«А говорят, москвички – фифы», или Каникулы в монастыре
Елена Кучеренко
Случилась у нас тут прекрасная история. Наша четвертая дочь Тоня, которой четырнадцатого августа, в первый день Успенского поста, исполнилось одиннадцать лет, две недели прожила в женском монастыре. В Феклиной пустыни, которая находится недалеко от Козельска и нашей дачи.
Забрала я ее буквально накануне ее дня рождения. Сначала она просила меня справить его прямо там – в Феклиной. Но потом мы подумали, что начало поста как-никак, и это в монастыре вообще неуместно. Пусть лучше едет в Москву, к друзьям. Да и в школу пора собираться.
Уезжали со слезами – плакали и Тоня и я... У меня прямо сердце рвалось, как будто я там часть его оставляла. Странно даже. И в монастыре загрустили. Привыкли к ней уже, наверное, за это время.
* * *
А получилось всё совершенно случайно. Как всегда, поехали мы этим летом в деревню под Оптиной пустынью. Там у нас старенький дом. Отдыхали тоже как обычно. Младшие – Тоня и Маша, у которой синдром Дауна, гоняли по деревне с соседскими близнецами – Акимом и Степой. Строили какие-то шалаши, ссорились, мирились, малину с кустов драли...
Тринадцатилетняя Дуня больше сидела дома в телефоне – с лицом глубоко познавшего жизнь подростка. Или с таким же лицом и в наушниках гуляла одна по деревне. Потому что «мой внутренний интроверт нуждается в покое, и вообще я хочу в Москву». А старшие – Варя с Соней и так были в Москве.
Ещё мы, конечно, ездили в Оптину пустынь на службы, были и у отца Льва в нашем деревенском храме. Ну и в Козельск, естественно. Очень любим по нему гулять.
Интересный городок. Домики кругом старые, двухэтажные, с палисалничками и двориками. А там – иномарка какая-нибудь стоит, современная вполне, и белье на веревке висит... Тут же – торговые центры... Эклектика.
Рядом Оптина, Феклина, Клыково, Шамордино, маленькие общинки, так что монахами здесь никого не удивишь. Вон, один в «Пятерочку» зашел, другой в «Дикси»... А что – не люди? Третий на велике мчит, только подрясник на ветру развевается. Подумаешь...
По улицам вечно бродят какие-то странники с посохами и котомками за плечами. Ангельское пение тут же откуда-то. А... Это хор церковный идет – распевается. Или у телефона звонок такой... Женщины в юбках и платках, укрытые от щиколоток до макушки. Мужички в кирзовых сапогах, с огромными деревянными крестами и в веригах. Справа – корова мычит. Слева – лошадь с телегой идет. Курица может дорогу перебежать под громкую ругань неуследившего петуха. Машины носятся с бешеной скоростью по разбитым дорогам, как будто водители их бессмертные… Там банька топится, баян рвется и девчонки хохочут. Здесь церковь колоколами звенит. А на въезде ритуальное агентство и надгробные памятники. Мне нравится.
Ну и кафе наше любимое там же. Не сочтите за рекламу, но вкуснее я нигде не ела. И сравнительно недорого. Самые вкусные в мире эклеры, кстати, тоже в Козельске. Но в другом месте. Приезжайте – вам подскажут...
* * *
Но это я уже отвлеклась... Так, в общем, и жили. Но однажды к нам в гости заехал отец Лев – батюшка из нашей деревни. И, слово за слово, рассказал, что в Феклиной пустыни, где он тоже служит – в очередь, нет интернета и дети хоть там в телефонах не сидят. Ну, я и ляпнула:
– Вот бы Тоню нам туда.
Просто у меня с этими телефонами прямо война. Стоит зазеваться, все – в них. Я сама, кстати, тоже.
Я и про Дуню – туда хотела было заикнуться, но она превентивно сделала такое лицо, что я решила погодить...
И удивительно, но Тоня прямо загорелась.
– А можно мне правда – в Феклину? Ну, можно?!?
Это было правда удивительно. Потому что, несмотря на то, что Тоня ходит в храм (пока, но, Господи, спасибо Тебе и за это), исповедуется и причащается, в особом благочестии она замечена не была. Разве что несколько месяцев назад я увидела, как она стояла в храме со свечкой в руках и, слезно прямо, о чем-то молилась. Я тогда так впечатлилась, что тоже попросила Бога: «Господи, Ты видишь, как моя дочка молится Тебе! Услышь ее детскую молитву!»
