На трамвайной остановке
Юлия Кулакова
Ватага мальчишек мчалась по пустырю, словно не замечая булыжников и зарослей крапивы.
– Держи его, держи!
Он был сильным, для своих тринадцати лет даже очень сильным и крепким, его побаивались. Один на один – никто бы не посмел связаться, ни со своей улицы, ни с соседней. А может, и во всем рабочем поселке, выстроенном при заводе на месте старой деревеньки, никто не вышел бы один на один. Но драться ему с таким отрядом – нет уж, не хочется.
Он бежал под улюлюканье своих недругов, бежал быстро, очень сильно оторвался от них. Ветки хлестали по лицу, вымокли ноги. Впереди виднелся полуразрушенный храм – он всегда был закрыт-заколочен… нет, открыт! Вот это чудо! Ура!
– Дер-ржи его!
Мальчик подбежал к храму, быстро юркнул внутрь и захлопнул за собой дверь. Изнутри с трудом запер на засов и попытался отдышаться. Гомон на улице стихал – его преследователи даже не подумали, что он попытается укрыться в храме, и побежали дальше в густую рощицу.
Мальчик никогда раньше не был в церкви. Его родители, передовые рабочие, партийные, говорили, как и учителя, что церковь – это плохо и с помощью церкви будто бы помещики и капиталисты эксплуатировали народ. Священники, мол, учили, что Бог велит подчиняться. Мальчишка так и представлял себе: вот пришли в храм крестьяне, там у дверей их встречает священник и говорит: «Подчиняйтесь барину!» И они расходятся. Но ведь прабабушка-крестьянка рассказывала о длинных службах, на которые собиралось множество народу, приезжали из соседних деревень, и о праздниках, когда все веселились. Что было на этих службах? Не о помещиках же столько времени говорить! А на праздниках не барину же радовались? А чему тогда?
Сзади послышался шорох. Мальчик вздрогнул и обернулся.
Посередине храма стоял невысокий человек в длинном черном одеянии с большим крестом на груди. Так рисовали в детских книжках героя сказки «Поп-толоконный лоб». Но, в отличие от книжного персонажа, этот человек был худощавым, бледным, словно изможденным болезнью. Однако на плече он держал большущую доску.
– Вы кто? – спросил мальчик незнакомого человека.
– Во-первых, здравствуй, – улыбнулся незнакомец и, склонившись, положил доску на землю. – А во-вторых, иди-ка сюда Что это у тебя на лице?
Щеку и руку мальчика прорезали царапины от веток, текла кровь. Человек принес откуда-то ватку и пузырек с чем-то шипучим...
Нового знакомого звали отец Михаил, и он был священником. Приехал он в городок служить и восстанавливать храм. Вместо купола пока, сказал, положат доски, будут служить посреди руин.
– А как это – служить? – спросил мальчик.
– А вот как. Мы, все верующие, соберемся и вместе будем молиться.
– А как молиться?
– С Богом говорить. Благодарить Его, просить о наших нуждах. Просто быть с Ним.
– А Он разве ответит? – ахнул мальчик.
Слова, будто бы Его «нет», язык не повернулся сказать.
– Ответит, – улыбнулся священник.
– Что, вот у креста соберетесь? – кивнул мальчик на ободранное Распятие, стоящее у стены.
– А ты хоть знаешь, кто на Кресте-то? – улыбнулся батюшка.
– Прабабка говорила, что был такой Христос и его плохие люди к палкам гвоздями прибили, но я не знаю. В школе говорят, что это сказка. А кому вы подчиняться будете? Помещиков-то нет... – неуверенно продолжал мальчик.
– Подчиняться? – удивился священник. – Подчиняться, брат ты мой, надо своей совести. И если чиста совесть, то и раб свободен. А если нечиста, то и царь как в тюрьме живет. Вот была, расскажу я тебе, одна святая – Юлия Карфагенская…
– Юлия? У нас в классе есть Юлька. Я думал, это новое имя, в наше время придумали!
