А.Н. Скрябин – композитор или религиозный мистик?
Что происходит с творческой личностью, когда своими творениями она противопоставляет себя Богу, уходит в мистику и начинает служить темным силам? Как прельщение приводит к разрушению личности самообольстившегося и возгордившегося человека? Эту ситуацию священник Владимир Соколов анализирует на примере композитора Скрябина. Подробнее с эссе, посвященном композитору, вы можете познакомиться в книге «Мистика или духовность. Ереси против христианства», опубликованном в издательстве «Даниловский благовестник».
Музыкальное творчество Скрябина стоит особняком в русской музыкальной, да, пожалуй, и в мировой культуре. Скрябин – не просто музыкант и композитор, а музыкально-религиозный мистик. Вряд ли можно найти в истории более мистичного музыканта и более музыкального мистика. Музыка для него стала религиозным путем, посвящением, средством «спасения» человечества, а мистика питанием, инструментом его музыкального творчества.
Все его музыкальное творчество это попытка создать новую религию, – музыкальную. На место христианства Скрябин готовил новый культ – «Музыкальную Мистерию». «Мистерия», по его замыслу, должна была уже быть магическим культовым актом, в результате которого должна произойти дематериализация – гибель этого мира и создание «нового неба и земли», – через уничтожение материи, торжество духа и, тем самым, «освобождение и спасение» человечества.
 |
Книга священника Владимира Соколова обращается к одной из самых значительных проблем современного мира – взаимоотношениям культуры и христианства. Автор убедительно показывает, что единственным подлинным источником культуры является Бог. Поэтому религия и культура взаимосвязаны гораздо теснее, чем это принято считать. Среди церковных людей можно слышать мнение, что культура развивается по собственным законам, не зависящим от религии. Однако это опасное заблуждение. Культура, являясь душевной сферой, питается из высшей сферы, сферы духа. И вопрос, от какого духа она питается – главный вопрос в оценке ее явлений. Сегодняшний человек, «удобопреклонный ко греху», считает единственным источником культуры самого себя. Он не хочет слышать о своей греховности, своих пороках. Но это не повод отвергать культуру, это повод ее исследовать. Что автор и делает на примере творчества Пушкина, Лермонтова, Тютчева, Скрябина и других выдающихся ее деятелей. |
||||||||||||
| «Мистика или духовность?» Ереси против христианства |
|||||||||||||
Причем в роли спасителя человечества должен был выступить он сам. Христос, по его словам, был лишь «промежуточным демиургом, будничным мессией». Очень важным моментом в скрябиновском замысле «Мистерии» является то, что акт дематериализации (сакральная кульминация в «Мистерии») должен был совершиться «через священную последнюю пляску», через этакое «всемирное радение», через действо, в котором должно ярко проявиться «эротическое и оргиастическое» начало.
Ритм является в музыке низшим элементом, подчиненным гармонии и смыслу, выражаемому мелодией. Но Скрябин переворачивает эту музыкальную иерархию – для него ритм является чем-то первичным, основным в музыке, вокруг него выстраивается вся музыкальная структура. Этот переворот – есть, в каком-то смысле, магический акт.
По поводу ритма и его отношения к магии Скрябин говорил прямо: «Магия – это ритм… Вся магия основана на ритмах, основные магические приемы, например, гипноз – это ничто иное как специальное воздействие разнообразных ритмов».
В христианстве духовная деятельность однозначно связана со словом – у Скрябина же с ритмом. «Все есть единая деятельность духа, проявляющаяся в ритме», – пишет он. Интересно, что Скрябин разрабатывал и свой собственный музыкально-магический язык. Он создал новую гармонию – «астральную», как он сам ее именовал, в отличие от классической, которую он называл «земной», «материальной».