А потом в чайной Тоня спросила меня:
– Мама, ты знаешь о чем я молилась?
– О чем?
– Чтобы мы завели третью собаку.
Так и хотелось крикнуть: « Господи! Отбой!»
А... Вспомнила. Еще Тоня очень молилась об упокоении черепашки Моти, которая у нас несколько лет назад умерла. Мы похоронили ее на нашем московском подворье – в клумбе, со всеми почестями. И окропили могилку святой водичкой.
Правда, недавно я узнала, что черепахи впадают в спячку. И если кажется, что она умерла – еще не факт. Но об этом я даже думать боюсь.
* * *
В общем, Тоня собралась в монастырь. А отец Лев пообещал спросить у матушки Николаи – настоятельницы, можно или нет. А пока пригласил нас туда на службу. Был как раз праздник иконы Божией Матери «Троеручица». А там известный чудотворный образ.
Приехали, познакомились с матушкой. А дальше произошла удивительная просто история. Я ее в другом месте уже рассказывала, но она так меня впечатлила, что не могу не вспомнить еще раз.
Тогда в Феклиной, перед акафистом Троеручице, я подошла к матушке Николае с вопросом о Тоне, и она спросила меня, когда я хочу ее привезти. Это была пятница, по-моему. А до этого мы с Тоней договорились, что она «уйдет в монастырь» в среду. Потому что в Козельске были их с Дуней подружки из Москвы, и в понедельник она собиралась к ним на ночевку.
И вот на вопрос матушки Николаи, когда я привезу Тоню, я почему-то брякнула:
– Можно во вторник?
– Хорошо.
Тоня расстроилась. Но что-то переделывать было уже неудобно. «Эти сами не знают, чего хотят, пусть дома лучше подвизаются», – могла бы подумать матушка.
Ну и всё... Собрали вещи, и привезла я ее во вторник утром. Матушка Николая обняла ее, отец Антоний (духовник обители) благословил. И собралась я уезжать.
Но у Бога, как известно, случайностей не бывает. Анастасия, которая живет и трудничает в монастыре, и которую благословили приглядывать за Тоней, сказала, что в этот день (во вторник) вечером в Феклину Пустынь прибывает чудотворная икона Божией Матери «Калужская». Пробудет здесь одну ночь, завтра в четыре утра служба, и они ее провожают. И тогда я поняла, что не «брякнула», а Божья Матерь подсказала мне, как правильно сделать.
Я поблагодарила за чудесную информацию и передала Тоню Анастасии. Как бы между прочим предупредив, что она у нас изредка лунатит. Не могу сказать, что Анастасию эта новость очень обрадовала. Она, конечно, ничего не сказала, но на лице отобразились чувства.
– Тогда пусть спит внизу, а я на втором ярусе, – сказала она.
До этого матушка Николая предложила Тоне спать наверху.
– Она и с первого яруса падала и ломала колючицу, – радостно сообщила я.
На этой оптимистической ноте мы с Машей и уехали. А вечером вернулись и вместе со всеми встречали чудотворную икону. Тоня в это время драила чайную – послушание превыше поста и молитвы. Но зато на следующий день в четыре утра она была на службе и провожала Божью Матерь. О чем радостно мне писала в Телеграмме. А меня удивляли две вещи. Как ее смогли так рано разбудить? И откуда у нее там интернет? Не иначе как вымолила.
* * *
Забрать Тоню я должна была через день – в четверг. Но когда я позвонила ей накануне и спросила, во сколько лучше приехать, она вдруг сказала:
– А можно меня вообще не забирать? Мама, ты не представляешь, как здесь хорошо!
Почему – не представляю? Представляю. У меня уже двадцать лет такое же чувство в Оптиной пустыни: «Как же мне здесь хорошо!»
Я приехала навестить Тоню в Феклиной, мы пили чай, и одна трудница, вспоминая, как здесь оказалась, рассказала, что сначала приехала в Оптину.
– И Оптина меня «зажевала», – сказала она. – А дальше отец Антоний благословил меня сюда.
Это очень точные слова. Меня Оптина тоже «зажевала». И я всегда хотела пожить немного в монастыре. В любом. Но как-то не получалось – то одно, то другое, то дети. А Тоня взяла и сделала то, о чем я всегда мечтала.
