую, разгульную, удалую как тройка резвых лошадей. И день и ночь улицы и площади были наполнен гулом, звоном колокольчиков и бубенчиков, грохотом повозок, ковылявших по горбатым мостовым. Без устали перекрикивали всё это и друг друга шорники, торговавшие упряжками, и тележники, на все лады расхваливая свой товар и зазывая покупателей. В душных немытых трактирах толкались местные ямщики и залетные гости, все вперемешку. В полутьме помещений стоял крепкий запах лошадиного и мужицкого пота. А к ночи то там, то здесь слышались одинокие невнятные песни расползавшихся по домам изрядно подгулявших обитателей слободы…

В Рогожской слободе при каждом ямском двухэтажном доме (первый этаж для гостей, второй – для себя) находился постоялый двор, а потому и ворота навешивали обязательно широкие, чтоб на тройке да с поклажей заехать можно было. Правда, на ночь их запирали крепко-накрепко для спокойствия постояльцев и хозяев, а с рассветом распахивали и... «Но! но!», – со свежей силой закипал новый день.

Ямщики были, конечно, важными и гордыми, но самыми «почетными» обитателями слободы были лошади, ведь какой без них ямщик? Кроме того, они были показателем статуса и достатка владельца. Лошадок холили, любили, оберегали, ими гордились и похвалялись перед соседями, а потому они чувствовали себя вольготно не только во дворах, но и отдыхая на улицах, которые были полностью в их «распоряжении».

Отсюда, из Ямской слободы Заяузья, на юго-восток в Коломну убегала еще одна дорога государственной важности, которая в 1606 году подвергла смертельной опасности последнего из Рюриковичей на русском престоле царя Василия Шуйского.

В этот Смутный период российской истории он до предела закрепостил крестьян, жизнь которых из тяжелой превратилась в невыносимую. То там, то тут зрели протесты, которые вылились в масштабный крестьянский мятеж, в свою очередь, ставший настоящей гражданской войной.

Объединил и возглавил мятежников Иван Исаевич Болотников, «крепостной, бежавший от своего господина боярина Андрея Телятевского». Вооруженное войско холопов и крестьян из южных и юго-западных частей Руси двинулась на север к Москве, захватывая по пути города и крепости, вооружившись «до зубов». Именно по Коломенской дороге через Рогожскую слободу Заяузья войско Болотникова планировало подойти к Кремлю.

Царь Василий не на шутку испугался, велел пушками уставить кремлевские стены, наполнить склады боеприпасами и разобрать мост, ведущий в Кремль. Многие бояре в ужасе перед мятежниками и вовсе бежали из столицы. Шуйский призвал на помощь церковь и «всех православных христиан», приказал поддержать его в борьбе с «отступившими от Бога» участниками восстания. Пять дней по Москве набатом звонили колокола и не прекращались службы с мольбами о спасении. Царь скрывал информацию о кровопролитных поражениях своих войск в сражениях с мятежниками. Те же стремительно продвигались к Москве…

Участок на подступах к Яузе, а далее за ней к Красному Селу и трем московским воротам (Сретенским, Покровским и Петровским) был настолько стратегически важен, что воины, направленные сюда, понимали: нужно стоять насмерть, но не позволить восставшим взять Заяузье. «Только бы тамошние ремесленники не пошли за Болотниковым», – опасался Шуйский. Московиты выставили у речки сильное войско под начальством молодого боярина Скопина воспрепятствовать переправе.

Бои на Николоямской под его руководством шли жестокие и «ежеденные». «Не давать, не давать им проходу к Скородому (так назывались укрепления в Москве в XVI–XVII веках)», – призывал воюющих Скопин, неистово пришпоривая коня и поднимая воинов в атаку. Именно сражения на подступах к Яузе стали поворотными в этих событиях. Полк Скопина перешел в наступление, а Болотников с остатками восставших бежал в Калугу. Василий Шуйский и его приближенные наконец-то вздохнули спокойно...

