«О духовности, гауптвахте и злом солдате с деревянным автоматом». Фронтовые истории

Елена Кучеренко

– Армия – это такое место, где все абсолютно «голые». Здесь человек никогда не сможет спрятать от других то, кем он является на самом деле. Все плохое и хорошее в нем рано или поздно выльется наружу. И будет видно всем... 

Я слушаю очередную запись, которую сделал для меня Михаил – волонтер, который возит на Донбасс гуманитарную помощь. В военные госпиталя и на передовую.  И думаю, что так, наверное, будет на Страшном суде. Когда спадет все наносное, и явится всем наше нутро. Как оно есть – без прикрас. 

В этот раз собеседник моего друга – человек с позывным Шаман. Не певец – другой. Это его слова. Ему тридцать восемь лет, и служит он фельдшером. Рассказывает о себе, своей семье и военных буднях – часто  неприглядных и совсем неромантических. Спокойный, интеллигентный голос без какого-либо намека на мат (обычное дело для армии). Если бы не тема разговора, можно было бы подумать, что хорошо образованный, успешный и уверенный в себе человек ведет какую-нибудь светскую беседу. 

Но в мирной жизни Шаман таким и был – состоявшимся и успешным. 

* * *

– Шаман –  крутой, –  говорит Михаил. –  Я очень хотел бы быть таким, как он. Правда, когда я в первый раз его на «передке» увидел, он был похож на бомжа. Грязный, мокрый, непонятно во что одетый. Они все там такими были. Потом уже мы привезли им трусы, носки, термобелье, еще много чего. А дальше я узнал, что у него в Москве успешный бизнес, и на гражданке он весь «фаршированный» с ног до головы. Он когда в учебку приехал на одном из своих авто, на него дикими глазами смотрели: «Чувак, тебе-то здесь чего надо? Валил бы ты отсюда!»... –  «Не, мужики, я с вами»... 

Парень этот был из первого потока мобилизованных. Повестка пришла двадцать второго сентября прошлого года. Но получила ее его мама. 

– Она, понятное дело, попыталась от меня этот факт утаить. Я же на той квартире давно не живу. У меня свой дом, своя семья. Но потом мне позвонили на мобильный телефон, сказали, что я в списках мобилизованных и что должен получить повестку. Через день (на следующий у меня не получилось) в управе района я сам ее и забрал. Расписался, прибыл в военкомат, и мне дали два дня на подготовку. 

Шаман совсем не лукавит – в те сутки, которые прошли между звонком и получением повестки, он много думал. 

– На гражданке я катался, как сыр в масле. Я не нуждался в деньгах, меня ничего не напрягало. И если идти воевать –  то точно не за зарплату, – рассказывал он. – Тогда за что?.. Я советовался со своим нареченным братом. Этот человек не брат мне по крови, но очень близок. Он сказал: «Я приму любое твое решение. Мы можем отправить тебя в Армению, в Азербайджан, куда хочешь. Ты будешь там жить. Будем тебе денег отправлять – сколько скажешь. Захочешь – будешь дистанционно работать. Не захочешь – будешь просто отдыхать. Отсидишься, пока это все не пройдет. Второй вариант – взять повестку, пойти и выполнить свой долг»... За те сутки я много чего взвесил. Не буду врать, были грешные мысли спрятаться. У меня жена и двое детей. А война – это страшно. Кто бы что ни говорил и как бы перья не распускал, боятся абсолютно все. Особенно гражданские люди, которые войну видели только по телевизору... В общем, было, над чем ломать голову. Но в итоге, я взял повестку и поехал отстаивать нашу правду. Как и многие мои побратимы по оружию. Если бы я не пошел, другой не пошел... Если бы мы все не пошли, что было бы тогда? Я уверен – победа будет за нами, другого пути у нас просто нет. Мы все должны вернуться домой, нас всех ждут... Жена, понятное дело, ругается. Она переживает. Но я не мог по-другому. Ей я сказал: «Как бы ты жила потом со мной, зная, что я взял и убежал?». Она молчит. Вроде бы, если муж рядом – хорошо. Но как потом с этим камнем жить?

* * *

Первый приезд на позиции... 

Там, куда их привезли, по его словам, частично техникой были уже выкопаны окопы. Но на тот момент восемьдесят процентов из их были затоплены водой. Потом нашли более пригодные места. 