Скрябин первым из композиторов вводит в музыкальную партитуру цвет. Цвет присутствует в его произведениях не как эстетическое оформление, а как выражение мистического, цветового откровения. Древние и средневековые мистики и философы утверждали, что гармония звуков выражает собой идею времени, а гармония цветов – идею пространства. Если принять эти воззрения за истину, то становится ясным, для чего Скрябину потребовалось ввести в партитуру цветовое сопровождение – цветозвуковое воспроизведение музыки позволяло воздействовать одновременно и на время, и на пространство – это целостное воздействие было необходимо в магическом акте дематериализации.
Весь музыкально-религиозный путь Скрябина, как «спасителя человечества», представляется нам несомненным плодом демонических внушений. Этот путь – религиозная трагедия музыкального гения, самообольстившегося и возгордившегося человека. У Скрябина гордыня – это фильтр, сквозь который проходит все, что ни есть в мире.
«Все, что существует, существует в моем сознании, – пишет Скрябин. – Все есть моя деятельность, которая в свою очередь есть только то, что она производит. Мир (время и пространство) есть процесс моего творчества, причем слово процесс (как понятие временное) тоже не выражает того, что нужно. Мир – мое творчество, которое есть только мир…».
Такой путь, несомненно, вел Скрябина к настоящему антихристианству и бесовидению. Об этом сам Скрябин везде свидетельствует своими высказываниями. Про девятую сонату, «черную мессу», как он сам ее называл, он говорил: «В девятой сонате я глубже всего прежнего соприкоснулся с сатанинским. Это тут настоящее зло. В “сатанической поэме” было другое. Там апофеоз неискренности. Это все притворство, фальшь…Сатаническая поэма гораздо мельче девятой сонаты. Там у меня не сатана, собственно, а один из мелких бесов…А тут дело серьезное».
Такая дань сатанической теме была естественным выражением религиозного исповедания Скрябина, понимавшего сатану как «созидающее мир активное начало». Это следствие страшной трагедии безумца, бросившего небу вызов: «Смерть или Мистерия», – на который, как пишет ближайший друг Скрябина Сабанеев, небо ответило: «Смерть».
Злые духи, которым подчас помимо воли служил Скрябин, требовали дани, требовали души – путь, сначала столь упоительный, испепелял душу, парализовал волю. Музыкальный путь Скрябина тесно связан с его религиозно-философскими воззрениями. На его взгляды оказала большое влияние пантеистическая философия Шопенгауэра, индуистская пантеистическая философия, интерес к которой он сохранил до самой смерти. Но более всего на него оказала влияние антропософское и теософское учение. «Тайная доктрина» Блаватской всегда лежала у него на столе открытой – в ее философии, которая была оправданием и апологией сатаны, Скрябин черпал идеи и вдохновение для своей работы над Мистерией.
Сам Скрябин признавался, что идеи Блаватской помогли решить ему эту творческую задачу. У нее он нашел и философское обоснование своего творческого музыкального метода, ведь именно у Блаватской он нашел богословскую мысль о преимущественном значении ритма и звука в священнодействии – она считала, что священное слово является синтезом ритма и звука.
Затем от Блаватской Скрябин направил свой интерес к философии (антропософии) еще одного оккультиста – Рудольфа Штейнера, у которого он почерпнул идею человекабога – великих возможностей человека. «Я – Бог! Я – Бог» – постоянно звучит этот рефрен на страницах его тетради. Это была ущербная мистика – она опиралась не на свободу человека, а на магию звука и ритма. Эта практика неизбежно вела к человекобожеству.
Человекобожество Скрябина вело прямым путем к богоборчеству. «Восстаньте на меня, Бог, пророки и стихии, – пишет он. – Как ты создал меня силою своего слова, Саваоф, если ты не лжешь, так я уничтожаю тебя несокрушимою силою моего желанья и моей мысли. Тебя нет, и я свободен. Ты страх хотел породить во мне, обрезать крылья ты мне хотел. Ты любовь убить хотел во мне – к жизни, то есть к людям. Но я не дам тебе сделать это ни в себе, ни в других. Если я одну крупицу моего блаженства сообщу миру, то он возликует навеки. Бог, которому нужно поклонение, – не Бог… Вы будете боги, ибо я бог, я вас создал; я ничто и я – то, что я создал… Я Бог».