– Нет, имя это римское, древнее. И вот как она жила…
Раб, царь… Теперь святая Юлия, рабыня, смиренно жившая в плену в услужении и при этом свободная, как никто другой. Она отдала жизнь за Христа, Который и есть ее Бог. И ее, как и Христа, распяли. Мальчик пока смутно понимал, как соотносится Распятый на кресте с тем «дедом на облачке», против которого учили учителя. Но ему чудилось, будто перед ним открывалась книга в человеческий рост, куда можно войти. Там были и рабы с царями, и помещики с крестьянами, и все времена, все эпохи, о которых им рассказывал их усатый историк в школе, были едины.
Священник вместе с мальчиком обошел храм, рассматривая уцелевшие фрески. Святые, преподобные и мученики, святители и праведники взирали на них с высоты, и о каждом батюшка рассказывал историю.
– Так что же такое Бог? – по-подростковому запальчиво вдруг выкрикнул мальчик.
– А Бог есть Любовь, – ответил ему священник.
Мальчик стал часто приходить в церковь к батюшке Михаилу. В храм на помощь священнику потянулись люди, некоторых мальчик знал: были и Иван Григорьевич с соседней улицы с женой и незамужними дочерьми, и вышедшая на пенсию учительница Татьяна Алексеевна – она оказалась вовсе не строгой, а очень даже тихой и домашней, часто приносила всем работавшим на стройке пирожки. А однажды пришел его вечный обидчик Сережка, с ним пришла вся его родня: несколько сестренок, мать с отцом, две бабушки и два дедушки. Зайдя, перекрестились и поклонились, как будто им это было не в диковинку.
– Так ты…верующий? – спросил его мальчик.
– А то! – гордо сказал Сережка и показал старый крестик на веревочке.
– А не боишься… в школе?
– Не-а! Отцу чуть не тюрьмой угрожали за то, что столько детей и все верующие, а он говорит: «Мои будут в церковь ходить, хоть режьте!» От нас и отстали!
Мальчик завидовал Сережке. Его собственные родители говорили дома за ужином о строительстве церкви как о «ужасном возврате мракобесия в наши дни». Мальчик волновался: а ну как узнают, что он ходит вовсе не гулять на соседнюю улицу?
Шли дни. Церковь приняла опрятный вид, а мальчик, давно помогавший батюшке в алтаре, наконец-то решился на первую исповедь и Причастие. Полный неописуемой радости, он вышел в этот день из храма…
…и столкнулся со своим отцом. Рядом стояла, рыдая, мать.
Мальчик ждал, что отец или возьмет ремень, или будет кричать, и готовился терпеть всё. Но домашний разговор был коротким.
– Если ты верующий – ты мне не сын. Собирай вещи и уходи. Если нет – то поиграл и будет: сними крест и забудем о твоих детских глупостях.
– Я верующий, – сказал мальчик. – Мне собираться?
– Да! – сказал отец.
Мальчик взглянул на мать. Но та даже не смотрела на него.
Он собрал учебники, пару штанов, зимнюю куртку, запихал в рюкзак, с которым собирался ехать летом в лагерь, и открыл дверь.
Несколько последующих лет мальчик жил у отца Михаила. Часто навещал его Сережка, с которым они сделались друзьями. Батюшка любил их как родных. Мальчик окончил школу, потом техникум… А потом поехал в далекий большой город поступать в семинарию.