– Не буду врать, первое ощущение – страх, – вспоминает парень. –  Ты находишься там, где никогда не был, и не знаешь, чего ждать. Что откуда прилетит, и чем вообще закончится эта ночь. Потому что прибыли мы ночью. Было очень темно, пошел, как назло, дождь. Мы промокли, замерзли. Работала артиллерия, слава Богу – наша. Мы в тот момент не знали и не понимали, где и кто стреляет. Просто: «Бабах – бубух»... Паника... Ее никто не отменял... Но по истечении времени это стало обыденным. Когда день за днем происходит одно и то же, ты уже не обращаешь на это внимания. Концентрацию, конечно, сохраняешь. Внимание, понимание – это в обязательном порядке. Расслабляться нельзя ни в коем случае, это может привести к очень печальным последствиям. Но бояться просто-напросто устаешь. Приходит осознание, что, если прилетит, значит, так суждено. И уже понимаешь – когда будет работать артиллерия, когда не будет. Это напрямую зависит от погодных условий, от местности, от грунта, от осадков. Во время дождей, а зимой – потепления, любые направления (а в полях дорог нет, есть направления) приходят в негодность. Легкая техника, тяжелая техника, проходимая (КАМАЗы, Уралы), все застревает и надолго. Их вытаскивают мощными тракторами. Те же танки, учитывая их вес, так же проседают и никуда пройти не могут. Соответственно, ты понимаешь, что в эту погоду наступления уже не будет ни откуда. Идет легкое затишье. Как только грунт подмерзает или высыхает, начинается «веселье» с обеих сторон. Сразу все начинают работать.

Шаман говорит, что стрелковый бой гораздо страшнее, чем артиллерийский. Потому что противник близко, буквально за углом, и ты можешь даже увидеть его глаза. 

– Самые результативные – артиллерия и авиация. Они не смотрят в лицо противнику.  Противник – это человек, так или иначе.  Мне, честно говоря, даже жаль мобилизованных с той стороны. Они такие же ребята, у них такие же семьи. Есть видео, как их мобилизуют. Их хватают на улицах. Многие из них не хотят этой войны. Им это не нужно. Они хотят просто жить. Вот режим у них нацистский – это да... И наемники там – хуже демонов. Бесовщина и дьявольщина, мы это знаем. Среди них адекватных бойцов-воинов, которых стоит уважать, – единицы... Но в любом случае, что касается артиллерии, и те, кто бьет, и те, по кому бьют, друг друга не видят. Но ты точно знаешь, что перед тем, как по тебе прилетит, будет свист. У тебя есть одна-полторы секунды для принятия решения. Самое правильное – упасть или найти какую-то щель, чтобы тебя не зацепило. Если это город – любой угол здания, водосток, что угодно – любое углубление. Если это поле –  просто падаешь на землю. Худо-бедно, но вероятность, что тебя зацепит, уже меньше. Потому что, если вникать, разлет осколков идет не по горизонтали, а до сорока пяти градусов вверх. И если ты не в зоне попадания, то тебя не зацепит. Если совсем рядом – будет контузия. Возможно, ударная волна что-то повредит. Но ты, скорее всего, останешься жив. А есть и очень опасные разлеты осколков, от которых укрыться практически невозможно. Это когда снаряд разрывается над головами. 

– У одного рядового из моего подразделения разболейся зуб, и он сидел с другими парнями в госпитале полка, на воздухе. Ждал отправления на лечение или удаление. Как получится... И тут – снаряд. Он зацепился за дерево и сдетонировал на уровне второго этажа жилого дома. Вот в этом случае все всегда очень печально. Самый неприятный взрыв. Он бьет по всей своей круговой – вверх, вниз, влево и вправо. Укрыться от него невозможно. Ребята находились в семи-десяти метрах от места взрыва. Их было трое. Один получил ранение в шею и скончался на месте, второй – в грудь. Скончался в госпитале. Он был без бронежилета. Надел бы – остался бы жив. Они оба из моего полка, но не из моего подразделения. Третьему, который мой и у которого болели зубы, сильно посекло ногу, произошел разрыв тканей. Врачи что-то пытались собрать, восстановить. Но ничего не вышло, ногу пришлось ампутировать. Мальчишка без ноги теперь, но живой. Сейчас он дома, восстанавливается, дай Бог ему здоровья! Хочется верить, что потеря ноги его не сломает и он продолжит нормальную жизнь. Это не конец. Есть протезы. И я надеюсь, что он в этом смысле правильно распорядится выплатой, которая ему положена. 

* * *

Михаил спрашивает о том, к чему, кроме стрельбы, страха и смертей человеку из мирной жизни в тех условиях сложнее всего привыкнуть. 

