Подвижник
Николай Головкин
7 сентября – 80 лет выдающемуся русскому писателю, сопредседателю Союза писателей России, первому лауреату Патриаршей литературной премии имени свв. равноап. Кирилла и Мефодия, Почетному Председателю Международного литературного форума «Золотой Витязь» Владимиру Крупину
Уроженец старинного вятского села Кильмезь, сын лесничего и колхозницы, Владимир Николаевич Крупин живет и плодотворно работает в Москве уже около 60 лет.
Прозу Крупина нередко сравнивают с притчами: ведь в основе его произведений – проблемы нашего бытия.
«Крестили нас с братом и сестрой младшей в 45-м году, – вспоминает Владимир Николаевич. – Поп отец Гавриил крестил, и говорил: впервые у одной матери враз трех детей крещу.
А в 76-м году хорошую роль сыграла вдова писателя Александра Яшина, Злата Константиновна, глубоко религиозная женщина, которая дала мне почитать повесть Ивана Шмелёва «Куликово поле». Я тогда много читал самиздата, в нем и религиозная литература ходила».
***
Владимир Николаевич автор более 40 книг, в том числе повестей «Живая вода» (1980), «Сороковой день» (1981), принесших ему широкую известность, сборника рассказов «деревенской прозы» «Вятская тетрадь» и других. Благодарен Владимиру Николаевичу за его книги, подаренные мне с автографом.
К одной из книг Крупина – «Рассказы последнего времени» (2003) – предисловие написал его друг Валентин Распутин:
«По работам Владимира Крупина когда-нибудь будут судить о температуре жизни в окаянную эпоху конца столетия и о том, как эта температура из физического страдания постепенно переходила в духовное твердение. Творческий опыт В. Крупина в этом смысле уникален: он был решительнее большинства из нас, нет, даже самым решительным».
…С конца 1980-х – начала 1990-х годов в творчестве Крупина доминирует тема Православия и надежда на то, что оно спасет Россию.
Эта идея присутствует в повестях «Великорецкая купель» (1990), «Крестный ход», «Последние времена» (обе – 1994), «Слава Богу за все. Путевые раздумья» (1995), в книгах о паломничестве в Святую Землю и на Афон – «Незакатный свет. Записки паломника» (2007), «Святой Афон» (2012), «Сияние Афона» (2016)…
Несколько раз Крупин встречал праздник светлой Христовой Пасхи на Святой Земле. Конечно, этого не забыть.
«Каждая Пасха – это событие. И большое счастье, – говорит мне Владимир Николаевич. – Я присутствовал на схождении Благодатного огня в храме Гроба Господня в Иерусалиме в Великую субботу.
Помню, стоишь со всеми в ожидании этого чуда, и кажется, что целая вечность проходит. Огонь ведь приходит по-разному.
Рассказывали, что однажды четыре часа его ждали. И все мы были в таком напряжении: сойдёт – не сойдёт?
Даже мысль пришла: по твоей вине ведь может и не быть Благодатного огня. Но Господь в очередной раз оказался к нам милостив, и чудо совершилось».
…Крупин много писал и пишет для детей («Детский церковный календарь», 2002, «Босиком по небу. Книга о детях для детей и взрослых», 2009, и другие книги).
«Писать для детей – самое доброе дело, – радостно восклицает Владимир Николаевич. – Мне духовник говорил: «Если куда-то зовут тебя к взрослым, ты сам думай, идти или нет. Но когда зовут к детям, всё бросай и беги». Это надо нам всем взять за правило. Если детей не упустим, то Россию сохраним».
***
Мы с Владимиром Николаевичем в давней дружбе. Что привлекает в Крупине, на мой взгляд, прежде всего?
Владимир Николаевич – глубоко верующий, открытый, искренний и предельно правдивый человек, подвижник. Он говорит и пишет только то, что думает, называя вещи своими именами.
Мы разговариваем по телефону, переписываемся, встречаемся. Его квартира, где мне неоднократно доводилось бывать и беседовать с ним, обмениваться мнениями и по литературным, и по самым животрепещущим вопросам, в самом центре столицы – в писательском доме в Камергерском переулке.
…В советские годы Владимира Крупина и близких ему по духу писателей – друзей – Федора Абрамова, Василия Белова, Валентина Распутина, Виктора Лихоносова – критики пренебрежительно называли «деревенщиками».
Владимир Николаевич не видит в этом ничего обидного, потому что «обращение к деревне это – обращение к Богу».
Алан Даллес разрабатывал план уничтожения России, Збигнев Бжезинский Россию похоронил, даже собственные «эксперты» уже её приговорили.
«А Россия, – подчеркивает Владимир Николаевич, – живет, и будет жить потому, что у неё есть непохожий на другие страны свой духовный путь. Мы – основание престола Божьего».
По словам Крупина, «три необходимых людям качества, чтобы они оставались людьми, это – стыдливость, жертвенность и благоговение перед святыней».
***
За правду ему много доставалось, но Господь сохранил и привел к вере.