Дочка прожила там, как я уже сказала, две недели. Она ходила на службы, исповедовалась, причащалась. Вроде даже была на полунощнице, но это не точно. Когда я об этом спросила, она усиленно закивала. И женщины-трудницы усиленно закивали, но как-то неоднозначно...
... Скоро Тоня позвонила и попросила привезти ей четки и книги про монахов. И несколько юбок. Это та девочка, которая не признавала ничего, кроме штанов...
... Она рассказывала, какие там все добрые, а Анастасия, женщина, которой поручили Тоню, – хорошая-прехорошая и относится к ней, как к своему ребенку...
... Она помогала в чайной для трудников и паломников и сидела в церковной лавке. Второе до определенного момента ей нравилось больше всего. И ее хвалили и рассказывали, что она «носилась там, как электровеник, когда приехал автобус с паломниками»...
Однажды, когда я приехала, Тоня долго уговаривала меня купить поясок, освященный на мощах святой Феклы:
– И тогда у нас будет еще малыш. Он – для этого.
– Тоня, какой малыш? Я уже старая.
– Мама! Ты что – неверующая?! Повяжи поясок, и будет малыш!
А когда я что-то хотела сделать (не помню уже – что), снисходительно и важно на меня посмотрела:
– Мама, вообще-то на это надо брать благословение!
А потом добавила:
– Ладно! Пойдем трапезничать. Я вообще-то могу с матушками, я тут тружусь. Но пойду с тобой.
* * *
Тоня протирала в храме подсвечники и радовалась, что ее хвалила мать Тихона, которая несет там послушание. Она выучила, как кого зовут, рассказывала мне:
– Вон – мать Фекла, вон – мать Михаила, вон – мать Лаврентия... Вон...
... Мать Лаврентия... Ее хорошо запомнила Маша. Как-то на службе наша особая дочка подсела к ней и вдруг прильнула. Матушка обняла ее в ответ. А Маша начала гладить ее по клобуку, а потом попросила четки. Мать Лаврентия дала и дочка надела их, как бусы.
Я хотела было вмешаться, но Тоня сказала:
– Мать Лаврентия разберется сама.
Так и получилось, и скоро Маша отдала четки. И с тех пор называет монахиню «добрая мать Лаврентия».
Ей тоже в Феклиной очень понравилось. Она и Анастасию Тонину запомнила и при встрече бежала обниматься.
А один раз, кстати, Маша там потерялась. Как раз тогда, когда привезли чудотворную Калужскую икону Божией Матери. Я пошла на акафист, а дочка осталась играть на лавочке со своими игрушками. Обычно она никогда никуда не уходит. Только если ее уведут – и это проблема. А сама – нет. Слушается. А тут выхожу минут через двадцать из храма – нет ее.
Оббегала монастырь – нет. Выбежала за ворота – нет. Забежала в пещерку святой Феклы, а она там. Расселась на коврике, взяла маленький молитвослов, который там лежал, и сидела, молитвы читала. Пошла я опять на акафист, минут через пятнадцать пришла за ней, чтобы батюшка помазал, а она уже лежит. Устала, наверное. И так, лежа, молитвы и читает.
Мне потом, когда я это в соцсетях рассказала, в шутку написали в комментариях: «12-летнему отроку Иисусу подражая...»
* * *
Вернусь к Тоне... Она пропалывала клумбы, собирала малину, выполняла какие-то поручения, еще что-то делала не очень сложное. Ее жалели.
А потом ее благословили на фермерское хозяйство. Она и до этого цвела, а тут прямо засияла как начищенный самовар. Животные – это ее. И это стало любимым дочкиным послушанием. Я как-то заехала: шея черная, воняет навозом, но счастлива – не передать словами.
Выучила, как какую козу зовут, и научилась доить. Доить! Тоня! Городская жительница, которая козу видела только на картинке!
У меня даже есть видео, где она первый раз пробует – пока одной рукой, но у нее получается. А потом мне рассказывали, что она уже выдаивает полностью козу двумя руками. Я, если честно, к вымени даже прикоснуться не рискну.
– А говорят, москвички – фифы, – написал мне отец Лев, когда я прислала ему то видео.