Период настоящего расцвета Заяузья пришелся на Петровскую эпоху –приглянулся этот уголок царю-реформатору. Историк-дьякон Озеров о том писал: «Яузский край ввиду того, что он находился вдали от Кремля и от буйной слободы Стрелецкой, задумано было сделать тем главным пунктом, откуда должны были пойти и получать свое развитие реформы».

На правом берегу реки в конце XVII века Петр построил Лефортовский дворец, в котором каменных дел мастер Дмитрий Аксамитов воплотил модные европейские архитектурные веяния и самые современные технические возможности того времени, а левобережье, где мы с вами, дорогие читатели, находимся, расширялось, богатело и расцветало разнообразными ремеслам.

Ямщики тяготели к заставам, а гончары и кузнецы – к ямщикам, дорогам, глине и воде – по такому принципу оформилась экономическая география Заяузья в XVII веке. Гончары, кузнецы, бронники, котельники, каменщики, тележники – кого только тут не было. Кстати, здесь стали производить и чугунные подставки для котлов (таганы), которым район обязан своим привычным сегодняшним названием. Именно с этого времени он стал и одним из самых густонаселенных в столице.

Вокруг каждого ремесла возникала своя слобода что-то вроде маленького городка. Каждая семья в такой слободе жила своим двором, отгороженным высоким частоколом, стены домов, обращенные к улице, были глухими, окна домов выходили только во двор, главным был доступ каждого из них к воде – либо выход к реке, либо свой колодец-журавль. С воды начиналось любое ремесло.

В каждой такой слободе непременно был и свой храм, причем весь народ мастеровой обязательно принимал участие в его возведении. А умельцы были такие, что славились далеко за пределами Москвы…

Жил в XVII веке в местной Гончарной слободе мастер по имени Степан. Знал он особый секрет оловянных глазурей, и обожженная глина в его руках цветными изразцами оборачивалась. Самому царю Алексею Михайловичу изготовил в подарок печные «кафли» небывалой красоты и лично сделал подношение.

…Как яркий кокошник к лицу скромной русской девице, так старые улочки за Яузой красит храм Успения Пресвятой Богородицы. В 1654 году в своей слободе поставили его местные гончары, а потому и назвали храмом Успения в Гончарах. Неподалеку от него и жил Степан-мастер. Специально для этого храма выполнил он чудесные эмали, и убранство маленькой церкви стало уникальным и неповторимым, особенно впечатляет изразцовое панно с изображением четырех евангелистов. Стены храма инкрустированы яркими праздничными керамическими вставками, а еще интересен фриз с самым ранним изразцовым изображением Российского двуглавого орла...

Любопытно, что Степан при жизни получил прозвище «Полубес», причем даже в официальных источниках его называют именно так. Почему же? Можно лишь предположить, что обладал он весьма вспыльчивым нравом, а таких раньше в шутку и называли «полубесами». А может, причиной тому волшебная ловкость, с которой создавал он невиданные изразцы с заморскими орнаментами.

К счастью, жаропрочные эмали уцелели в пожарах 1812 года, и храм (расположенный по нынешнему адресу ул. Гончарная, 29/7) близ Земляного вала восхищает ими и сегодня

А вот на главной улице Ямской слободы в начале XVIII века жители построили свою святыню – храм Николая Чудотворца на Ямах. Именно благодаря ему улица и получила свое название – Николоямская.

У икон Николаевского храма молились ямщики и путники о дальней дороге, своих близких, которые всегда ждали их счастливого возвращения домой.

Храм Николая Чудотворца на Ямах был известен тем, что в 1925 году, приехав из Тульского края в Москву, в доме священника отца Василия жила Матрона Никонова, с 1999 года – святая блаженная Матрона Московская, та Матронушка, к которой приходим мы сегодня со своими горестями и радостями. Правда, в 1928 году храм закрыли и отдали сначала под склад, затем под мастерскую, а в 1957 году безжалостно снесли, заменив скучной коробкой жилого дома номер 39/43 на пересечении Николоямской улицы и одноименного переулка.

В XVIII–XIX веках территория Таганки оформилась в законченную картину, главными в сюжете которой были сословия ямские, ремесленные и купеческо-старообрядческие.