– Лично я ко всему привыкаю очень быстро, – говорит Шаман. –  Да, сейчас у меня на гражданке все отлично и комфортно. Но в детстве у меня не было уж очень хороших условий жизни. А потом была срочная служба – десять боевых выездов. Так что, все нормально. Я знаю, что такое – жить под открытым небом, как себя вести в полевых условиях, что, в первую очередь, необходимо себе добывать. Чего, действительно, не хватало и не хватает –  так это дома, родных и близких. Вот за них я всегда переживаю и о них всегда думаю – всё ли у них есть, всё ли хорошо. С ними есть связь, но в этом плане надо быть предельно осторожными. Есть понятие пиллинга, и армия противника этим успешно пользуется. Все мы помним, как в январе накрыли наших ребят. ПВО у нас отрабатывает хорошо, но противник тоже не дурак. Так что да... Самое тяжелое – это переживать за семью. А в остальном –  здесь все можно найти. И воду, и еду. Если руки-ноги есть, можно и кров себе найти. Если есть желание жить и выживать – ты выживешь и будешь жить. Крышу над головой сделаешь, печку придумаешь.

Первые печки у нас были земляные. Ничего сложного – отверстие в земле и определенный дымоход из той же самой земли под правильным углом делаешь – и все работает... Постепенно обжились буржуйками образца Первой мировой войны (смеется). Чугунные. Но кстати, они лучше всего работают. Потом у нас появились современные буржуйки – более интересные. С гуманитаркой привезли, которые греют на отработанном масле.  Чего-чего, а отработки у нас хватает, техники навалом, и масло постоянно меняется. Обжились – ничего. Стоим на позициях, держим оборону. Так что в данный момент я не ощущаю, что чего-то не хватает. И условия более, чем приемлемые, и в целом все хорошо.  

Я слушаю, и мне сложно себе представить, что мужчина, который недавно еще, наверное, вел светскую жизнь, ходил в дорогие рестораны, ни в чем себе не отказывал, так вот запросто может привыкнуть к этим нечеловеческим условиям. Но, наверное, таким и должен быть настоящий мужчина, независимо от достатка и социального статуса. Если надо – добыть еду в чистом поле, надо – голыми руками построить там жилье. А не ныть.

–  Ты знаешь, что он еще делал? –  говорит мне Михаил. –  У них же позиции были растянуты на километры. На транспорте передвигаться по ним нельзя –  противник заметит и накроет. Так он каждое утро вставал и бегом оббегал все окопы. Смотрел – не нуждается ли кто в чем-то, не заболел ли. И так каждый день. Похудел на двадцать килограмм. 

* * *

Парень вспоминает тех, кто произвел там на него самое сильное впечатление. «Люди-глыбы», как они с Михаилом их называют. Один из них – командир полка, в котором служит парень. И к которому у него сначала было неоднозначное отношение. Теперь он с уверенностью называет его человеком с большой буквы. 

– По первости я его не совсем понимал. Он часто выходил из себя, казался мне чрезмерно жестким. Это с одной стороны. Но с другой – он приложил колоссальные усилия, чтобы нам привезли автомобили – буханки. И это сделали гуманитаркой. Благодаря ему, той же гуманитаркой, нам привезли генераторы, хоть и бензиновые, и еще много других вещей. Он пробил для нас отпуска, когда другие в них еще не ходили. А жесткость... Я потом уже понял, что иначе нельзя. Законы военного времени. Он командует тремя тысячами человек. И я, к сожалению, не могу сказать, что все там – классные супер-парни. В семье не без урода, мы это знаем. Последних наш командир прекрасно выявляет. И доносит до них, что они не правы. Его любят. Он не двуличен, он четко видит цель, бережет и ценит своих солдат... Он хочет, чтобы все мы вернулись домой и делает для этого всё!  Делает всё для чужих, по сути, ему людей. Но он так не считает. Он реально – отец полка. Это не человек пустого звука, это человек дела.

Шаман говорит, что таких людей дела там немало. Которые много не говорят –  больше делают. Которые не жалеют себя ряди других. Представят плечо, вытащат из огня, заслонят собой. Но есть опять же те, до кого надо «доносить». Это одна из «неромантичных» сторон ратного дела. Но из песни слов не выкинешь. 

* * *

– Есть у нас такое прекрасное место – гауптвахта. Она немного не такая, какой мы привыкли видеть ее в фильмах –  тебя закрыли в камере, ты сидишь взаперти и размышляешь о законах бытия. В реальности надо быстро и максимально эффективно помочь людям переосмыслить некоторые вещи. Нашу гауптвахту мы называем «Гостиница в Узбекистане». Некоторым на гражданке это место было бы лучше, чем десять лет тюрьмы. Одной недели хватит за глаза.

За что туда можно попасть? За алкоголь, например. 