Скрябин по своим религиозным взглядам язычник, но язычник, обожествивший самого себя и противопоставивший себя христианскому Богу. Отступление от Православия – переход к оккультной теологии и магической музыкальной практике отрезали Скрябина от корней собственной религиозной и музыкальной традиции. В музыке это позволило ему создать нечто оригинальное (ни учеников, ни последователей он не имел). Однако его оригинальность не всем была по душе и в музыкальной среде. Например, такой тонкий и известный знаток музыкальной культуры, как А. Лосев писал о музыке Скрябина: «Слушая Скрябина, хочется броситься куда-то в бездну, хочется вскочить с места и сделать что-то небывалое и ужасное, хочется ломать и бить, убивать и самому быть растерзанным. Нет уже больше никаких норм и законов, забываются всякие правила и установки. Все тонет в эротическом Безумии и Восторге… Христианину грешно слушать Скрябина, и у него одно отношение к Скрябину – отвернуться от него, ибо молиться за него тоже грешно. За сатанистов не молятся. Их анафематствуют».
Весь религиозный и мистический опыт Скрябина нельзя никак иначе назвать, как только тем, что на языке православной аскетики называется прельщением и одержанием злыми духами. Прельщение обычно заканчивается тем, что злой дух предлагает покончить жизнь самоубийством. Идеяфикс о самоубийстве затем претворилась у него в идею освобождения человека от оков земной жизни через дематериализацию – смерть мира. Идея смерти всего живого, исчезновения материи – центральная идея его «Мистерии».
Скрябин, конечно, мистик-таинник. Он горделиво заявляет: «Я пришел поведать Вам Тайну жизни, Тайну смерти, Тайну неба и земли». Но это декларация ничем не подтверждается, ибо он хранитель тайны магической технологии, а не тайны жизни. Он далек от тайны жизни, и гораздо ближе к тайне смерти. Тайну жизни он ищет в низкой, опустошительной эротике. Да и его магическая технология – это не технология умножения жизни, а ее уничтожения. Все его творчество (а оно, по его собственному признанию, началось только с «Мистерии») – это попытка создать новую музыкальную технологию, как он думал, преобразования мира.
Творчество Скрябина – яркий пример той двойственности, которая заложена в самой культуре, как плоде падшего человека. В этом смысле Скрябин оказался хорошим учеником Блаватской. Но превзошел и ее – она объявила спасителем человечества сатану, а Скрябин сделал им самого себя.
Однако оба через свой мистический опыт весьма убедительно доказали, что новая религия, приход которой они пророчили, будет сатанизмом. Сатанизм разрушает сакральное пространство – священную иерархию бытия, с точностью до наоборот переворачивая и переоценивая все элементы этой иерархии, а также всячески уводит все живое из сакрального времени, в котором совершается созревание и преображение всего живого для Вечности.
Скрябин задумывал разрушить мир в его основах – в пространстве и времени, поэтому покушался на священную иерархию, поставив на место Бога человека (самого себя); и помещал эту «иерархию» в искусственно созданный им мир, выведенный полностью из сакрального времени, в мир, существующий только в его творческом воображении.
Но в скрябинском мистическом переживании содержания искусства мы должны отметить один очень важный момент – Скрябин, пусть и извращенно, но стремился своим творчеством преобразить мир, показать его в преображенном виде, ведь и разрушить его он пытался только для того, чтобы его преобразить.
Скрябин был обманут – преображения не состоялось, произошло только саморазрушение. Обольщение, подобное скрябинскому, невозможно без демонической спекуляции подлинными ценностями. И здесь заключена великая тайна культуры и, в частности, искусства – стремление к преображению есть его двигатель, даже и в случае спекуляции. Святые отцы называли страсти извращенными добродетелями, поэтому даже извращение, как подобие реальности, возможно только из добродетели. И, соответственно, подлинный смысл творчества мы можем увидеть только в этом его стремлении к преображенной жизни.