***
Как случилось, что так поменялась жизнь? И радостно должно быть: люди потянулись в храмы – по телевизору только об этом и говорят; даже в семинарском храме не протолкнуться, и никому не надо объяснять, как креститься. А может, это только у него в душе такое странное чувство? Будто всё по строгому распорядку, по какому-то расписанию. Но жизнь-то к расписанию не сводится. Желание служить Богу всей жизнью никуда не ушло; в ожидании рукоположения работать и зарабатывать деньги на молодую семью (юная супруга ждала первенца, дочку, которую он, памятуя о своем первом разговоре со священником, хотел назвать Юлией) дело правильное – так что же так тревожит? И как с такой тревогой решаться на священническую стезю? Так часто произносили при нем слово «паства». Некий человек в Евангелии задал вопрос: «Кто мой ближний?» Так как бы теперь ему не задать вопрос Богу: «Кто моя паства?» С одной стороны, для воцерковленных людей малочисленные батюшки нарасхват. Освятить, побеседовать, отслужить. С другой стороны, ему неоткуда было взять иллюзий, что большинство населения страны или, по крайней мере, города уже пришли к Богу. Когда ты видишь только верующих людей или несешь послушание в огромных храмах, битком забитых людьми во время Литургии, легко поверить, что за дверями храма почти никого и не осталось. А он каждый день ходил на работу, где хоть воинствующих атеистов и не было, но и назвать себя верующим никто не спешил. Некоторые не прочь были выслушать его аргументы, но ни отличных знаний, ни собственной убежденности, чтобы кого-то в чем-то убедить, ему не хватало.
Как-то он помогал на строительстве рядом с домом, где снимал квартиру. Еще и пару коллег смог позвать с собой и очень этому радовался. Старый больной батюшка-настоятель – исповедник за веру, много претерпевший в прежние годы и ныне уважаемый в епархии, – тоже приходил и брался за работу, как ни уговаривали его отдохнуть.
– Сегодня был полный храм народу и еще на улице стояли, – сказал однажды кто-то из молодых, кивая на небольшую часовню, где пока что шли службы. – Время сейчас такое, что почти что все уже к Богу пришли!
Старый батюшка улыбнулся и провел рукой по воздуху, указывая на всю округу: высокие новостройки, перекресток дорог, ряд магазинов, у которого суетилась толпа людей.
– Сынок, – мягко сказал он, – посмотри на эти дома. Если бы хоть по одному человеку из каждого дома пришло сегодня в храм на службу, так и кафедрального собора не хватило бы!
***
– Осторожнее, ну что же ты всё прыгаешь как олененок, – смеялся он, аккуратно переводя супругу через высокий бордюр. – Скоро уж рожать, а ты всё скачешь!
Молодая женщина засмеялась. Как на первых свиданиях, осторожно взяла его за руку, и они направились по тропинке к трамвайной остановке. Сейчас надо будет так же аккуратно перевести ее через рельсы, усадить на скамеечку под крышей. Ему нравилось заботиться о жене и нетерпеливо толкающейся, уже показывающей характер дочурке.
Вдруг на остановке произошло какое-то оживление. Потом ему будет стыдно, что в первые минуты он растерялся и не понял.
– Спаситэ-э-э-э! – закричал странный голос.
Вдоль рельсов бежал человек, темноволосый, в рабочей одежде. А за ним – как можно было не разглядеть? – вывернув из-за поворота, мчалась группа подростков в черном с палками в руках. Некоторые из них тащили с собой где-то подобранные камни.
– Господи! Так же нельзя! – вскрикнула его жена и кинулась было к остановке. Но один камень был пущен криво и ударил в землю прямо у ее ног. Она вскрикнула и инстинктивно схватилась за живот.
Люди на остановке безмолвствовали. Несколько человек зашли в павильон, чтобы в них не попали камнем. Из-за поворота показался опаздывающий трамвай…
– Будь здесь!
Он выпустил руку жены и в два прыжка уже был у рельсов, успел проскочить – трамвай испуганно зазвенел и сбавил скорость перед остановкой – и бросился наперерез группе с палками и камнями.
– Стойте!
Он распростер руки в стороны и встал перед ними. И они остановились, будто ожидая, что он скажет. А он не знал, что сказать. Только молился, чтобы убежал тот перепуганный мужчина, который с азиатским акцентом звал на помощь, да чтобы подольше не отходил трамвай и его жена не попыталась вмешаться в то, что сейчас произойдет.