– Свинья ведь везде грязь найдет... А позволяя себе подобные вещи, ты подставляешь не только себя, ты подставляешь своих товарищей, своих братьев по оружию. Представь, враг подошел близко, а ты не способен даже держать  автомат. Что с тобой быстро разберутся – это понятно. Но ты и товарищей за собой потянешь. Это беда. И, к сожалению, это не все понимают. Но в итоге осознание всей серьезности таких проступков приходит. А если не приходит? В этом случае может отбыть в штурмовые отряды. Это не значит, что тебя списали. Но за все надо отвечать, а здесь –  тем более. И до людей доходит, да.

Шаман рассказывает о своем боевом товарище – добровольце. Парень этот злоупотреблял алкоголем, за что и попал на гауптвахту.

– Он пробыл в «гостинице» три дня и не то, что пить, даже курить бросил. А у него до этого девять лет тюрьмы, то есть, он – человек с определенным прошлым. Но сейчас, глядя на него, сказать, что он сидел или нарушал у нас здесь правила, я не могу. Он постоянно работает, все время чем-то занят, никогда не сидит на месте. Всегда в хорошем настроении, шутит, веселится, вежливый. Человек реально все осознал. И я искренне надеюсь, что так всегда и будет. Дай Бог ему здоровья и долгих лет жизни. Он классный парень, без вопросов.

Нет, Шаман не восхваляет гауптвахту, вы не подумайте. Никому не доставляет большого удовольствия отправлять туда людей. Но иногда иначе нельзя – для их же блага. Потому что там шутки уже кончились. И речь идет о жизни – не только твоей, но и твоих товарищей.

* * *

Я слушаю его истории о том, что происходит с людьми на фронте. Грустные, радостные (а радость там тоже есть), трагические и неприятные (и такое случается). Истории о том, как война меняет людей. 

– Здесь, даже  если ты будешь сидеть, молчать и не двигаться, рано  или поздно мы все равно о тебе все узнаём.  Кто ты есть на самом деле, – говорит он. – Но даже если человек проявил себя не лучшим образом, всегда нужно давать ему шанс. Бог нам его дает, и мы должны.

Шаман какое-то время молчит, а потом начинает рассказывать историю о злом солдате с деревянным автоматом.

В тот момент их роту разделили на две части. Он прибыл на позиции, где отсутствовал его командир. А командовал той половиной лейтенант, который не служил в армии, но у него была военная кафедра. Отсюда и звание. 

–  Но это не отменяет того факта, что он очень хороший и добрый человек. А у него в подразделении есть солдат, который, наоборот, очень злой и ведет себя вызывающе. Тогда таким был, по крайней мере. Хотя нельзя сказать, что в тот момент он что-то особенное из себя представлял. Еще когда мы были в учебке, он где-то раздобыл алкоголь в больших количествах. И, возможно, –  наркотики. Доказательств нет, но подозрения есть. Чувак этот ушел в такое состояние, что ходил под себя. Большего унижения перед мужиками быть не может... А в тот день, на позициях я своими глазами увидел, как он на того лейтенанта, своего командира, нелестно, скажем так, выражался. Я его попросил замолчать. Объяснил, что, как минимум, это офицер, и солдат не имеет права с ним так разговаривать. Как максимум – это боевой товарищ. И завтра, возможно, он может оказаться рядом, чтобы защитить тебя. А ты, если понадобится, должен будешь защитить его. Если у вас есть какие-то недосказанности в отношениях, можно, в конце-концов, привлечь командира, и он вас рассудит. Если есть необходимость, он сделает передвижение «по штатке». Его туда, тебя сюда.

Объяснил Шаман все это «злому солдату» и уехал. Но в тот же день вечером опять вернулся на те позиции.

– И этот гад вышел на разгрузку КАМАЗа в очередной раз пьяный. Я незамедлительно отправил его в «гостиницу» отдыхать. И двух парней, которые с ним пили, –  тоже.  Одного, может, и зря. Он хороший мальчишка, но повелся с этими ребятами и поддался на искушения. Но прощать нельзя. Чтобы никто не думал, что так можно поступать. Так поступать нельзя! 

Когда ребята эти из «гостиницы» вышли, «злому солдату», как зачинщику и вообще безответственному человеку, вручили деревянный автомат. В прямом смысле. А что еще ему можно доверить? 