Последние нравами и обычаями «резко отличались от остальной Москвы, особенно от ее центра…». Жизнь вели затворническую, по-домостроевски патриархальную. Неприветливо выглядели их двухэтажные каменные дома и запертые ворота, присутствие посторонних в них не предполагалось. Строго соблюдали староверы обряды, появившиеся буквально с первых лет Крещения Руси, им были чужды какие-либо увеселения, они молились и трудились.

Именно этому сословию, из которого вышли целые династии талантливых промышленников, обязана Россия того времени экономическим ростом. Многие из этих знаменитых фамилий вписаны в богатую историю Заяузья: вошедшие в список Форбс 1914 года Морозовы; Кузнецовы, производившие знаменитый фарфор; текстильщики Рябушинские; Шелопутины, из поколения в поколение ткавшие шелк; Бутиковы, прявшие шерсть; книгоиздатели Солдатенковы; Трындины, производившие первые в нашей стране сложные оптические приборы; владельцы кирпичных заводов Миловановы…

Каждый из столь состоятельных людей считал своим долгом и почитал за честь сделать значимый благотворительный вклад в социальную сферу, создать богадельни, лечебницы, приюты, профессиональные училища для малоимущих. И, конечно, особым направлением деятельности меценатов было возведение и обустройство храмов. С такой бескорыстной помощью был возрожден древний храм, украшающий сегодняшнюю Николоямскую улицу, – Симеоновский.

Построили его еще во времена Бориса Годунова, в 1600 году, освятили в честь святого Симеона Столпника, так как короновали царя как раз в день его памяти. Правда, в исторических документах храм упоминается лишь в 1731 году в связи с поданным императрице прошением о его ремонте на средства купца из Заяузья Маленькова. Но случилась оказия: при возведении массивной ротонды что-то инженерно важное не учли, и она обвалилась. Пришлось начинать всё сначала, опять со сбора средств, которые на сей раз пожертвовали состоятельные промышленники С.П. Васильев и И.Р. Баташев. В итоге храм был готов к освящению прямо к 1812 году. Дальше – война, пожары, разорение, осквернение. От красивого строения остался лишь обгорелый остов. Но от задумки не отступили: расчистили, достроили и торжественно освятили церковь в 1813 году.

Конец XIX века храм Симеона Столпника встретил в «прекрасной форме», расширенный и капитально отремонтированный, но не прошло и четверти века, как в 1929 году его закрыли, святыни изъяли, разорили, осквернили, а многие и вовсе варварски уничтожили. К сожалению, судьбу почти все наших храмов в советский период приходится описывать только этими «разрушительными» глаголами.

В 1995 году началось четвертое возрождение Симеоновского храма, и получился он без преувеличения одним из самых необычных в нашей стране. Его территорию окружает и бережет от мирской суеты ограда, сохранившаяся с конца XVIII века. Массивная ротонда с окнами, придающими ей прозрачность, видна издалека, купол украшен необычными окошками и увенчан изящной маленькой главкой. Колокольня храма, хотя и была построена позже, красиво сочетается с внешним декором основного здания. Плывет и поныне по Николоямской звон многотонного колокола, установленного в 1863 году.

Активная индустриализация Таганки связана со строением Нижегородской железной дороги, по которой вместе с протяжным гудком паровоза ворвалась в Заяузье новая жизнь. Пассажиры спешили на Нижегородский вокзал, открытый в 1861 году у Рогожского вала, в мыслях мечтая о том, как усядутся на деревянную скамью вагона и под ритмичный стук колес будут наслаждаться пробегающими за окном пейзажами…

Прогресс и комфорт – что тут скажешь! Постепенно уступало ему место ямское движение, «отпадала надобность в ямской гоньбе». Рогожская слобода «угадав чутьем новое, бросилась к нему со всех ног, отрешившись в массе от старого».

А в наши дни и подавно – всего лишь несколько трехминутных пролетов метро, и вот уже вы в заповедном районе древней Ямской слободы. Но стоит лишь внимательно прислушаться и включить фантазию, как оживет и зазвучит в каждом ее переулке волшебный звон ямского колокольчика. Приятной прогулки!

 


 

Добавить комментарий


Защитный код
Обновить