Вместе с Ираидой – трудницей, Тоня пасла коз и ухаживала за ними. И козы даже начали ревновать дочку друг к другу. А однажды она прокатилась верхом на козе... У меня и это видео есть. И это очень смешно.
Она буквально влюбилась в теленка, а он при встрече лез к ней целоваться и однажды засосал челку и чуть ее не откусил. Есть одно очень забавное фото – Тоня в футболке с Пушкиным (она же большая его поклонница, даже молится о его упокоении), а теленок повалил ее и рассматривал Александра Сергеевича.
А потом Тоня шла в богадельню и делилась своими животноводческими впечатлениями с матушкой Евтропией.
– Я еле выучила, как ее зовут, – признавалась дочка.
Но они очень подружились – наша шубутная девочка и эта старенькая инокиня, которая уже живет в богадельне.
– Она очень-очень добрая... Ты даже не представляешь, какая она добрая, – рассказывала дочка.
Когда мать Евтропия узнала, что Тоня уезжает, она чуть не заплакала. А Тоня плакала по-настоящему. И в машине рассматривала фото из монастыря.
Да и я всплакнула. Особенно, когда ходили – прощались со всеми.
– Что, уже уезжаешь? – спрашивали ее сестры. – Тонь, оставайся...
Ой, пишу, и чуть не плачу...
Матушка Тихона на прощанье сводила ее на пруд, показала, как кормит рыб. А матушка Николая одарила всем, чем только можно, – даже шубу подарила.
– Мам, а можно я на осенние каникулы приеду сюда? – спросила Тоня.
– Если благословят, конечно можно.
Я помню-помню, что на всё здесь надо брать благословение.
* * *
Нет-нет, не думайте, что наша девочка за две недели стала святой.
За день до ее отъезда из монастыря, я привезла туда ее московскую подружку Свету, у которой она хотела ночевать, помните?
Тоня начала ей всё показывать, и они, такие:
– Мы на могилки, на могилки...
Там некрополь...
– Хорошие какие девочки, – думаю, – могилкам пошли поклониться.
Через какое-то время иду, смотрю издалека, сидят там на лавочке в телефоне, хохочут...
А однажды приезжаю, ищу...
– Где Тоня, не подскажете? – спрашиваю сестер.
– Она там в богадельне подвизается.
Заглядываю – сидит на диване нога на ногу, в телефоне играет. Подвизается...
После серьезного разговора пообещала, что больше в монастыре играть не будет. Потому что:
– Хочешь играть – домой!
– Лучше я от телефона откажусь, но отсюда не уеду, – пообещала она.
Но судя по тому, что она знает все места в обители, где берет интернет («вон под тем деревом, вон на том пенечке, вон на той лавочке»), – как говорится: «Мое слово! Хочу даю, хочу беру обратно!»
Это как Света та Тоне сказала, когда наша ее задирала:
– Тоня, ты две недели в монастыре, а толку никакого...
... Но, знаете, я думаю, есть толк... Да, всё еще будет. И неверие, и сомнение, и нежелание идти в храм. В миру же живем, увы... И сейчас для нее это больше была игра, чем настоящая молитва. Но вот это тепло, эту любовь, там ей подаренные, Тоня запомнит навсегда. И это чувство: «Мама, ты не представляешь, как мне здесь хорошо!» будет с ней всю жизнь. Потому что это – благодать! И я за это до слез благодарна и матушке Николае, и отцу Антонию, и отцу Льву. И Богу и Богородице...
Тоня сама говорит, что это были лучшие каникулы в ее жизни – каникулы в монастыре. Хотя до этого мы с ней ездили на море... А Маша теперь ее называет – мать Антонина.
Кстати, в Феклиной пустыни Тоня не лунатила. Только один раз села на кровати и начала что-то говорить про Дуню... Это и понятно. Они у нас с пеленок – и вместе не могут, и врозь тоже. Дуня эти две недели всё ворчала: «Пусть сидит там! Пусть исправляется!» А мне хвалили Тоню и говорили, что с нее можно брать пример. Чудеса...
... И последнее... Когда я в соцсетях рассказывала об этом нашем опыте, одна читательница написала:
– В любом случае, это даст свои плоды обязательно. Я сама жила в монастыре. Наитеплейшие воспоминания на всю жизнь. И мамам многим советую не в лагеря детей отправлять, а в монастырь пожить немного.
РУКА ДАЮЩЕГО НЕ ОСКУДЕВАЕТ!