– А потом его подвинули к нам на позиции, –  рассказывает Шаман. – Он без еды, без воды... Без какой-либо постройки, чтобы укрыться. Я худо-бедно нашел ему жилище. Собрал хороший паек – колбаса, сыр, хлеб... Воды ему принес. Какой бы он ни был, это человек. И мой боевой товарищ. Он поел, попил. Потом прибыл ко мне и попросил надавать ему заданий. И он их прекрасно выполняет. Отстаивает свое достоинство. Надо, обязательно надо наставлять их на правильный путь, давать возможность реабилитироваться. Иначе – сгинет человек. А так пройдет какое-то время и он, сейчас – парень с деревянным автоматом, возможно, станет героем. Спасет даже меня. 

* * *

Михаил спрашивает своего собеседника, переменилось ли его собственное сознание, мироощущение  после того, как он попал на СВО...

– Да, в корне. Перевернулось вообще все. В моей голове, в моей душе, в моем сердце. Опять же, я не буду кривить душой. До своего отправления на фронт, я всегда считал, что я, пусть немного, но все же выше других, умнее других, лучше других. Или не немного. Я могу зарабатывать, делаю это успешно. В общем, гордыня одолевала. Здесь я понял, что гордыня – это грех. Я не лучше и не хуже других, я обычный человек. Простой солдат. Нужно не гордиться собой, а стараться жить правильно. Правильно расставлять приоритеты, быть добрым, не порождать зло. Потому что зло порождает зло. Ударили по одной щеке – подставь другую. Потому что если ты ответишь –  ты порождаешь зло... Что я еще понял? Я не совсем хорошо вел себя по отношению к своей супруге, в чем я уже каялся и исповедовался. Мог уехать с друзьями и не позвонить. Не сказать – где я, не вернуться домой. Она переживала, а я думал, что это норма. Но это очень обижает человека. И хуже всего, когда ранен кто-то очень близкий. Ранен тобой. Здесь, как нигде, я ощутил, что такое семья. Это – самое дорогое, что у тебя есть. Ты обязан ее защищать и никого в нее не пускать. Ты, как мужчина, как муж, как отец, это самое дорогое оберегаешь. Еще что?.. Именно здесь, как нигде,  я почувствовал, что Бог есть, Он с нами, Он нас слышит, помогает нам. Даже самым заблудшим, которые давно о Нем забыли. А Он все равно протягивает руку и дает возможность выжить в этой мясорубке.

Бывают ведь реальные чудеса. Должен был погибнуть – не погиб, машина останавливается там, где она не могла остановиться по определению... В народе говорят – в рубашке родился. Нет никакой рубашки. Просто твое время еще не пришло. У Бога на тебя другие планы. И возможно ты когда-нибудь совершишь что-то, к чему ты шел всю жизнь.

* * *

Считает ли Шаман, что эти события – самый важный момент в его жизни? Нет, не считает... Он мечтает, чтобы это все закончилось скорее. Конечно же, нашей победой.

– Когда мы вернемся домой (а мы обязательно вернемся), я хочу жить, строить, воспитывать детей... Самый важный момент в моей жизни был, когда у меня родился сын. И я очень хочу еще детей. Семья – вот это самое главное. Я уже говорил. Да, война останется в моей жизни, я это никуда уже не выкину. Это останется со мной, но самым важным не будет. Я не буду заострять на этом внимание. Потому что, если я это сделаю, это начнет «поедать» меня изнутри. И я не смогу ни заниматься семьей, ни воспитывать детей, ни заниматься моей работой. А это рабочие места, которые я до сих пор предоставляю людям. Сейчас все это поддерживает мой партнер. У нас много людей. И это мое бремя. Я должен о них заботиться. Они получают хорошую зарплату, у них хорошие условия труда. Я не могу их оставить.

Вот на этом я буду акцентировать свое внимание. Имея в анамнезе десять боевых выездов «по срочке», я это потом прокручивал в голове, и это разрушало меня изнутри. Я буду заниматься гуманитаркой, помогать тем, кто нуждается в помощи. Здесь я хорошо осознал, что помощь сторонних людей с гражданки, гуманитарка, которую они возят, – это реально важно. Лично у меня сейчас здесь все есть с избытком, я даже готов делиться. Но для меня эта помощь важна морально. Кто-то посторонний отдает тебе часть своей жизни, часть своего времени. Это больше духовное, и это дает силы и понимание, что ты не один, за тебя переживают. И не только твои родные и близкие. Но и много-много других людей. Это и есть суть слова «народ». Наш народ был разобщен, а в этих условиях мы объединяемся. Это не деньги, не что-то материальное. Это духовность. Самое дорогое, что может быть. Машину ты можешь купить. А духовность можно только приобрести – временем, действиями, усилиями над собой. Это бесценно.

РУКА ДАЮЩЕГО НЕ ОСКУДЕВАЕТ!