Но ничего не произошло.
– Убежал, – скривился один из подростков и выбросил ненужный камень.
– Скажи спасибо русским! – выкрикнул в воздух второй так, будто их жертва должна была это слышать. Второй был круглолицый, у него было чистое и любопытное личико младшего школьника, впервые пришедшего на новый урок.
– Россия – для русских, Поволжье – для волжан! – начали скандировать еще четверо, побросав палки. Остальные переглядывались между собой, явно не понимая, что случилось и почему они остановились перед этим странным парнем, выскочившим откуда-то из-под трамвая.
Они развернулись и пошли обратно к повороту.
Трамвай тем временем всё стоял, почему-то не открывая дверей – видимо, произошла поломка, и люди недовольно переговаривались. Это он понял внезапно, когда к нему будто вернулся слух. Наконец двери открылись: кто-то выходил, вытаскивая мешки, кто-то ругался , что-де мешают тут выйти…
Если жить для Бога, никогда и ничто не сможет стать «скучным расписанием». Эта мысль пришла к нему сейчас. Господь захотел спасти человека – и вот эти дети в черном, где-то заразившиеся жестокими идеями, остановились, сами не зная почему. А он смог послужить этому. Он спрашивал – себя? Бога? – о тех, ради кого он, если Господь благоволит, будет служить, приняв сан, о тех, кого он для себя до сих пор так отвлеченно и в результате неуместно называл словом «паства»… Так вот же они, эти люди. Господь распялся и за того несчастного работягу, что чудом спасся от палок и камней. И за соотечественников этого работяги, приехавших в их город, ездящих на черных тонированных машинах и постоянно упоминающихся в криминальной хронике местных газет. И за равнодушных горожан на остановке, которые читают эти газеты. Если он хочет быть иереем Божиим, надо будет идти и вот к этим людям, а не только к благочестивым постоянным прихожанам, выстраивающимся в очередь за благословением. А если отправят в деревню, то… к таким, как те его односельчане, которые так и не вошли на Господень брачный пир. И еще неизвестно, кому легче будет воспринять весть о Христе: тому, кто за рулем той самой дорогой и «криминальной» машины, или тому, кто привык жить вроде бы мирно, но без Бога.
И при всем этом одна из главных «ответственностей» – это его семья. Один из преподавателей рассказывал на лекции о своей встрече со старцем – каким? Вот что значит невнимательно слушать... Как тот наставительно сказал, что о своей семье священник должен иметь особое попечение, хранить семейный мир и растить детей для Бога.
Да и сам он уже как-то успел поспорить с однокурсником: тот говорил, что семью священник должен отдать на попечение родственников, а сам только служить и проповедовать. На что он, тогда уже помолвленный со своей половинкой, которая сейчас ждет его за этим дурацким длинным трамваем, волнуется и молится, отвечал, что семья священника как раз и должна стремиться к тому, чтоб быть образцом для семейных людей своего прихода, да и вообще: «Если же кто о своих и особенно о домашних не печется, тот отрекся от веры и хуже неверного» (1 Тим. 5:8).
Позже он решит, что трамвай стоял на остановке целую вечность. Но жена скажет, что нет, совсем недолго, хотя там поначалу что-то и сломалось…
Наконец злосчастный транспорт тронулся.
Супруга стояла всё на том же месте и, как только это стало возможным, бросилась к мужу. Наверное, плакала и только сейчас вытерла слезы. Он подбежал к ней, обнял, помог перейти через рельсы.
– По-моему, Юля у нас родится раньше всех сроков, – всхлипнув, улыбнулась женщина. – Как ты их прогнал? Я видела этого парня – убегал через кусты, вон те дальние. Как заяц. Страшно… а потом они ушли в другую сторону… Люди помогли?
– Бог помог, – ободряюще кивнул он. – И во всем всегда поможет. Что ж, идем ждать следующий трамвай… паства моя!