«В первый период своей писательской жизни, – рассказывает мне Владимир Николаевич в одной из наших бесед, – я писал, как свидетельские показания собирал. Когда я встречал искажение в описании какого-то явления, то мне необходимо было написать правду, как это было на самом деле. Я был свидетелем, дававшим показания о жизни. О гибели деревни, о разрушении старинных устоев.
Второй период иной. Когда знакомишься с глубинами нашей национальной культуры, то понимаешь, что жизни не хватит рассказать обо всём этом.
А теперь я смотрю на литературу как на мостик между мирской жизнью и духовной. Теперь мне кажется, что литература, которая не воцерковляет, бессмысленна. Зачем нужна ещё одна среди многих тысяч бесполезных книг?».
***
Однажды в нашей переписке с Владимиром Николаевичем он подчеркнул такую интересную деталь:
«…Речь Островского, посвященная открытию памятника Пушкину в Москве, малоизвестна, цитируют только Достоевского. Ну как же: говорит о всесветности русской души. Алеко – герой. Островский сказал гораздо сильнее. Именно о русскости Пушкина».
… «Застольное слово о Пушкине» было произнесено Александром Николаевичем Островским 7 июня (по старому стилю) 1880 года на обеде Московского общества любителей российской словесности, во время торжеств по случаю открытия памятника Пушкину в Москве.
Островский рассматривает творчество Пушкина как исключительной важности историческое явление, в котором сказалась могучая сила русского народа. Великий драматург подчеркнул приоритет пушкинского реализма, сыгравшего решающую роль в развитии русского и мирового искусства:
«…Прочное начало освобождению нашей мысли положено Пушкиным, – он первый стал относиться к темам своих произведений прямо, непосредственно, он захотел быть оригинальным и был – был самим собой. Всякий великий писатель оставляет за собой школу, оставляет последователей, и Пушкин оставил школу и последователей. Что он дал своим последователям? Он завещал им искренность, самобытность, он завещал каждому быть самим собой, он дал всякой оригинальности смелость, дал смелость русскому писателю быть русским. Ведь это только легко сказать! Ведь это значит, что он, Пушкин, раскрыл русскую душу. Конечно, для последователей путь его труден: не всякая оригинальность настолько интересна, чтоб ей показываться и ею занимать. Но зато если литература наша проигрывает в количестве, так выигрывает в качественном отношении. Немного наших произведений идёт на оценку Европы, но и в этом немногом оригинальность русской наблюдательности, самобытный склад мысли уже замечены и оценены по достоинству. Теперь нам остаётся только желать, чтобы Россия производила поболее талантов, пожелать русскому уму поболее развития и простора; а путь, по которому итти талантам, указан нашим великим поэтом...».
…Сегодня мы с огорчением осознаем, что «русскость Пушкина», увы, убывает.
Да, да! В его родной Москве, ставшей в лихие 90-е новым Вавилоном и проводящей в «красные дни календаря» на площадях и в парках нередко дорогостоящие, не дающие духовной пищи уму и сердцу, шоу, «русскость Пушкина» – как это не парадоксально! – менее заметна и очевидна, чем, скажем, в Бельгии, где живут потомки поэта, или Китае.
***
«Но есть же и Москва – хранительница святынь, величайшей культуры! – восклицает Владимир Николаевич. – Поэтому для меня существуют две Москвы».
Одна из его прекрасных миниатюр, «крупинок», так и называется – «Две Москвы»:
«Кто что хочет увидеть, то и видит. Недавно видел, приезжали две женщины в столицу. Одна женщина Москву проклинала, называла её адом и Вавилоном, зарекалась на ближайшие сто лет сюда не ездить.
«Ужас кромешный, – говорила она, – и обокрали, и обхамили, и обманули. На Черкизовском рынке куртку купила - она в три дня расползлась. В Лужниках дочери сапоги - подмётки отлетели <…>».
Другая женщина, рассказывая о Москве, прямо светилась от счастья, мечтала ещё скопить денежек и свозить в Москву детей.
– В Свято-Даниловом монастыре на патриаршую службу попала, это ж какая благодать, под благословение Святейшего подошла, близко подошла, такой приветливый, проницательный.
В Новоспасском была, там и Покровский монастырь рядом, матушка Матрона. В Новодевичьем так бы и век простояла, а уж в Николо-Перервинском – там уж такая душевность, что и не высказать.
В Сергиев Посад ездила, вся изревелась, чуть на поезд не опоздала. Полчаса до поезда осталось, я кое-чего для своих похватала, не меряя, не рассматривая, – и всё подошло, и всё такое прочное, красивое...
Такие вот две женщины, такие две Москвы.
Да, есть Москва рыночная, торгашеская. Но есть Москва вечная, Москва – Иерусалим Нового Завета. И как ни облепливай её заборы рекламой, как ни загружай витрины сверкающей химической снедью, Москва вечна, у неё нет сроков жизни, она и не то видывала, всё пережила, все переживёт и Москвой будет – объединительницей славянства и твердыней православия, столицей России, Отечества, Отчизны».
 |
